ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao
После этого другие работники рассказали Сайхуну о том, что у каждого из них был свой постоянный посетитель, знавший своего официанта по имени. Каждый посетитель имел свою историю, по поводу которой и произошло соответствующее знакомство. Но ни один из них, как узнал Сайхун, не завел это знакомство именно потому, что его сбили с ног.
Тогда Сайхун посмеялся этому, но в глубине души подобные проявления силы всегда давали почву для внутреннего созерцания. Трезво поразмыслив, оа понял, что не было никакой нужды в этом поединке. Возможно, в молодости состязания подобного рода можно было простить; теперь же он начал понимать, что невольно показал другим людям определенную часть его естества. Тогда он мысленно вернулся к медитациям, которыми он старался овладеть непосредственно перед тем, как покинуть Хуашань. Тогда ему нужно было «стереть» свое эго. Судя по всему, чтобы преуспеть в этом, потребуется Долго и тяжело потрудиться.
Тяжело потрудиться. Да, за годы пребывания в «Саду лотоса» и среди кантонских иммигрантов Питтсбурга, он тяжело трудился не только на месте своей официальной работы, но и над собой. Он начал видеть удивительную параллель между привычкой к настойчивости у тех, кто трудился рядом с ним, и аналогичной настойчивостью, которая требовалась от каждого из членов его секты в Хуашань. Если говорить о чем-либо общем между иммигрантами – это было слово, которое неправильно переводили как «борьба», но с дополнительными значениями «тяжелой работы» и «способности переносить лишения и страдания». Это слово подразумевало, что «умеющий бороться» обязательно преуспеет в этом мире. Таким был путь и иммигранта, и аскета: борьба, страдания, тяжелая работа – до тех пор, пока не придет успех.
Обнаружив общие культурные элементы между религиозной и светской жизнью, Сайхун начал себя чувствовать гораздо удобнее среди китайских иммигрантов. В конце концов, если не считать различий в их конечных целях, все они боролись за будущее, которое явно не обещало ни одному из них никакого вознаграждения. В определенном смысле это небольшое сообщество работников ресторана было почти монастырем… так что покинуть ресторан было так же приятно, как покинуть свой монастырь, чтобы посмотреть на празднество.
Поздней осенью Сайхун вместе с дядей и тетей отправился на нечастую прогулку на природу. Дядюшка Уильям на своем надежном «бьюике» привез их в прекрасное место на берегу озера. К ним присоединились Большая миссис Ли и ее семья, а также друзья тети – Джин и Генри Чан. Клены по берегам озера одевались в удивительный пурпур, который можно было встретить лишь на самой редкой шелковой одежде. Женщины распаковали всевозможную снедь, а также чай и пиво. За завтраком на траве все смеялись и веселились,- один лишь Сайхун сидел тихо и угрюмо. Увидев это, тетя предложила ему прогуляться самому, если он этого хочет: старая женщина поняла его настроение и почувствовала, насколько сейчас племяннику необходимо одиночество. Извинившись, Сайхун побрел к кромке воды; потом, повинуясь внезапному побуждению, он взял напрокат весельную лодку. Крепко зажав толстые рукояти весел руками, он поначалу сделал несколько пробных гребков по воде. Потом он почувствовал ритм притягивания и толкания. Лопасти весел начали описывать регулярные дуги по голубовато-зеленой воде – и вот уже нос его лодки зачертил идеальную прямую линию по глади озера.
Сайхун целиком отдался новому занятию. Его ноги напрягались и расслаблялись с завидной регулярностью, мышцы живота сокращались и вздувались буграми при каждом ударе весел. Мышцы спины тянулись приятно и упруго, словно испытывая себя в схватке с плотной водой; руки вибрировали, приятно наполняясь разогнавшейся кровью.
Вскоре Сайхун заметил, что дыхание также подчиняется общему ритму движения. По крайней мере в своем физическом проявлении, гребля оказалась ничуть не хуже цигун, которым Сайхун продолжал регулярно заниматься. Физическое напряжение наполняло легкие чистым и сладким воздухом, приятно щекотало нервы. Он чувствовал, как расширяются кровеносные сосуды в его теле. Кому нужны эти эзотерические техники? Вот что сейчас давало ему здоровье и опыт.
Водная гладь была спокойной, благостной. Он посмотрел, как за кормой удаляется череда пузырьков. Абстрактные линии и изгибы возмущенной воды кипели несколько мгновений, а потом растворялись во всеобщем спокойствии. Подобно Дао, которое показывало на поверхности одну свою грань лишь затем, чтобы в следующее мгновение навсегда погрузить ее вглубь, движения его лодки были постоянными, но всегда меняющимися. Каждое мгновение лодка возникала из небытия лишь затем, чтобы в следующую секунду вернуться в никуда.
; Через некоторое время Сайхун почувствовал, что его тело начинает идеально смешиваться с движением лодки, с мягким покачиванием воды, с легким волнением на озере. Он вспомнил слова своего учителя: жизнь – это колебание. В жизни было созидание и разрушение; в жизни было движение. Он должен был слиться с этой жизнью точно так же, как это удалось ему сейчас.
Грести на лодке оказалось совсем просто: это была просто гребля, а значит – это был совершенный даосизм. И он греб вперед, раз за разом налегая на весла.
Постепенно его охватило спокойствие. «Проникни в неподвижность». Эти два слова представляли собой одну из самых священных мантр в даосизме. Сайхун заметил, что его движения исподволь повторяют ритм этой мантры. Весла вновь и вновь опускались в воду. Они поднимались и опускались, поднимались и опускались…
Он подумал, что уже давно не медитировал. Да и как бы ему это удалось, если он все время работает и живет в «Саду лотоса»? Сейчас же он вдруг осознал, что погружается в уже знакомое состояние медитации. Каким-то образом внешние ощущения от гребли на озере нашли внутреннее отражение в нем. Его внешние чувства успокоились и замерли; он почувствовал, что смотрит внутрь себя. Безусловно, его глаза продолжали видеть – но его разум переключился лишь на созерцание. Постепенно его разум успокоился, и тогда из тишины возникла душа прекрасная и чистая.
Чувствуя внутри девственно прекрасный, сверкающий дух, Сайхун достиг противоположного берега. Он вытащил лодку на песок и направился в чащу. Сайхуну всегда нравились леса. Может быть, размышлял он, когда-то в прошлой жизни он был лесным жителем. Но каким бы ни было объяснение, он знал, что ощущение нетронутой земли под ступнями доставляет ему величайшее наслаждение, а красота окружающих деревьев дает ощущение безопасности.
И Сайхун вновь подумал: каким же наивным он был, когда впервые приехал в США! Он ожидал здесь встретить ирокезов и сиу, охотников и ковбоев. Он мечтал о лесах, спускающихся к самой водной глади. Разве мог он тогда знать, что Америка была страной, навсегда распрощавшейся со своим прошлым? В Китае никакая эволюция не могла заставить людей отбросить старое. Люди старались жить в основном так, как жили их предки. Америке же еще и двух столетий не исполнилось. В Китае существовали древние роды, гильдии, рестораны, методы земледелия и школы живописи, начало которым было положено задолго до открытия, сделанного Колумбом. Тогда Сайхун не мог себе даже представить, насколько быстро и тщательно изменяется все в этой далекой заокеанской стране.
В лесу было тихо. Солнечный свет мягко пробивался через ветви. Повсюду слышалось пронзительное пение птиц. Слушая голоса маленьких птах, Сайхун вдруг вспомнил очень необычную песню. Это не было музыкой, предназначенной для развлечения, – песнь была мистическим творением, сложенным из священных слогов. Эту песнь могли бы понять люди, которых интересует мистическая история. Если человек окажется в определенном месте и исполнит эту песню, тогда стражи этих мест должны будут показать исполнителю, как выглядела местность в прошлом. Песня пронзит время – этот клубок из множества слоев – и глазам откроется былая красота. Это священнодейство немного напоминало искусство пустить воду вспять – вот какова была эта песня.
Сайхун пользовался этой песней в Китае. Для него история была не только тем, что можно почерпнуть в книгах, но почти непосредственное ощущение того, что увидел своими глазами. Он видел поэтов, воинов, Семерых Мудрецов из Бамбуковой Рощи. Он видел все это так же ясно, как вот эти деревья перед ним сейчас. Его учили, что время может течь в любом направлении. И сейчас он решил исполнить эту песню. Он мог бы начать учиться у природного мира прямо здесь, впитывая мягкие набеги ветра, ощущая девственную, незамутненную воду. Он мог бы заново открыть для себя здесь Дао.
Некоторое время Сайхун сидел, созерцал, полностью переключившись на священное внутри. Потом он поднялся и начал петь, аккомпанируя словам движениями и жестами. Внезапно ветер остановился. Замолкли птицы. Даже деревья задрожали, услышав его голос.
