Юрий Папоров - Тропами подводными
Мы посовещались и решили покончить с назойливой преследовательницей. Выстроившись в боевую линию с интервалами примерно в три метра друг от друга, мы пошли в наступление. Барракуда вильнула в мою сторону. Я нырнул и последовал за ней в глубину, медленно сокращая расстояние между нами. Барракуда не спешила, уверенная в своем превосходстве. Прикинув, что мой рывок и быстро выброшенная вперед рука с ружьем дадут мне расстояние, достаточное для убойного выстрела, я энергично заработал ластами. Прицелился в голову и нажал на спусковой крючок. Гарпун беспощадно вонзился под острым углом в десяти — пятнадцати сантиметрах от жабр. Но выстрел оказался не совсем удачным. Гарпун не задел жизненно важного центра рыбы, поэтому рывок был сильным. Я выпустил из рук ружье — в легких уже не хватало воздуха и надо было всплывать. Вертикальное положение туловища, очевидно, и спасло меня. Барракуда, оглушенная ударом, резко пошла на дно. Но раньше, чем она достигла его, стрела коснулась скалистого выступа. Тут же барракуда серебряной торпедой метнулась вверх. Я, признаться, даже не успел ничего сообразить, лишь инстинктивно сильнее заработал ногами. Барракуда вцепилась в ласт, я почувствовал толчок, дернул ногу что было сил, и ласт, который всегда снимался с определенным трудом, слетел с ноги, будто галоша, которая на два размера больше ботинка.
Последнее слово принадлежало Оскару. Его выстрел был точным. Тело хищницы дернулось, и она, не выпуская ласта из пасти, словно это была не барракуда, а мертвой хваткой вцепившийся бульдог, медленно пошла ко дну.
У меня и Оскара было еще одно столкновение с барракудой. Встреча эта надолго запомнилась нам, ибо чуть было не стоила третьему нашему товарищу жизни.
Об этом я расскажу в следующей главе, а сейчас попытаюсь ответить на вопрос: барракуда — морская щука или в самом деле тигр морей?
Начнем с того, что общего между барракудой и щукой. В значительной степени внешний вид, повадки, прожорливость и проворство. Барракуда так же, как и щука, пожирает своих собратьев, но уснувшую рыбу, правда, не ест. Так же как и щука, выплевывает заглотанную ею рыбу в момент испуга или ранения. По моим личным наблюдениям, у барракуды к непогоде, как и у щуки, повышается аппетит, и она становится более агрессивной. В хорошую солнечную погоду барракуда в море встречается реже. Но там, где она появляется, пощады нет никому. Мне не приходилось ни видеть, ни слышать, чтобы рыбаки находили барракуд в желудках акул.
В чем же различие? Совершенно определенно могу сказать, например, что если щука бродит очень мало, то барракуда рыба-номад; если щука питается в зори, то барракуда всегда. Щука набивает желудок, а потом несколько дней переваривает пищу, не питаясь. Так вот, акул «стоячих» я видел, но барракуд — никогда. Попавшая в желудок барракуды рыба, в отличие от желудка щуки, переваривается гораздо быстрее.
Одним словом, подводя итог, скажу: барракуда многое взяла от щуки, а от тигра — его свирепость.
Глава XV. Миллиметр, за которым — смерть
Пока она спокойно плавает, ее движения медленны и характер скрыт мягкими поворотами тела, напоминающего подводную лодку, подкрадывающуюся к врагу и готовую в любую минуту стремительно атаковать.
Доктор Моубрей, научный сотрудник Бермудского океанариумаДень занимался отменный. Бархатное дуновение легкого бриза приятно и быстро сушило кожу лица, омытого прохладной водой. За бортом белым покрывалом лежало тихое море.
Капитан моторного бота, арендованного нами уже не в первый раз в рыбацком поселке Ла-Эсперанса, выбрал место для ночлега в мелководной лагуне, со всех сторон окруженной кольцеобразным коралловым островком. Островок был как две капли воды похож на те, что обычно описываются во всех географических учебниках. Колонии коралловых полипов возвели известковые постройки на подводных поднятиях и выступах. Море намыло грунт. Ветер и птицы принесли семена. Дождь и солнце дали всходы. И теперь наш взор радовали пышные кроны кокосовой пальмы, тикового дерева, веера пальмы багара, причудливо изогнутые стволы самого древнего дерева Кубы — пальмы «корчо» с густым подлеском из молодых ветвистых стволов я′на и ху′каро.
Берега островка имели почти правильную форму эллипса, разорванного небольшим проходом лишь в одном месте. Внешнее и внутреннее кольца его представляли собой чистые пляжи из буквально сахарного песка, по которым медленно передвигались бесчисленные птичьи стаи. Белое оперение чаек, цапель и нежно-серое пеликанов сливалось с цветом песка. Зато черные кармараны и несъедобные водные курочки-гальярете с красными клювиками четко выделялись на нем. Истинным украшением всего этого пернатого царства были величавые розовые фламинго.
Разрывая утреннюю тишину, до слуха из зеленой чащи доносились трели синсонте, а может быть, то пел и сам королевский дрозд.
Стоило теням чуть укоротиться, как даль задрожала — вверх заструились нагретые солнцем пары. Кругом все было столь сказочно красиво, что невольно захватывало дух.
Но капитан, пригласивший нас выпить по чашечке черного кофе перед тем как сниматься с якоря, вернул нас к действительности. До места охоты было не более четверти часа хода.
За кофе мы принялись — первым начал Оскар — рассказывать друг другу о том, что каждый из нас видел во сне.
Оскару, как всегда, снилась школа, и он всегда видел себя преподавателем. Эта роль, очевидно, была ему по душе, так как рассказывал он об этом всякий раз с особым подъемом и повышенным красноречием.
Мне же снился детский сон: я всю ночь летал. Как Икар, расправив руки-крылья, над полями и горами, лесами и морем.
Третьему нашему товарищу, молодому охотнику Роландо, приснилось, что он женился. Свадьбу играли прямо на сквере их квартала, играл пожарный духовой оркестр, было очень весело. Но среди гостей был тип, который все время норовил пригласить его невесту с явным желанием увести ее от Роландо. До конца он сон не досмотрел, так как проснулся от этой мысли.
Между тем бот уже подходил к месту, которое мы облюбовали вчера днем. Глубина по относительно ровному дну повсеместно была от 12 до 15 метров. Разбросанные в беспорядке поблизости один от другого причудливые нагромождения камней, выступы скал, известковые горки погибших коралловых колоний были густо заселены всякой морской живностью.
Мы выбирали для отстрела рыбу весом не менее десяти фунтов и, как ни странно, мелюзга очень быстро усвоила это наше правило. Она свободно плавала вокруг, при нашем приближении нехотя уходила в норы и тут же появлялась вновь, видя полное к ней безразличие.
Малый холодильник бота емкостью 300 фунтов, загруженный в первый день охоты наполовину, быстро пополнялся.
Мы с Роландо находились на борту бота — я прилаживал новую стрелу взамен только что изогнутой в борьбе с крупным «кардинальским бонаси» — черным групером, а Роландо поднялся, чтобы выпить воды, — когда услышали крик Оскара;
— Пикуда!
Роландо, ружье которого лежало на дне — это было видно по его поплавку, маячившему рядом с ботом, — немедленно прыгнул в воду. Я последовал за ним почти сразу, но когда подплыл к ним, понял, что опоздал. Из левого бедра Роландо обильно сочилась кровь. За густой бурой пеленой не было видно раны, но это как раз и говорило о серьезности положения. В руках Роландо ружье было неразряженным, у Оскара ружья не было вовсе, а он в этот день, поскольку рядом был бот, охотился без кукана и поплавка.
Я подплыл вплотную, чтобы помочь Роландо, однако Оскар, который уже поддерживал его, проговорил:
— Пикуда! Там. — И он указал рукой направление. — Ружье! Чико, будь осторожен, рядом акула.
Теперь мне стало ясно, что произошло. О себе я не думал, не ощущал и своего тела: его не было, я превратился в дух, в единый всепобеждающий дух, который должен одержать триумф во что бы то ни стало — возвратить ружье и отомстить за товарища. Если бы рядом было пять барракуд и столько же акул, я точно с такой же решимостью помчался бы в сторону, указанную мне Оскаром, который кричал мне вслед:
— Будь осторожен! Esta′ loca, ataca![17]
Быстро проплыв метров двадцать — тридцать, я различил впереди, почти у самого дна, движущуюся тень. Видимость в тот день была отличной. Еще метров тридцать, и барракуда плыла уже подо мной. Стрела торчала у самых жабр хищницы и волочила за собой ружье Оскара. Это сбавляло ей скорость.
Дыша, как паровоз, выпускавший пары, я поспешно принялся накачивать легкие кислородом. План атаки родился сам по себе. Достигнув дна под косым углом и почти касаясь его, я сильнее заработал ластами. Барракуда двигалась впереди, чуть надо мной, а потому меня не видела. Когда расстояние, разделявшее нас, не превышало трех метров, я сделал рывок вверх резко выбросил руку с ружьем и прицельно выстрелил. Рыба кинулась в сторону, но тут же завертелась вокруг своей оси. Я понял, что стрела угодила в мозг. Выпустив ружье из рук, я помчался на поверхность за воздухом…
