Наталья Олифирович - Семейные тайны: хранить нельзя открыть
А потом я наконец решила задать вопрос, который интересовал меня с самого начала: что Антон хочет сказать своей одеждой? Это было уместно, потому что ранее я поинтересовалась, как его восприняли на собеседовании.
Антон задумался и снова улыбнулся.
– Мне раз сто задавали вопрос о моей одежде, но в такой вариации – никогда.
– Я просто заметила, что ты все время ходишь в этой куртке… жилетке… даже не знаю, как назвать…
– Это типа хаори, верхняя одежда самурая… Конечно, это просто кожа с меховой подкладкой – подруга сшила, она на дизайнера одежды учится.
– И тебе тепло в ней в минус двадцать? – не удержалась я от любопытства.
– Да, там же мех. Норка.
Я удивилась. Зная, что отец контролирует финансы и во многом отказывает сыну из принципа, я не понимала, как он дал деньги на такое дорогостоящее и странно выглядящее удовольствие.
Антон, будто прочитав мои мысли, ответил:
– Мех дала мама. После рождения сестры она поправилась, и родитель купил ей новую норковую шубу. Вот она и подарила мне старый полушубок, узнав, что я мечтаю пошить себе хаори. Мама у меня просто фантастическая, – добавил он, и его глаза засияли.
И тут я осознала главное: мать – образ мира, отец – способ действия… Проблемы выбора, поиска пути – это проблемы, связанные с отцом – человеком, который все и за всех решает, который не дает сыну возможности расти и теперь вынужден наблюдать за ним, не будучи в состоянии что-то изменить. Все, что ему остается, – контролировать финансовые потоки.
А девушки у Антона нет, потому что есть фантастическая мама. Любимая, идеализированная, чувствительная, при этом много лет не замечавшая, что муж издевается над сыном.
– Как ты думаешь, может быть, то, что ты носишь мех, подаренный матерью, так близко к своему телу, имеет для тебя какое-то особое значение?
– Сейчас вы будете мне рассказывать об эдиповом комплексе, – сказал он, улыбаясь.
Я не стала отрицать:
– Да, у меня есть предположение, что сложности с поиском девушки связаны с тем, что ты не хочешь предавать маму. Она столько для тебя сделала, и ты правда ее очень любишь…
Антон пристально, как бы что-то взвешивая, посмотрел мне в глаза.
– Да, я люблю маму. Но это не связано с тем, что у меня нет девушки, – сказал он как-то очень отстраненно и серьезно.
– Тогда в чем причина? Как ты сам себе это объясняешь?
В этот момент прозвенел будильник – наше время закончилось. Антон как будто с радостью воспринял конец сессии, быстро вскочил, обулся и, попрощавшись, вышел.
Следующий сеанс был последним из тех пяти, на которые мы договорились.
Антон пришел вовремя и был каким-то грустным. Я напомнила, что это наша пятая встреча, и предложила в конце решить: продолжать или остановиться.
Антон сказал, что его взяли в группу. Что теперь он меньше спит, потому что ему важно успевать делать все то, что он любит: тренировки по тайскому боксу, книги… Он говорил, говорил, говорил. Слова были как завеса. Я не чувствовала связи с Антоном, но мои попытки остановить его и продолжить тему, затронутую в прошлый раз, натыкались на вежливое: «Да, но сейчас мне хочется поделиться с вами».
Заметив, что до завершения встречи оставалось меньше 10 минут, я сказала:
– Антон, то, что ты рассказываешь, очень интересно, но у меня создается впечатление, что ты от чего-то убегаешь. Темы, которые мы поднимали, – отношения с отцом, матерью, девушками – сегодня не звучат. Я задам один вопрос: о чем ты сегодня больше всего не хочешь говорить?
Антон замолчал. На его лине отразилась борьба. Было видно, что он делает усилие над собой. Мне казалось, что еще мгновение – дверца откроется и он снова впустит меня…
Но нет. Как скрежет подъемного моста, прозвучало вежливое: «Все хорошо», еще несколько ничего не значащих фраз – и сессия закончилась. Будто упреждая вопросы с моей стороны, Антон торопливо произнес:
– Спасибо, Наталья, вы мне очень помогли. Я вам еще позвоню, если позволите.
И он исчез. Зафиксировав большую часть того, что вы уже прочитали, я вдруг задумалась о том, что Антон с таким трудом попал ко мне и так стремительно ушел, что это само по себе кажется симптомом. От кого он хотел уйти? От чего он убежал? Я не знала ответы на эти вопросы, и вряд ли у меня был шанс их узнать…
Наступило лето. И вдруг раздался звонок от Антона. Он просил о встрече.
Он пришел вовремя. Все такой же – только одет в обычную черную майку, джинсы и кроссовки. Бритые волосы на лбу отросли, а сзади были по-прежнему собраны в хвост. Он разулся и сел.
Я молча смотрела на него. А он – на меня.
Прошло несколько секунд, которые показались мне вечностью. Затем Антон произнес:
– Я пришел попрощаться. Я уезжаю учиться в Польшу.
Я не знала, что ответить. И автоматически задала вопрос:
– Что ты хочешь мне сегодня рассказать?
Антон опустил глаза. Мне казалось, что выражение его лица менялось: как будто мужчина превращался в растерянного мальчика, который не знает, что ему делать. Я ждала.
– Я хочу рассказать вам… Спросить у вас… В общем… Я не знаю, как к этому подступиться… Мне нужно рассказать вам все. Помните, вы спрашивали у меня про депрессию? И о том, что меня так подкосило? Это было не из-за денег. Все было намного хуже.
– Ты говорил, что думал о самоубийстве…
– Да… Мне сложно об этом говорить… Помните, я рассказывал, что отец перестал меня бить? Это произошло не потому, что я вырос. Это произошло, когда он попытался меня в очередной раз избить. А я сказал, что знаю его маленькую тайну… Что он… Он постоянно посещает порносайты… Порносайты для геев.
Я опешила. Коллега, который звонил мне, говорил о беспокойстве отца по поводу сексуальной ориентации сына… Неожиданный поворот истории.
– А еще с возрастом я стал понимать, что когда он бьет меня, то чувствует возбуждение. Он начинал тяжело дышать, заставляя меня обнажать… спину…
– Ягодины, – механически поправила я.
– Да, именно! – вдруг отчаянно крикнул он. – Именно! Он несколько минут примерялся, хрипел… В детстве это было страшно. Я ждал этих трех ударов – и всегда думал, что виноват, что плохой, что получаю за дело. Но когда я все понял, стало еще и противно. И когда я сказал «нет» и дал понять, что знаю его тайну, он озверел. Он был готов меня убить. Хорошо, что мама оказалась дома.
– Как ты с этим справлялся?
– Плохо. Я не мог уснуть, мне снились кошмары. А потом… потом стало еще хуже. Мой сосед – мы с ним в одной школе учились, он на год младше – однажды сказал мне, что мой отец… Не могу произнести… Мой сосед – гомосексуалист… И он сказал, что у него это было… Было с моим отцом… Это происходило как раз в то время, когда отец отправил меня работать к другу и не отпускал из дома за границу…
Мое сердце замерло. Вся картина, которую я строила до этого времени, оказалась совсем не такой, как я думала.
Вытирая слезы, Антон повернул ко мне голову и сказал:
– Я не мог выбрать путь. Потому что боялся за маму, за сестру. Потому что мне было стыдно. И я боялся встречаться с девушками. Я думал: вдруг я такой же, как мой отец.
Признаюсь, я была растеряна… Эта информация обрушилась на меня, как лавина. Все мои предположения были «в молоко». Антон был травмирован и был готов довериться мне. У нас оставалась только одна эта встреча. Только здесь и сейчас. И она уже длилась гораздо больше часа.
Были проговорены обиды и боль, обозначены ненависть и сильное желание, чтобы отец замечал его. Были и стыд за такого отца, и сочувствие к нему.
И были девушки, которые интересовали Антона, нравились ему, возбуждали его воображение. Из нашего разговора стало понятно, что у Антона все в порядке – и с ядерной половой, и с полоролевой идентичностью, и с выбором сексуального объекта… Наконец, были произнесены слова: «Я не такой, как мой отец. Я – гетеросексуал…»
И все же оставались боль и обида. И недоумение: как же поступить? Рассказать матери правду об отце – «убить» его в ее глазах. Не говорить – обрекать себя на то, что переживается им в одиночестве уже несколько лет… Непростой выбор, сдобренный ненавистью, печалью, переживанием вины.
Я спросила: какие истории приходят ему в голову, когда он пытается найти выход? Антон, невесело улыбнувшись, неожиданно ответил:
– Миф об Эдипе. Когда я искал себе психолога, читал Фрейда и его идеи об эдипальной стадии развития. Все размышлял: может, это у меня от конкуренции за мать?
– А что в этом мифе напоминает тебе твою ситуацию? Антон задумался.
– Отца Эдипа все считали царем, а он на самом деле был плохо воспитанным и наглым стариком, которого нужно было проучить.
– И?
– И Эдип его проучил.
– А ты помнишь, что было дальше?
– Да, невеселая история. Эдип заботился о своей матери, женился на ней.
