Игорь Бойко - Бей-беги: Наше время. История английского футбола: публицистические очерки
Но для Рокке, Гьелстена и Коппела не имело никакого значения, где будет играть их клуб, им было наплевать, что думают по этому поводу болельщики. В конце концов они искали других болельщиков, которых было больше и которые могли принести больше денег. Призывы мэра Лондона и мэра Мертона учитывать чувства болельщиков «Уимблдона» никого не могли заинтересовать. Пита Уинкелмана эта тема вообще не волновала, впрочем, как и прошлое «Уимблдона», ему было нужно место в Футбольной Лиге, а новых болельщиков он обещал завербовать в Милтон Кейнсе. Норвежцы вместе с Коппелом проигнорировали встречу с активистами Независимой ассоциации болельщиков «Уимблдона», назначенную на 1 июля 2001 года, а спустя месяц уведомили всех владельцев сезонных абонементов о скором переезде клуба в Милтон Кейнс.
Ситуация с переездом была тщательно рассмотрена Футбольной Лигой. Специальный комитет из девяти членов изучил обстоятельства дела и заявил, что не станет санкционировать смену места дислокации футбольного клуба «Уимблдон». Исполнительный директор Лиги Дэвид Берне заявил, что в уставе ФЛ четко прописано: клубы должны представлять местность, имя которой носят или с которой традиционно связаны, если на то нет особого одобрения правления.
Чарльз Коппел назвал заключение Лиги «незаконным» и, как ни в чем не бывало, продолжил подготовку к переезду клуба. Перед началом сезона 2002/03 «Уимблдон» заявил о том, что будет выступать на Национальном хоккейном стадионе (НХС) в Милтон Кейнсе, пока Уинкелман не закончит строительство обещанной арены. Футбольная Лига снова запретила переезд, но уже на том основании, что НХС не отвечает требуемым критериям. Немногим ранее, 28 мая 2002 года, специальная комиссия Лиги, состоявшая из трех членов, большинством голосов одобрила смену «Уимблдоном» места прописки.
Болельщиков «Донс» поддержали по всей стране, но в современном футболе их мнение перестало иметь вес, они, «болельщики, ради которых существует игра», превратились в «потребителей продукта». В адрес Коппела сыпались угрозы, но глава Независимой ассоциации болельщиков «Уимблдона» Крис Стюарт верно заметил, что в катастрофе виноват в первую очередь Сэм Хаммам. Получилось, что он породил «банду психов», он же ее и убил. «Сэм продал «Плау Лейн», положил деньги в карман, не обеспечив нас новым стадионом, — обличал Стюарт. — Мы бы никогда не потеряли свой клуб, если бы имели хоть какую-нибудь арену».
По ходу сезона 2003/04 «Уимблдон» переехал в Милтон Кейнс, с 2004 года новый клуб стал называться «Милтон Кейнс Донс», а в апреле того же года сменил цвета и эмблему.
В то же время исконные болельщики «Уимблдона» объявили о создании в родном Южном Лондоне Ассоциированного футбольного клуба «Уимблдон», который начал свой путь с самых низов английского футбола. Сторонники нового образования в Милтон Кейнсе презрительно называли АФК «дворовой командой» (pub-team), удивительным образом забывая, что на протяжении всей своей истории «Уимблдон» был «дворовой командой» и неизменно тем гордился, помня о своих корнях. Вскоре «МК Доне» вернул совету Мертона все трофеи, добытые «Уимблдоном», а все бывшие игроки и менеджеры «банды психов», за исключением одного только Винни Джонса, безоговорочно признали АФК. «Этот клуб начался с нас, — заявил как-то Лори Санчес. — Традиции продолжили «Донс», выступавшие на «Селхерст Парке», а потом команда, ставшая называться АФК «Уимблдон» — нравится это в Милтон Кейнсе или нет».
Сегодня АФК выступает в Конференции и сражается за возвращение в Футбольную Лигу. «Да, мы мечтаем о Премьер-лиге, — говорит Крис Стюарт, — но мы не безумцы, чтобы не понимать, насколько велика ныне финансовая пропасть между нами и элитой. В футболе на всех уровнях бал правят деньги, потому нам будет невыносимо трудно повторить тот легендарный подъем «банды психов». Однако в 1975 году тоже никто не думал, что «Уимблдон» будет выступать в первом дивизионе и завоюет Кубок Англии. Нельзя забывать, что футбол жив мечтами, и если некоторые из них кажутся совсем сумасшедшими, это даже лучше!»
Мятежный
А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой.
КлассикМне говорят, что своими поступками я подаю дурной пример молодежи, а я считаю, что вообще не обязан кого-то воспитывать, поскольку каждый человек должен сам вырабатывать для себя жизненные принципы и ориентиры.
Эрик КантонаНа трибунах «Олд Траффорда» во время матчей «Манчестер Юнайтед» нет-нет, да увидишь полотнища французского триколора с изображением волевого и заносчивого лица и надписью Eric The King — «Король Эрик». До сих пор, невзирая на прошедшие годы, которых по футбольным меркам достаточно для забвения, этот человек в «Театре мечты» имеет статус божества. До сих пор, невзирая на появление новых кумиров и новых звезд, именно «Король Эрик» является символом победоносной команды, созданной сэром Алексом Фергюсоном. Потому что образ француза точнее всего отображает образ самого клуба, формировавшийся десятилетиями — недюжинная воля в сочетании с поистине королевской заносчивостью.
Его зовут Эрик Кантона. Футбольная судьбина вдоволь помотала его, но он никогда не был безвольной щепкой, которую болтают и швыряют безжалостные волны. Он сам поднимал ветер и с головой бросался в пучину, словно проверяя на прочность не столько себя самого, сколько других. Даже пристав после долгих скитаний к своему берегу, он остался все таким же мечущимся и непредсказуемым.
«66-й был великим годом для английского футбола. Эрик родился». В каждой шутке, как известно, есть только доля шутки. Вклад француза Эрика Кантона в становление английской Премьер-лиги и в возрождение футбольной славы «Манчестер Юнайтед» воистину неоценим.
Его любимый поэт — великий Артюр Рембо. Его любимая личность — великий Джим Моррисон. Люди разных эпох — они оба были и остаются близки Эрику. Они не боялись бросать вызовы обществу, они прожили короткие жизни и, вспыхнув ярко, сгорели на самом пике своих талантов, не дав завистливому миру шанс злорадно наблюдать за их падением, угасанием и умиранием. С футболистом Эриком Кантона случилось то же самое.
Джим Моррисон всю свою беспутную жизнь вел дневник, который и дневником-то назвать нельзя. Скорее это журнал опытов, журнал экспериментов, которые он ставил над окружающими, опробуя на них свои шокирующие поступки, наблюдая за ответной реакцией и с дотошностью исследователя записывая результаты в тетрадке. Кто знает, есть ли такая тетрадка у Кантона. По всей видимости, должна быть, пусть и не в буквальном смысле.
Как могло случиться, что француз-эксцентрик получил такой королевский статус именно в Британии? Удивительно. Ведь он и близко не был джентльменом и образчиком благопристойности. Ему не грозила канонизация, но, тем не менее, художники именно его рисовали в образе Христа, чего не было ни с Бобби Чарльтоном, ни с Гари Линекером — первейшими кандидатами для иконописи. Может, сказалась пресыщенность слащавыми положительными героями, которых выпячивали и которых лепили, дабы хоть как-то сгладить имидж английского футбола, подорванный футбольными хулиганами 1980-х? В такой ситуации человеку свойственно тянуться к низкому, грязному и скандальному. Но в английском футболе и тогда были свои хулиганы, и — похлеще! Взять хотя бы Винни Джонса. Или вот Рой Кин — тоже славный пример. Но, наверное, все дело в силе притягательности самой личности Кантона, которая непонятно откуда исходит — от Добра или все-таки от Зла. Пресловутое единство противоположностей.
Кантона — это вовсе не голы и передачи, чемпионства «Лидса» и «Манчестера», это вовсе не каратистский удар болельщика «Кристал Пэлас». Кантона — это короткий эпизод из позабытого матча «Манчестер Юнайтед», который хорошо подошел бы для столь любимой советской пропагандой рубрики «Их нравы». Но странное дело, осуждать поступок Эрика не хотелось. Наоборот, глядя на то, что вытворил Кантона, возникало какое-то щемящее и сладкое чувство, едва подернутое дымкой средневековой романтики — о благородных рыцарях, которые творили самые дикие и кровавые преступления, но не просто так, а ради великой и благородной цели. Кантона говорит, что всегда только и делает, что сражается с несправедливостью.
В случае с Эриком приходится иметь дело еще и с рыцарем Печального Образа — отчужденный, погруженный в свои раздумья, мрачный и величественный. По словам Роя Кина, Кантона отлично вписывался в образ Одинокого Воина, который всегда сам и всегда против всех, — образ, столь любимый кинематографом. Не удивительно, что Эрик пришел в конце концов в кино. В боевиках замечен не был — слишком он аристократичен, чтобы одним патроном укладывать целые батальоны. Кантона все больше специализируется по сентиментальным фильмам да комедиям, но и на экране он предстает таким же, каким был на футбольном поле — Одиноким и Несгибаемым Воином.
