Евгений Загорянский - Повесть о Морфи
Иногда он думал о предстоящих шахматных боях, стараясь с полной беспристрастностью взвешивать свои шансы и шансы противников. Здесь сформировалась одна черта Пола Морфи, неизменно удивлявшая его современников впоследствии: Пол всегда был склонен чуточку переоценивать силы противников и недооценивать свои собственные. Он знал твердо: недооценка противника – тяжелый грех. Он решил уберечься от него и по излишней добросовестности переходил в другую крайность.
Эта черта вошла в характер Пола так же прочно и незыблемо, как и знаменитая старофранцузская вежливость, создавшая ему такую популярность в Старом Свете.
Но обо всем этом Пол тогда не думал. Он ехал на первый в своей жизни турнир. Он ехал один и был совершенно счастлив. Когда он прибыл в Нью-Йорк, то первым делом снял номер в гостинице, а затем, умывшись и переодевшись, отправился в заведение герра Гиппа, о котором ему уже было известно. Никто не знал его в лицо, кроме судьи Мика, а Мик в этот день отсутствовал. Никто не обратил внимания на маленького, изящного джентльмена, спокойно и скромно вошедшего в шумную сосисочную.
Пол доедал свои сосиски, когда вошел Стэнли, старый шахматист, хорошо знавший Пола по Новому Орлеану. Он бросился к нему с распростертыми объятиями.
– Вы приехали, мой мальчик! Я невероятно рад, что вижу вас здесь! – Он тряс Полу руки с такой силой, что едва не оторвал их. – Теперь вы зададите перцу северянам, покажете им, что в доброй старой Луизиане тоже умеют играть! Джентльмены, это мистер Пол Морфи, сильнейший игрок Юга! Прошу любить его, как меня!
Шумный Стэнли не привлек к себе особого внимания. Лишь секретарь конгресса Перрэн подошел познакомиться с новоприбывшим, а заодно и проверить его шахматную силу. Принесли доску, и через двенадцать ходов Перрэн оказался в безнадежном положении.
Тогда Стэнли не выдержал, он почти столкнул секретаря со стула и уселся на его место. Они сыграли с Полом серию обыкновенных легких партий, ни на минуту не задерживая темпа игры.
Необычен был только результат: Стэнли проигрывал партию за партией почти без сопротивления.
Подошел председатель оргкомитета, которому завтра предстояло стать председателем первого Всеамериканского конгресса, полковник Чарлз Диллингэм Мид. Вежливо поздоровавшись с Полом, он минуту наблюдал за игрой, а затем невозмутимо заметил:
– Стэнли, вы похожи на рисовое поле, атакованное индийским слоном…
Мид удалился под хохот окружающих, а Стэнли прекратил игру, сказав не без ехидства зрителям:
– Не думайте, джентльмены, что с вами мистер Морфи будет обращаться иначе.
За дальним столиком пили пиво Паульсен и Лихтенгейн.
– Что вы думаете об этом молодом человеке, Людвиг? – озабоченно спросил Лихтенгейн.
Паульсен долго грыз сухарик и, наконец, ответил:
– А вы?
– Я?.. Я полагаю, что сила его преувеличена. Возможно, он играет неплохо, но не следует забывать, что это первое его серьезное выступление. У него нет опыта. Вы согласны со мной?
– Нет, – покачал головой Паульсен. – Нет, Теодор, я не согласен с вами. Я смотрел несколько партий этого юноши, те, что были напечатаны в южных газетах. Некоторыми из них могли бы гордиться Филидор и Лабурдоннэ. Мне кажется, что такой шахматист рождается раз в столетие. Он сильнее нас всех и должен легко завоевать первое место в турнире.
– Вы поддались общей панике, Людвиг! – сердито фыркнул пруссак. – Я не ожидал от вас этого!
Поспешно вошел аккуратненький Фиске, генеральный секретарь конгресса, и взобрался на стул…
– Извещаю вас, джентльмены! – сказал он официальным голосом. – Конгресс и турнир начинаются завтра. Сейчас мы должны бросить жребий, чтобы определить пары первого тура. Напоминаю вам регламент: каждая пара играет матч до трех выигранных партий, проигравший выбывает, а победители играют такие же матчи между собой. Финальный матч играется не из трех, а из шести партий тогда, когда претендентов останется всего двое. Понятно, джентльмены? А сейчас я прошу всех пройти в главный холл «Бронкс-отеля». Там будет происходить весь турнир, комитет арендовал это помещение. Прошу всех туда, джентльмены!
Смеясь и болтая, шахматисты перебрались в роскошный холл расположенного неподалеку «Бронкс-отеля».
Бросили жребий, и судьба, любящая язвительные штучки, снова показала себя. Мистер Джэмс Томпсон должен был скрестить оружие с Полом в первом же круге, а Паульсен играл против малоизвестного Джульена Денниса.
* * *
Восемь пар, сведенных жребием, сидят за клетчатыми столами друг против друга. Восемь матчей – до трех выигранных партий, ничьи не в счет – определят восьмерых победителей. Снова жребий, снова игра, и от восьми останется четверо. Когда останутся двое, будет сыграно шесть партий, и победитель этого матча станет чемпионом Соединенных Штатов.
А пока восемь столиков стоят в зеленом холле «Бронкс-отеля», шестнадцать человек сидят за ними, и каждый непоколебимо верит в то, что именно ему суждено стать чемпионом.
Пол сел к столу против грузного Томпсона. Наступила густая, напряженная тишина, над красным сукном судейского стола поднялся высокий и сухопарый полковник Мид.
Он неторопливо разгладил бакенбарды, взглянул на часы и позвонил в серебряный колокольчик.
– Начинайте, джентльмены!
Мясистая рука Томпсона двинула королевскую пешку на два поля. Пол прикрыл руками лицо, чтобы противник не смог заметить охватившего его волнения.
Так, итальянская. Этого и следовало ожидать, сейчас он предложит мне гамбит Эванса – и я приму его. Что это? Нет, он не предложил гамбит Эванса, он сыграл d3! Он хочет спокойной, самой спокойной игры. Но это значит… это значит, что он боится меня! Спокойствие. Да, он боится, он избегает осложнений. Очень хорошо. Этого слона нужно оттеснить. Вот так. Теперь пора провести удар в центре. Если он разменяет ферзей, эндшпиль будет в мою пользу. Нет, он не меняет ферзей… Но теперь у белого коня нет хорошего поля, а я захвачу ладьями обе центральные линии. Вот так. Пусть он меняет легкие фигуры, у меня останется слон против коня. Хороший слон – против плохого коня. Очень хороший слон, который сейчас прицелится на белого короля.
Ага, он собирается меняться ладьями. Но нет, это не проходит, здесь есть любопытное опровержение… Спокойствие, Пол, спокойствие!..
Пол откинул голову на спинку кресла. На потолке был гобелен, изображавший охоту на оленя. Охотники в зеленых камзолах трубили в рога и шпорили зеленых коней.
Он опустил глаза. Томпсон трудолюбиво сопел, уткнувшись в доску. Неужели он не видит замаскированного удара?
Томпсон протянул руку к ладье, и сердце Пола замерло: если естественный ход ладьей будет сделан, он побьет пешку с шахом, а затем… Затем быстро выиграет. Внимание!
Томпсон отнял руку и принялся чесать нос. Пол стиснул зубы. И вдруг Томпсон быстро и решительно сыграл ладьей. Пол вздрогнул. Неужели он ошибся, чего-то недоглядел? Проверить, не торопиться! Да, все правильно. Томпсон просто зевнул! И Пол побил с шахом дважды защищенную пешку. Томпсон оторопело взглянул на него, на доску, снова на него и опустил голову на руки. Пол отошел от стола. Ему хотелось запрыгать, он кусал губы, сдерживая смех.
Томпсон задумался надолго. Лихтенгейн уже успел выиграть. Белокурый Паульсен, откинувшись на спинку кресла, беззвучно шевеля губами, рассчитывал финальную матовую комбинацию.
Пол вернулся к своему столу и быстро заставил Томпсона сдаться.
Вторую и третью партии Томпсон проиграл почти без борьбы, он был совершенно подавлен и играл, словно обреченный.
Со счетом 3:0 Пол Чарлз Морфи (Луизиана) вошел в четвертьфинальную восьмерку.
В восьмерке жребий свел Пола с судьей Миком, которого он хорошо знал по Новому Орлеану. Он знал, что играет сильнее Мика, и Мик тоже знал это. Когда они уселись за столик, внешняя разница была разительнее, чем между Давидом и Голиафом.
– Я положу вас в карман, юноша! – пошутил Мик перед началом игры, но Пол только усмехнулся.
Он снова выиграл со счетом 3:0, и Мик ничуть не удивился этому. Теперь только Пола заметила нью-йоркская пресса.
Фред Эдж, репортер «Громовержца», напечатал коротенькую заметку об энергичном стиле молодого южанина, который буквально «съел» обоих своих противников. Он принес Полу газету, но тон заметки не понравился тому, он принял Эджа холодно.
Кроме Пола, в четверку попали Паульсен, Лихтенгейн и черноглазый Рафаэль, доктор медицины, родители которого, натурализовавшиеся итальянцы, держали когда-то зеленную лавку в Гарлеме. Черноглазый Рафаэль играл быстро и находчиво, но поверхностно, медлительному и основательному Людвигу Паульсену он не мог быть серьезным противником.
Полу досталось играть с Лихтенгейном. Рыжеватый пруссак сильно волновался, весь апломб слетел с него, он дергался и нервно грыз сигару.
