Наталья Олифирович - Семейные тайны: хранить нельзя открыть
– И?
– И Эдип его проучил.
– А ты помнишь, что было дальше?
– Да, невеселая история. Эдип заботился о своей матери, женился на ней.
– А дальше?
– Узнав правду, мать покончила жизнь самоубийством, а Эдип себя ослепил.
– Какие переживания у тебя в связи с этим возникают?
– Гнев… Отвращение…
– И как бы тебе хотелось «проучить» отца?
– Не знаю. Правда, не знаю, что делать.
Я тоже не знала. Некоторая часть рассказа Антона явно была правдивой. Что-то, возможно, он воспринимал в искаженном свете. Да, его отец – бисексуал. И ему это известно. Похоже, его отец – психопат… Но сложно судить: возбуждался ли тот, когда бил Антона, или злился. Трудно понять, как мать могла этого не замечать. Идеализация матери и обесценивание отца, представление его исчадием ада не принесут мира и покоя в душу Антона.
Я была растеряна и опять спросила:
– Ты готов стать Эдипом? Ты готов разрушить свою жизнь, жизнь матери и отца?
– Я не знаю. Я – не Эдип.
– А кто ты?
– Я? Я… – Антон задумался и после продолжительной паузы сказал: – Я – самурай!
Это был самый странный ответ и самая необычная идентичность, которую я встречала.
– А как бы поступил самурай, которого жестоко воспитывал отец, узнай он все то, что узнал ты?
Похоже, мой вопрос застал Антона врасплох… После паузы он глухо ответил:
– Самурай уважает отца, что бы тот ни делал. И самурай следовал бы кодексу чести.
И вдруг, сжав руками голову, он застонал:
– А я так больше не могу…
Я понимала, что Антон травмирован, что он весь состоит из кусков, что его нужно шить и шить, и непонятно, с чего начать, но у меня нет ни времени, ни волшебной иголки. Папа – гей? Педофил? Психопат? Социопат? Мама – жертва? Соучастница? От того, что я ему сейчас буду описывать картину его жизни, анализировать отношения с матерью и отцом, толку мало. Это долгая, кропотливая работа. Я понимала, что время неумолимо истекает…
– Антон, – обратилась я к нему. – Ты готов поучаствовать в одном действии?
– Да…
– Тогда закрой глаза. Я предложу тебе стать режиссером и оператором кинофильма. Этот фильм о тебе. Мы попробуем посмотреть его на ускоренной перемотке, а потом решим, что делать. Я попрошу тебя представить твоих родителей молодыми. Вообрази, как они встретились, познакомились… И полюбили друг друга… И в результате этой любви на свет появился ты. Родители смотрят на тебя, маленького ребенка, с гордостью и любовью… А теперь они стоят напротив тебя. В твоем фильме каждая минута – несколько лет. Ты подрос. Тебе уже три года. Родители по-прежнему смотрят на тебя. Тебе шесть… Они замечают, как ты быстро растешь, и продолжают с любовью наблюдать за тобой. Тебе девять, двенадцать, пятнадцать, восемнадцать… И вот ты стоишь перед ними такой, как ты сейчас. А они по-прежнему смотрят на тебя любящими глазами… Сделай шаг к отцу, посмотри на него и скажи, как ты обижен и злишься.
В этот момент лицо Антона исказилось, словно от сильной боли. Желваки заходили, он стал дышать чаше. Я подождала некоторое время и мягко произнесла:
– А теперь скажи ему: «Все равно ты остаешься моим отцом». И поблагодари его за это.
Было видно, как нелегко приходится Антону. Сделав паузу, я продолжила:
– А теперь подойди к маме… Скажи ей все, что считаешь нужным. А сейчас произнеси: «Ты все равно остаешься моей матерью». И поблагодари ее за это.
Когда лицо Антона стало спокойным, я попросила:
– Отойди от них на шаг… Еще на шаг… И еще на шаг… Смотри на своих родителей – они дали тебе жизнь. Они тебя вырастили. Они совершили много разного – и плохого, и хорошего… Но они сделали выбор быть вместе. А ты – всего лишь их сын. Скажи им одну фразу: «Я уже взрослый» – и посмотри на них… Скажи им: «Спасибо за все» – и посмотри на них. Скажи им: «Будьте ко мне доброжелательны, когда я уйду от вас. Смотрите на меня с любовью. Я – ваш сын». А теперь повернись. У тебя впереди – твоя жизнь… Твой путь… Твоя девушка… И ты можешь следовать по этому пути, а можешь все время оглядываться, но тогда ты пропустишь что-то важное. Прислушайся к себе. Готов ли ты идти по своему пути? И когда у тебя будет ответ, открой глаза.
– Как ты? – спросила я.
Антон улыбнулся.
– Удивительно спокойно, – ответил он. – Пока я представлял себя маленьким, я вдруг вспомнил, что папа меня везде водил…
Я заметила, что он впервые назвал отца папой, а не родителем.
– Он возил меня на санках в садик. И покупал конфеты, за которые его ругала мама. И каждое лето мы ездили на море. Он учил меня плавать… Я как будто все это забыл, а теперь вспомнил.
– Да, это правда. В твоих отношениях с отцом было разное – и хорошо, если ты об этом будешь помнить.
– Я хочу поделиться: я никогда не видел своих родителей вместе. Точнее, видел, но я впервые подумал о том, что они… Ну, что они – муж и жена… В последнее время я вообще забыл об этом.
– Думаю, в последнее время ты узнал слишком много того, чего не должен был знать. Хорошо, когда двери родительской спальни надежно закрыты и охраняют свои тайны.
– Но я-то знаю, – сказал Антон, и его лицо опять стало жестким.
– Да, – согласилась я. – Знаешь. Но можешь махать этим знанием, как флагом. Можешь положить его в дальний сундук памяти. А можешь помнить и хорошее, и разное…
Через месяц Антон прислал письмо. Оно было длинным – о том, как мучительны были его размышления, тревоги и страхи и как вдруг произошло чудо и ему стало легко.
В конце он писал, что примирился с тем, что было. И что редко думает об отце. Что скоро у него сессия и первые каникулы. Что он был дома всего один раз – и все прошло как-то очень спокойно.
И самое главное, чем он хотел поделиться, – у него есть девушка. Она с Украины, как и он, учится в Польше. И у него с ней все хорошо.
Я поставила точку в этой истории. Антон мне не звонит. В моей памяти он остался мужественным самураем, внутри которого прятался маленький ребенок. Я желаю ему счастья и принятия всего, что еще приготовила для него жизнь.
Наши родители – это наши родители. Иногда принять их очень сложно. Но без этого у нас нет шанса освободиться, чтобы идти дальше, по своему пути. Мы должны знать, что где-то далеко остались они – несовершенные, но все же наши единственные родители. Других нет и не будет…
Эта история была для меня ярким примером того, как дети хранят родительские тайны даже ценой собственного благополучия и насколько психолог может ошибаться, делая преждевременные выводы. А начало истории, когда отец пытался отправить Антона к психологу, явилось образцом проецирования своей проблемы (непринимаемая гомосексуальность) на сына.
Интроекция – это способ, которым мы постигаем мир, воспринимая значимых людей, их способы поведения, убеждения, идеи; помещение вовнутрь того, что было внешним. Будучи, как и другие защиты, неосознаваемым процессом, интроекция ведет к тому, что «проглоченное» внешнее воспринимается как внутреннее.
История о женщине, никогда не пившей молока
На протяжении многих лет в детстве Нину отправляли в деревню к бабушке. Младший брат матери, начиная примерно с того момента, как Нине исполнилось восемь лет, играл с девочкой в игру «Подои коровку». Он осуществлял с ней развратные действия и строго предупредил племянницу, что она никому ничего не должна говорить. Если же она сама будет просить «подоить коровку», он будет давать ей деньги. В подростковом возрасте плоды школьного сексуального просвещения сделали свое дело, и Нина поняла, что происходит что-то нехорошее. Она отказалась «доить коровку». Тогда дядя пообещал рассказать всем, что она сама этого хотела и делала это с удовольствием. Нина попыталась поговорить с матерью, но та лишь накричала на дочь, чтобы она не выдумывала – дядя ее очень любит, научил ее читать, возился с ней все детство, и этого просто не может быть. Ранняя сексуализация и страх перед раскрытием тайны привели к тому, что у Нины началась нервная анорексия.
Придя на терапию, когда ей было за тридцать, Нина долго не рассказывала эту историю. Мне показалось интересным, что Нина не употребляет молоко и не ест никаких молочных продуктов. Даже когда она просто слышала слово «молоко», ее накрывала волна отвращения. Потянув за эту нить, через некоторое время мы распутали клубок с дядей и тайной, которой девочка когда-то пыталась поделиться с мамой. Однако от мамы исходило ясное послание: мой брат хороший, он заботился о тебе, ты не должна думать и говорить то, что чувствуешь. Из-за этого Нина искренне считала, что сама во всем виновата. Поэтому ей было сложно говорить об этом даже со мной.
Работа с интроектами предполагает их извлечение, осознание и принятие решения, нужен ли такой интроект или лучше от него избавиться. Семейные тайны чаще всего маркируют интроекты: «Мы не должны никому ничего говорить»; «Не выноси сор из избы»; «Молчание – золото» и т. п. Главное послание, которое члены семьи получают вместе с интроектами: «Мы должны хранить тайну любой ценой. Открыв секрет, ты утратишь право на членство в семье».
