Дмитрий Лесной - Русский преферанс
Русский поэт-эмигрант, обругавший преферанс в Рио-де-Жанейро. Увезён матерью в Китай в семилетнем возрасте, в своих мемуарах «Два полустанка. Воспоминания свидетеля и участника литературной жизни Харбина и Шанхая» (Амстердам, 1987) описывает быт «литературных русских» в Харбине 1933–1934 гг.:
«Встречи, встречи… Вся тогдашняя жизнь состояла из встреч, «долгих разговоров за вином» или за игрой в мацзян. За стол — у меня или у Слободчикова — садились мама, Лапикен, Слободчиков и я «у меня», те же без мамы у Слободчикова (кто был четвёртым, не помню). Лапикену всегда невероятно везло, и к нему скоро переходили все костяные «деньги».
В 1953 г. Перелешин и его мать, журналистка Е. А. Сентянина (1890?–1980), навсегда переселились в Рио-де-Жанейро; там же оказался и младший брат Перелешина Виктор. Там Перелешин навсегда простился с мацзяном и перешёл на бридж. В письме к Е. Витковскому от 21 марта 1971 г. есть такие строки:
«Почту мне вручили за минуту до того, как я и мама отправились играть в бридж с братом и его женой. Поэтому всё время игры я думал не столько о finesse — импас (англ.) — и прочих игрецких трюках, сколько о приплывшем в тот же день номере парижского «Возрождения»».
Как у многих бриджистов, у него развилось презрение к прочим играм. В этом смысле он повторил путь Ходасевича,[52] оставившего другие коммерческие игры после знакомства с бриджем. В письме Перелешина к Е. Витковскому от 17 августа 1977 г. есть слова: «Научившись играть в шахматы, юноша не станет играть в шашки; и преферанс после бриджа — занятие вполне плебейское». Между тем есть основание предполагать, что В. Перелешин даже не знал правил преферанса — игры, в западном полушарии практически неизвестной, кроме, разве что, русского района Нью-Йорка Брайтон-Бич. Лишь в 1994 г. появилось первое серьёзное описание преферанса как коммерческой игры в США. Исключение составляет австрийский преферанс, вернее — венский «преферль», от которого в начале 1840-х годов, по всей видимости, и произошёл преферанс российский.
Галич Александр Аркадьевич (1918–1977)Выдающийся поэт, драматург и прозаик, а также потомственный преферансист. По многочисленным свидетельствам (которые приводят родной брат Галича — кинооператор Валерий Гинзбург, постоянная партнёрша по игре — писательница Ю. И. и многие другие), Галич играл в преферанс с детства, притом, следуя семейной традиции, — «классику», т. е. вариант игры, наиболее приближённый к правилам XIX в. Игра у Галича шла почти профессионально — с постоянными партнёрами, коньяком, чередующимися выплатами немалых проигрышей и получением таких же выигрышей: игре Галич посвящал всё свободное время до начала 60-х годов — пока всерьёз не стал писать знаменитые песни и довольно быстро не перешёл на барда-диссидента.
В июне 1974 г. Галич был вынужден покинуть СССР и поселиться за границей; он погиб в Париже в декабре 1977 г. при обстоятельствах, напоминающих убийство. В творчество Галича преферанс практически не проникал. Играя с партнёрами, не признававшими «классику», легко соглашался на «сочинку» — притом, по свидетельству писателя Елизара Мальцева, не единожды расписывавшего с Галичем именно «сочинку», играл исключительно хорошо.
Быков Ролан Антонович (1929)Кинорежиссёр и актёр (более 100 ролей, сыгранных в кино), поэт, игрок и мыслитель. Сам Быков рассказывает о том, как карты с детства вошли в его жизнь:
«Очень на меня повлияли карты. Бабушка моя очень хорошо гадала. К ней ходили иногда погадать. А я всё смотрел. Бабушка однажды заболела, и я взялся гадать кому-то. Я знал, что означает каждая карта, что означает сложение карт. Если пиковый туз вниз — удар, если пик вверх — это очень большое удивление. Если десятка бубновая — денежный интерес, пиковая — большой интерес, неожиданный интерес. Шестёрки — дороги. Если четыре шестёрки выпадали, бабушка говорила: «Через три дня — издаля…» Приедет, значит, кто-то. И я разложил карты. Выпал и король, он выпал и на сердце, для тебя, для сердца, что было, что будет, чем кончится, чем сердце успокоится… — всё это я знал. Я всё рассказывал точно, как говорила бы бабушка, и, ничего не подозревая, сказал: «А вот тут вам выпадает, что через три дня приедет ваш муж». А была война. Женщине, которой я гадал, уже несколько месяцев как пришла похоронка. Она зарыдала и убежала. Мне попало очень сильно. Но через три дня вернулся её муж. Вот это была уже катастрофа для нашей семьи — ко мне приходили гадать. Мама говорила: «Ему надо идти в школу», — а женщины ей: «Отойди, пусть дитё скажет». Так что карты как-то странно вошли в мою жизнь. Потом я играл в преферанс, иногда в покер. К сожалению, лет 20 уже нет времени на игры вообще».
Быков неоднократно подчёркивает в своих телеинтервью и устных рассказах, что для него «карточная игра стала моделью взаимоотношений, моделью победы», приводя подлинную историю о том, как на съёмках, на безлюдном острове в Каспийском море, играя в покер с двумя парнями с «Ленфильма», попал на этой игре в почти криминальную историю, однако выиграл у партнёров не только два мешка сушёной рыбы, но и всю одежду до трусов (случай, действительно, более типичен для покера, чем для преферанса).
Загадка игры проявляется не только в том, как человек играет, но и в том, как он заинтересованно следит за игрой:
«Нам, взрослым, кто уже не может сам бегать по полям, остается только роль болельщиков. И это замечательно! Вот я хочу, чтоб «Спартак» выиграл, а чтоб «Динамо» проиграло. Почему? А мне хочется! В подлинной игре есть бескорыстие интереса. Сама игра — радость и счастье, сама игра — жизнь. Недаром самое страшное наказание для игрока — это отлучение его от игры, исключение из круга игроков. А для маленького… Знаете, что было самым страшным для меня и вообще для маленьких детей? «Я с тобой не играю» — тяжёлое наказание, это же просто презрение. Всё, разорваны отношения на всю жизнь».
(Приведённые цитаты — расшифровка слов Быкова, сказанных в телепередаче «Марьяж». В личной беседе Быков на вопрос о том, скучает ли он по преферансу, повторил, что «играл бы, но совершенно нет времени».)
Евтушенко Евгений Александрович (1933)Выдающийся советский поэт, прозаик, кинорежиссёр и киноартист, а также многолетний азартный картёжник. В молодые годы постоянно играл в преферанс и даже в почти умерший к 1950-м годам винт. Его партнёрами были: впервые напечатавший его в газете «Советский спорт» поэт Николай Тарасов (1918–1976), поэт Александр Межиров и другие люди этого круга.
В большинстве случаев, как рассказывал сам Евтушенко автору этих строк, после первой пульки игроки переходили в «двадцать одно», за которым и просиживали до утра. Известен случай, когда Евтушенко выиграл у партнёров пояса от брюк и в таком виде (со спадающими штанами) заставил друзей гулять по утренней Москве.
Исключительный интерес представляет случай, рассказанный Евтушенко, когда он поймал на шулерстве Межирова: шулерство заключалось в игре «подрезанной колодой» (не зная термина, Евтушенко совершенно точно описал автору этих строк «скрипку»), что Межирова нимало не смутило — он объявил, что хотел «обучить» Евтушенко правилам «настоящей игры». Стиль игры Евтушенко можно охарактеризовать как «договорную сочинку» (т. е. «сочинку», по общему соглашению включающую в себя ряд элементов «классики»).
Аросева Ольга АлександровнаВыдающаяся актриса, знаменитая «пани Моника» из телевизионной передачи «13 стульев», а также заядлая преферансистка (что среди женщин встречается гораздо чаще, чем принято считать, но женщины редко в этой страсти сознаются). Аросева — исключение, поэтому телевизионный рассказ о роли преферанса в её жизни мы приводим целиком:
«Сейчас мало кто уже помнит, какие в нашем Театре сатиры собирались компании для игры в преферанс.
Я ещё застала таких замечательных артистов (и игроков), как Павел Николаевич Поль. Это было целое действо, не то что раз-раз-раз — сдали карты и поиграли. Заранее готовились, приглашали на ужин, зажигали свечи… Был ритуал. Когда кто-нибудь проигрывал или на мизере садился, тогда выпивали.
Моими многолетними партнёршами были две дамы — Валентина Георгиевна Токарская и Татьяна Ивановна Пельтцер. Они так любили играть в преферанс, что можно было Татьяне Ивановне позвонить в три часа ночи и сказать: «Татьяна Ивановна, мы тут пулечку играем и хотим ещё одну. Приходите…» А мы с ней жили недалеко друг от друга, через дом, у метро «Аэропорт». Она мгновенно тут же собиралась и приходила. Но чаще играли у неё. У неё были два настоящих ломберных стола.
Она мне иногда говорила: «Ну что ты всё ко мне ходишь, Ольга? Почему не пригласишь к себе никогда?» Я отвечаю: «Татьяна Ивановна, у меня овальный стол, неудобно играть». Она говорит: «Ну вот я помру, я тебе завещаю ломберный стол». — «Ну чего тянуть-то? — я говорю. — У вас их два, отдавайте сейчас, тогда я буду к себе звать». Она действительно завещала мне свой ломберный стол. И когда я открыла ящик, уже после её смерти, то увидела все эти пульки с её почерком, которые там хранились. Этот столик стал для меня реликвией. Татьяна Ивановна была очень остроумной женщиной, так что было просто удовольствие сидеть с ней. У неё всегда пеклись такие треугольнички. После первой пульки она подавала чай, после второй пульки, уже немножко одуревшие, водочки выпивали немножко. И где-то в четыре, когда светает, птички поют, мы расходились.
