Рич Ролл - Ультра. Как в 40 лет изменить свою жизнь и стать одним из лучших атлетов планеты
Однажды в пятницу в Сан-Франциско, снимая показания по делу, над которым работал вместе с Бобом Шапиро (известный адвокат, защитник О. Джей Симпсона), я забронировал уютный номер и решил провести там и выходные. Задумка была такая: Мишель садится в машину и едет на север от Пало-Альто; сорок пять минут – и мы вместе проводим романтический вечер.
Но когда я позвонил ей в конце рабочего дня, чтобы узнать, во сколько ее ждать, то чуть не умер от сердечного приступа, услышав, каким тоном она отвечает.
– Я сегодня не приеду.
– Что? Почему нет? Я заказал обед и все такое…
– Просто устала. Все эти приготовления к свадьбе меня вымотали.
– Понимаю. Знаю, тебе пришлось нелегко. Что я могу сделать, чтобы помочь тебе расслабиться?
– Ничего. Я в порядке.
Но я был готов держать пари, что она сказала далеко не все.
– Почему бы мне тогда не приехать к тебе? Просто сходим куда-нибудь?
– Нет. Мне нужно выспаться. Сходи сам. Развлекись. Поговорим позже.
Такого ответа я не ожидал.
Здесь явно было что-то нечисто. Но даже в тот момент я отказывался верить, что дело серьезное, хотя интуиция говорила об обратном. Поэтому я списал все на обычное нервное расстройство перед свадьбой. Однако предчувствие беды засело в мозгу занозой. И эту занозу никак нельзя было вытащить.
Неделю спустя я вывел свой зеленый Ford Explorer из Лос-Анджелеса и направился в Пало-Альто, чтобы успеть завершить кое-какие дела до свадьбы. Друзья и родственники уже начали съезжаться с разных концов страны. Вечером накануне девичника и мальчишника я повез Мишель в Сан-Франциско, чтобы спокойно там пообедать. Я выбрал романтичный ресторан возле холма Телеграф-Хилл с шикарным видом на гавань.
Мишель беспокойно ерзала на стуле. Наконец она решилась. Она сказала, что хочет подождать, пока мы вернемся из медового месяца, и только потом подписать свидетельство о браке. Ей нужно время, сказала она. Время, чтобы прийти в себя.
Я счел ее просьбу бредом, это если выражаться мягко. Сложно было поверить, что мы сейчас сидим и ведем столь безумный разговор. Но я отчаянно хотел уничтожить стремительно расширяющуюся пропасть между нами. Хотел, чтобы она была счастлива и насладилась всеми радостями невесты. И я уступил. С учетом всего, что я на нее обрушил, – необходимость переезда, мои неприятности с полицией, моя борьба с алкоголизмом, – это, как я рассудил, было меньшим, что я мог для нее сделать. Теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что мне не следовало соглашаться. А при здравом размышлении вообще непонятно, как только я мог согласиться.
Но даже эта нелепая договоренность не сблизила нас. Напротив, разделила еще сильнее. На обеде после репетиции свадебной церемонии в живописном местечке на холмах Пало-Альто Мишель избегала меня словно чужого. Она даже отказывалась держаться со мной за руку. Ситуация идиотская, как ни посмотри. И я… я пребывал в своем личном аду. Боже, как же мне в тот вечер хотелось напиться! «Всего один добрый глоток, чтобы заглушить горе». Но я знал, что никогда больше не возьму в рот ни капли.
На следующий день, когда я в компании своих дружек одевался в комнате возле церемониального зала, кроме костюма мне также пришлось надеть улыбку. Я старательно заставлял себя наслаждаться моментом, верить, что все к лучшему в этом лучшем из миров, и не признавать, что стою на пороге величайшей из ошибок в своей жизни. Я не видел Мишель с прошлого вечера, когда она отправилась на предсвадебную вечеринку со своими друзьями, предоставив мне возвращаться в гостиницу в обществе родителей, – так что я мог лишь гадать, в каком настроении она пребывает. Может, она вообще не покажется?
Но она пришла, и не успел я опомниться, как было произнесено священное «да» и нас объявили мужем и женой. Когда пришло время подписывать свидетельство о браке, Мишель начала изворачиваться, измыслив историю о том, что чиновник, зарегистрировавший наш брак, почему-то решил (полная ахинея!), что нам не надо подписывать свидетельство. Обескураженным, но трезвым я провел остальную часть свадебного приема, во время которого Мишель была холодна, как ледяная глыба.
Брачная ночь прошла еще хуже. Едва ступив на порог нашего номера в пентхаусе, я потребовал у нее объяснений. Но, не проронив ни слова, Мишель удалилась в другую комнату.
Что касается медового месяца, то в моей жизни не было более ужасного времени, чем то, которое я провел в райском уголке на Ямайке. Я уж размышлял, не уехать ли мне раньше срока, дав Мишель место и время, чтобы разобраться в себе.
Пять дней мы обитали в одном помещении, едва обмениваясь парой слов за сутки. Какие там любовные утехи – мы с трудом могли взглянуть друг на друга.
Утром пятого дня я отправился поплавать в океане. Со стэнфордских дней я не бывал в воде – ну, если не считать душ. Но только я отплыл от берега, наслаждаясь теплым Гвианским течением, память тела тут же начала пробуждаться. Внезапно я заново ощутил сильную любовь к воде и досаду, что так долго не плавал. И вот, не задумываясь, что делаю, я прибавил темп, пока не поплыл со спринтерской скоростью. На краткий миг я ощутил полное согласие с миром. Потому что вдруг все обрело смысл. Я понял, кто я есть.
Я плыл и плыл. Занеся руку для следующего гребка, я внезапно ощутил, как с пальца соскочило обручальное кольцо. За считаные секунды оно оказалось на дне, под десятиметровой толщей воды. Я немедленно нырнул, чтобы поймать его, но было слишком глубоко. Да и доберись я до дна, все равно не разглядел бы кольца в тамошней темноте. Все, кольцо не вернуть.
«Зашибись, – подумал я. – Все как в глупом кино».
Я доплыл до берега, выбрался на пляж и предстал перед безмятежно загорающей Мишель.
– Я потерял кольцо, – как бы между прочим сообщил я.
– Вот как. Что ж, может, оно и к лучшему, – отозвалась она невозмутимо.
Но я не смог выдерживать ее безразличие более ни одной минуты. Я набрал побольше воздуху, чтобы выдать все, что накопилось.
– Так больше нельзя, Мишель. Мы не можем и дальше делать вид, что ничего не происходит.
Я поднял с песка большой гладкий камень и положил перед нею.
– Видишь этот камень? Это ты. Остров. Я думал, что, если дам тебе время успокоиться, как ты просила, ты в конце концов откроешься передо мной. Но все стало только хуже. Ты отмалчиваешься. Даже прикасаться к себе не позволяешь. Я больше не знаю, кто ты. Ты обязана сказать мне, что происходит. Потому что я больше не вынесу твоего молчания ни минуты.
– Мне нечего сказать.
Казалось, ее пульс ничуть не участился.
«Да как такое вообще возможно?» – не мог я взять в толк. Но было ясно, что так мы никуда не придем. Попытки безуспешны. Все кончено. Наш брак распался, не начавшись. Мое отчаяние переросло в гнев. Что ж, мой ход.
– Тебе пора домой. Пакуй чемоданы. Я хочу, чтобы к вечеру тебя не было.
– Отлично.
Не выказав ни единой эмоции, кроме, возможно, облегчения, она поднялась, спокойно собрала вещи и удалилась в номер, оставив меня на пляже в одиночестве без единой подсказки, почему то, что когда-то так хорошо начиналось, так плохо закончилось.
Мишель уехала, и с тех пор я видел ее только раз, во время недолгого и весьма неприятного визита по возвращении с Ямайки: я зашел, чтобы забрать свадебные подарки от моих родных и друзей, которые теперь следовало вернуть дарителям.
Не успела уйти Мишель, как в тот же вечер ко мне вернулся старый знакомец. Мой демон. Сняв телефонную трубку, я набрал номер.
– Обслуживание номеров? Принесите, пожалуйста, упаковку пива Red Stripe, двенадцать банок.
Полгода трезвости насмарку.
Через несколько хмельных дней мне каким-то образом удалось оторваться от бутылки и прилететь в Лос-Анджелес. И я незамедлительно принялся разыскивать друзей Мишель, чтобы вытянуть из них, что же, дьявол побери, все-таки произошло с моей почти что женой. Боюсь, я действовал чрезмерно напористо, обрушиваясь на них, будто Перри Мейсон[41] на свидетелей обвинения. Наконец одна из приятельниц Мишель, разрыдавшись, призналась.
– У нее роман. Мне так жаль.
Оказалось, что во время помолвки, пока я работал в Лос-Анджелесе, Мишель закрутила романчик с соседом по дому. Она хотела отменить свадьбу, но никак не могла набраться храбрости. Поэтому прибегла к другому, почти столь же действенному способу – отстранилась, ожидая, что у меня достанет самоуважения и решимости, чтобы сделать то, что не смогла она. Но я свадьбу не отменил, и ее план сработал с задержкой. Мне стоило сразу догадаться. Это было единственным разумным объяснением столь ненормального поведения. Я же был слеп как крот.
Тем же вечером я сел за руль и до рассвета гнал машину на север. Прибыв в Пало-Альто, я зашел к Мишель за свадебными подарками. Что она мне сказала?
– Это была просто вечеринка. Не вижу, из-за чего поднимать шум.
