Виктор Санеев - Четвёртая вершина
Другой директор — руководитель интерната в Гантиади Нестор Алексеевич Герия тоже сыграл в моей судьбе немалую роль. Он не был профессиональным тренером, но спорт любил и неплохо разбирался в нем. Он даже немного занимался со мной легкой атлетикой, когда команда интерната должна была выступать на республиканских состязаниях в пионерском четырехборье.
Интересно, что, как я узнал потом, Нестор Алексеевич Герия был одним из первых в Абхазии создателей школ-интернатов и в 30-х годах у него учился мой тренер Акоп Самвелович Керселян. Так что я могу считаться его спортивным внуком!
На страницах этой книги много раз упоминались имена моих тренеров Акопа Самвеловича Керселяна и Витольда Анатольевича Креера. Я рассказывал об их подходе к тренировкам и соревнованиям и о той роли, которую они сыграли в моем становлении как спортсмена и человека. Когда я оставил спорт, наши пути, естественно, разошлись: каждый из нас занят своим делом, своей работой, своими жизненными проблемами. Но сейчас я имею возможности еще раз высказать им слова моей непреходящей благодарности за все, что они сделали для меня.
В пору моей спортивной юности Акоп Самвелович был, да и сейчас остается, как мы говорим, детским тренером. Нет, это вовсе не значит, что он работал только с детьми. В его группе тренировались и юниоры, и взрослые спортсмены. Он воспитывал перворазрядников и мастеров спорта, как например Володю Чхеидзе, многие пришли к нему уже будучи взрослыми атлетами. Но по сути своей работы, да, я думаю, и по призванию, Керселян — это все-таки типичный детский тренер. Ибо наряду с профессиональными качествами, знанием методических приемов, техники во многих видах легкой атлетики (как правило, в небольших городах тренерам редко удается вести какую-либо одну тренерскую специализацию), педагогики Керселян в избытке наделен качествами, которые представляют особую ценность в работе с детьми и начинающими легкоатлетами.
Если бы мне предложили назвать главную черту моего первого тренера, я, не задумываясь, сказал бы: доброта. Ибо прежде всего Керселян — человек добрый. А быть добрым — это очень много. Это значит быть внимательным и заботливым без мелочной опеки. Это значит убеждать, а не заставлять. Это значит обучать, а не дрессировать. Это значит уважать, а не снисходить. Это значит быть для своих учеников старшим товарищем и в то же время не допускать панибратства.
Наверное, мне эти качества Акопа Самвеловича запомнились надолго и особенно дороги потому, что сам я в детстве был лишен отцовского внимания, а позже рос без отца. Его заменил мне тренер.
Одним из проявлений доброты Самвелыча (так называли и продолжают называть Керселяна все его воспитанники) было то, что на тренировках он гораздо чаще хвалил нас — за удачно выполненное упражнение, хороший бег, далекий прыжок, чем делал замечания или ругал за огрехи. Уже позже, когда, став взрослым, я задал ему вопрос, почему он поступал так, а не иначе, Керселян сказал мне:
— Таков мой основной педагогический принцип. Если ты хочешь стимулировать прогресс ребенка в любом деле, не только в спорте, нужно чаще хвалить его, чем ругать. Это помогает новичку полнее раскрыть свои возможности, создает благоприятный эмоциональный фон на спортивных занятиях. Даже если нужно сделать замечание, например, по технике выполнения прыжка или исправить ошибку в упражнении, следует сначала отметить то, что сделано хорошо, а уже потом поправить то, что не получилось. Так я делал всегда.
Методику подготовки, которой придерживался Керселян, сейчас называют «щадящей». Он не форсировал развитие специальных качеств, а больше сосредоточивал внимание на общей физической подготовке ребят. Старался сделать нас сильными, быстрыми, ловкими. На этой почве у меня даже были споры с Самвелычем. Я все хотел делать больше. Ему приходилось меня сдерживать, останавливать. Бывало, травмы немедленно наказывали меня за непослушание.
Но при всей своей внешней мягкости Акоп Самвелович обладает достаточно твердым характером. Как всякий человек, честно делающий свое дело, он весьма независим в суждениях, не признает излишней жесткости во взаимоотношениях между людьми, не терпит некомпетентных замечаний и может постоять за себя. В этой связи вспоминается такой случай. На одном из совещаний спортивный руководитель (это было уже после Мексиканской олимпиады) бросил Керселяну упрек: что же вы, дескать, Акоп Самвелович, нашли одного Санеева и успокоились, а почему не нашли второго такого ученика? Тут мой обычно молчаливый тренер не выдержал и ответил вопросом на вопрос: как же я могу, работая в небольшом Сухуми, найти второго Санеева, когда такого прыгуна пока найти не смогли во всей стране?
Я думаю, что душевное благородство, профессиональную этику и тактичность Керселяна лучше всего характеризуют взаимоотношения с Витольдом Анатольевичем Креером.
Их тренерский дуэт был создан в 1964 году. Вообще говоря, факты перехода ученика к другому тренеру не так уж редки. Большей частью они связаны с переездом в другой город или с поступлением в институт, то есть с теми или иными переменами в жизни спортсмена. И, как правило, атлет перемещается из периферии в центр. Так было, например, с Надеждой Чижовой и Татьяной Казанкиной, чьи тренеры передали своих учениц Виктору Ильичу Алексееву и Николаю Егоровичу Малышеву, которые и привели талантливых спортсменок на олимпийский пьедестал. Мой коллега по тройному прыжку Николай Дудкин начинал спортивный путь в Воронеже у Вячеслава Иконина, который потом попросил Креера взять шефство над Колей. Во всех этих случаях первый тренер практически заканчивал свою работу с данным спортсменом.
У нас все было по-иному. Я не собирался уезжать из родного города и уходить от своего тренера, который сделал меня мастером спорта. Предложение Креера начать тренировку в соответствии с его планами под присмотром Керселяна в Сухуми и под руководством самого Креера на учебно-тренировочных сборах было для Акопа Самвеловича до некоторой степени неожиданным. Я знаю немало спортивных наставников, которые активно сопротивлялись такой форме работы. Более того, после приезда ученика со сборов такие тренеры работали только по своим собственным планам, не стесняясь порой резко критиковать тренеров сборных команд за нововведения в систему тренировок.
Не таким был мой первый тренер. Он принял предложение руководителя сборной команды СССР как должное и всемерно содействовал успеху совместной работы.
Они не были с Креером закадычными друзьями: сказывалась разница в возрасте, привычках, вкусах, взглядах на жизнь. Но для дела, которому они посвятили себя, гораздо важнее было то, что в этот период времени они сумели стать единомышленниками. Их связывали верность спорту, легкой атлетике, тройному прыжку и желание как можно лучше сделать общее дело — помочь своему ученику подняться на олимпийский пьедестал и вернуть Родине мировой рекорд.
Еще одно качество я хотел бы отметить у Керселяна — это его необычайную работоспособность. Качество, которое обычно отличает наших лучших спортивных педагогов. Он всегда был на стадионе; с утра и до вечера. Мне кажется, что, если бы было можно, он и ночевал бы там. И это качество передавалось нам, его ученикам. В группе Акопа Самвеловича были легкоатлеты разных разрядов, способностей, темперамента. Но в одном мы были едины: лодырей среди нас не было. Во всяком случае, я убежден, что если что и помогло мне быстро перестроиться в рядах сборной команды СССР, перейти на новые, более высокие, тренировочные нагрузки, то это привычка много трудиться. Привычка, привитая Керселяном.
Такая постоянная тяга к работе у Акопа Самвеловича была естественным следствием его поистине безграничной любви к нашему виду спорта — легкой атлетике. Эту любовь он сумел вселить в души своих воспитанников. Я до сих пор благодарен ему за то, что именно он встретился на моем пути, когда я вернулся в Сухуми. Я в то время занимался баскетболом. Все знают, что игры — занятие более эмоциональное, чем любой другой вид спорта. И я совершенно не убежден, что если бы на месте Акопа Керселяна оказался другой педагог, то я бы не остался в баскетболе.
Я уже говорил о том, что в начале нашей работы внимательность и забота Акопа Самвеловича никогда не переходили границы, за которой начинается мелочная опека. Он очень часто давал нам самостоятельные задания и просто со стороны наблюдал, как мы справляемся с ними. В той части тренировки, где не требовалось его тренерского взгляда, он вообще оставлял нас одних и переходил к группе младших по возрасту, где его присутствие было нужнее.
Любопытно, что опекать меня больше, чем в юности, он начал тогда, когда я стал уже опытным спортсменом. Наверное, здесь сыграло свою роль одно обстоятельство: в то время из-за тренировочных сборов и частых соревнований я стал реже бывать дома. И, соскучившийся по своему ученику, Самвелыч в эти дни буквально не расставался со мной, расспрашивая обо всех подробностях моих тренировок, интересуясь тонкостями подготовки и выступлений в зарубежных соревнованиях. А уж на стадионе вообще не отходил от меня ни на шаг. Иногда случались курьезные случаи. Привыкнув находиться без тренера, я часто обращался к кому-нибудь из присутствующих на стадионе тренеров или спортсменов с просьбой проконтролировать тот или иной технический элемент. Каюсь, в этом иногда был и практический расчет. Известно, что при очень частом общении с учеником глаз тренера адаптируется к его движениям. И порой человек, который видит вас не так часто или вообще впервые, может обратить внимание на какую-либо деталь, которую ни сам спортсмен, ни его тренер уже не замечают. Недаром говорится: со стороны виднее. Так вот, эти мои просьбы и обращения к «посторонним» (даже если это была просьба помочь измерить прыжок) очень сердили тренера.
