Виктор Санеев - Четвёртая вершина
Мой старт на VII летней Спартакиаде народов СССР был неудачным. А между тем накануне Спартакиады я имел уже 17-метровый результат и, признаюсь, рассматривал этот старт как начало нового восхождения к Олимпу.
В спортивной прессе об этом моем выступлении говорилось мало. Надо сказать, что мне вообще повезло в отношениях с журналистами, и в тех, правда не очень частых, случаях, когда мне случалось оступаться, меня щадили. Об истинной причине моего слабого выступления на Спартакиаде знали только немногие, и если я сейчас рассказываю об этом, то только потому, что мне тогда не удалось сделать то, на что я был способен.
Недели за три до Спартакиады выступал за рубежом. Приехав в Тбилиси, как всегда, первым делом позвонил маме в Сухуми. У нас был с ней такой давний уговор. Куда бы ни забрасывала меня спортивная судьба, с какого бы конца света я ни приезжал, обязательно позвоню маме и подробно расскажу, где был, как выступал, с кем соперничал. В легкой атлетике она разбиралась не слишком хорошо, но что касается тройного прыжка, была, как говорится, в курсе событий.
В тот день я так и не смог до нее дозвониться — к телефону никто не подходил. И хотя никаких оснований для волнений вроде бы не было, мной овладело чувство безотчетной тревоги. А тут еще случилось несчастье у моего приятеля Романа Серебряного. За несколько дней до моего приезда у него умерла мать...
На следующий день мы с Татьяной побывали у старшего друга и исцелителя, выразили соболезнование, приняли участие в поминальном вечере. Возвращаясь от Романа домой, я внезапно ощутил щемящую боль в сердце. И первая мысль: что-то случилось с мамой. Поделился тревогой с Таней. Она меня, конечно, отругала. Что, говорит, за предчувствие такое? Но я уже до самого дома не мог успокоиться. Снова звоню в Сухуми, снова никакого ответа. И вдруг, как сейчас помню, это было в половине одиннадцатого вечера, звонок. Беру трубку. Слышу голос отца Татьяны — он тоже живет в Сухуми — и чувствую, он чего-то не договаривает. «Что там случилось? — спрашиваю. — Говорите прямо, что с мамой? Умерла?» И слышу в ответ: «А ты откуда знаешь?» «Знаю, — говорю, — сердце подсказало». И выронил трубку. Остальное как в тумане. Татьяна говорит, что со мной случилось что-то вроде истерики. Вот тебе — и железные нервы Санеева.
Всю ночь до отъезда я не спал. Думал о маме. Вспоминал, как в 1968 году она провожала меня на Олимпийские игры в Мехико. Я уже в то время был опытным путешественником, но мама все никак не могла привыкнуть провожать меня в такие дальние поездки. Ей, мало выезжавшей из родного города, Мексика и в самом деле казалась страной за тридевять земель. Как водится, мы присели на дорожку. Мы — это я и Дудкин, а потом Николай попросил маму: «Ксения Андреевна, пожелайте нам победы». А она сказала: «Коля, сынок, успеха вам обоим, но, прости уж меня, победы я желаю все-таки Виктору».
Вспоминал, как она заботилась, чтобы дома все способствовало лучшей подготовке к тренировкам и отдыху после занятий в институте и на стадионе. Работавшая с малых лет, она знала цену физическому труду. Мама часто ходила со мной на тренировки и видела, каким потом достаются мне и моим товарищам победные секунды и сантиметры. А как она заботилась о том, чтобы моя спортивная форма — трусы, майки, костюмы — всегда была в полном порядке, чистая и выглаженная. Мама стирала каждый день, как я ни убеждал ее делать это пореже. Ей хотелось, чтобы ее сын на стадионе был не только самым сильным, но и самым аккуратным, самым чистым, самым красивым. А сколько сил она тратила на приготовление вкусных питательных соков, отваров, компотов, киселей, варений! А как следила за моим режимом! Уже будучи взрослым, я не мог себе позволить поздно прийти домой: ругала она меня, как маленького: «Ты что, не знаешь, что спортсмену нельзя гулять допоздна!»
Вспоминал, как она мучилась вместе со мной, залечивая мои травмы. Вспоминал ее травы, настои, примочки, компрессы. Мне не нужно было смотреть на часы: мама никогда не забывала напомнить мне, что пора поменять повязку, принять лекарство, сделать массаж.
Моя боль была ее болью. И вот ее не стало.
Верно, нет лекарства лучше работы. До Спартакиады оставалось всего ничего. Начал тренироваться как одержимый. О том, чтобы не выступать в Москве, у меня и мысли не было, команду своей республики я не подводил никогда.
Видимо, в эти дни я находился в состоянии сильного стресса. На первых тренировках с шести беговых шагов за 16 м прыгал. Все вокруг только руками разводили от удивления. Но возбуждение это так же быстро прошло, как и появилось. Я все не верил, что форма ушла, но беспристрастная рулетка подтверждала. За четыре дня до старта я прыгал уже с того же разбеге только на 15,30. И на Спартакиаде сделать уже вовсе ничего не смог. У меня было такое ощущение, что ноги не мои. Механически разбегался, а они как ватные — отталкиваться совсем не мог. И в «квалификации», и в основных соревнованиях — результат 16,40. Это с полного-то разбега... Так и осталась у меня в памяти эта Спартакиада единственным соревнованием, где я не боролся ни с соперниками, ни с самим собой. Но думаю, что никто меня за это не упрекнет...
Итак, по итогам Спартакиады, где я занял только пятое место с результатом 16,48, я не мог претендовать на участие в Кубке мира. Но впереди было еще два состязания — Мемориал братьев Знаменских и День прыгуна, где я мог попытаться наверстать упущенное. Однако Витольд Анатольевич и тут настоял на спортивном принципе отбора: на Кубке мира будет выступать Валюкевич, победивший на Спартакиаде с высоким результатом 17,21.
Я никогда не возражал против спортивного принципа отбора. Но мне казалось, что тут случай особый и, учитывая случившееся со мной, можно было дать мне шанс побороться за участие в Кубке мира, оговорив, скажем, что я получу право выступать в этих состязаниях, если на Мемориале братьев Знаменских или в День прыгуна покажу результат 17,30. Но Креер был неумолим. Естественно, поэтому в этих двух соревнованиях я выступал без всякого энтузиазма. Теперь мои мысли были на будущей Олимпиаде.
Наверное, я наскучил читателю своими рассказами о борьбе с травмами. Но из песни, как говорится, слова не выкинешь. Что было, то было. И зимой, и весной олимпийского года я тренировался через боль. Могут задать вопрос: а зачем все это, собственно говоря, мне было нужно? Ведь спорт — это не более чем игра. Но в моей жизни, хотя, как у всех людей, в ней были и учеба (за годы занятий спортом я закончил и институт физкультуры), и семейные заботы, и служба, спорт прочно занимал самое большое место. И тройной прыжок уже давно перестал быть просто моим личным делом. Я защищал спортивную честь родного общества «Динамо», своего города, своей республики. А выступая за рубежом в алой майке сборной команды СССР, я защищал честь и гордость моей страны. Сознание этого делало возможным невозможное, будило волю, прибавляло сил, заставляло преодолевать себя. Конечно, это можно считать игрой. Пусть так, но я должен был сыграть ее до конца.
Чего я только не делал, чтобы избавиться от травм в олимпийском году! Если описать это подробно, то получится медицинская энциклопедия. И народные средства, и все процедуры современной медицины испробовал я в эти несколько месяцев. Применял все новейшие средства. И рентгенотерапию, и даже лазерный луч! На первых порах помогало, но потом боль возвращалась. Все же к лету 1980 года снова, в который уже раз, я сумел войти в строй.
Основным отборочным стартом для участия в олимпиаде были соревнования памяти братьев Знаменских. Причем нам было объявлено, что два победителя состязаний сразу входят в олимпийскую команду, а третий участник будет определен на заседании тренерского совета. Положение мое было довольно сложным. Занятый лечением, я, конечно, не имел хорошей базы, фундамента двигательных качеств. Того, что я наработал за зиму и осень, не могло хватить надолго. Но я не думал о будущем, знал, что выступаю в последний раз.
Казалось бы, при подготовке к этим соревнованиям я учел все мелочи. Просчитал все варианты, призвав на помощь весь свой опыт. И все-таки не смог избежать ошибок. Правду говорят: не ошибается лишь тот, кто бездействует! Уже перед «квалификацией» я был чрезмерно возбужден. И на этот раз возбуждение вместо помощи сыграло со мной дурную шутку. Во-первых, я зачем-то прыгнул на 16,76, хотя мог выполнить норматив и со значительно меньшей затратой сил. Но, видимо, мне хотелось и самому убедиться и убедить других, что я в полном порядке. Возбуждение не проходило ни вечером, ни ночью. Зная, что перед стартом необходимо хорошо выспаться, я впервые в жизни прибегнул к снотворному. Это была вторая моя ошибка. После двух таблеток я спал как убитый, но после этого еще целый день бродил как сонная муха. А ведь вечером нужно было выступать в отборочных соревнованиях.
Так и не смог полностью проснуться, чувствовал себя непривычно. И хотя вроде все делал неплохо, но теперь этого было мало. Как ни старался, остался только четвертым. И теперь моя олимпийская судьба зависела от решения тренерского совета сборной команды СССР.
