Эми Чуа - Боевой гимн матери-тигрицы
Во-вторых, китайские родители считают, что их дети кругом им должны. Причина этого немного неясна, но, возможно, она базируется на конфуцианской сыновней почтительности и на том факте, что родители пожертвовали всем ради своих детей. (И это правда, китайские матери живут буквально в окопах, проводя изнурительные часы, обучая, воспитывая, допрашивая своих детей и шпионя за ними.) В любом случае суть в том, что китайские дети должны всю жизнь возвращать долг родителям, слушаясь их и заставляя гордиться. Не думаю, что западные родители полагают, что их дети находятся в неоплатном долгу перед ними. По крайней мере, Джед думает иначе. “Дети не выбирали своих родителей, - сказал он мне однажды. - Они даже не выбирали сам факт рождения. Это родители навязали детям жизнь и потому в долгу перед ними. Дети же своим родителям ничего не должны. Зато они будут должны собственным детям". Мне это кажется чудовищным.
В-третьих, китайские родители уверены, что знают, что будет лучше для их детей, и, следовательно, подавляют все их желания и мечты. Поэтому китайские девочки не заводят бойфрендов в средней школе, поэтому они не могут поехать в поход с ночёвкой. И поэтому китайский ребёнок никогда не дерзнёт заявить матери: "Мне дали роль в школьной пьесе! Я деревенский житель номер шесть. Теперь я каждый день с трёх до семи буду оставаться после уроков на репетиции, даже по выходным". Бог в помощь тому китайскому ребёнку, который на такое отважится.
Не поймите меня неправильно: это вовсе не значит, что китайские родители не заботятся о своих детях. Как раз наоборот. Ради них они готовы на все. Это просто совсем другая модель воспитания. Я думаю об этом как китаянка, но я знаю многих родителей - обычно из Кореи, Индии, Пакистана, - которые, не будучи китайцами, обладают очень похожим типом мышления, так что это вполне может быть свойственно всем эмигрантам. Или это может быть результатом противостояния разных культур в эмиграции.
Джед вырос в совсем другой системе координат. Его родители не были эмигрантами. И Сай, и Флоренс родились и выросли в Скрентоне, Пенсильвания, в ортодоксальных еврейских семьях. Оба рано потеряли матерей, у обоих было гнетущее, тяжёлое детство. Поженившись, они покинули Пенсильванию, как только смогли и в конечном итоге осели в Вашингтоне, где выросли Джед и его старшие брат и сестра. В качестве родителей Сай и Флоренс были полны решимости дать своим детям пространство и свободу, которых были лишены сами. Они верили в личный выбор, ценили независимость и творчество и критиковали власть.
Между моими родителями и родителями Джеда была пропасть. Джеду всегда предоставляли выбор - например, хотел ли он брать уроки игры на скрипке или нет (он от них отказался и сейчас жалеет); о нем думали как о человеке, имевшем право на собственное мнение. Мои родители никогда не предоставляли мне право выбора и не интересовались моим мнением. Ежегодно родители Джеда позволяли ему целое лето развлекаться с братом и сестрой в идиллическом местечке Кристалл Лейк. Джед говорит, что это были одни из лучших дней в его жизни, и мы возили Софию и Лулу в Кристалл Лейк когда могли. Я же, напротив, в детстве брала уроки компьютерного программирования и ненавидела лето. (Как и Кэтрин, моя семилетняя сестра и подружка, которая штудировала учебники по грамматике и училась составлять диаграммы, чтобы скоротать время.)
Родители Джеда отличались хорошим вкусом и коллекционировали произведения искусства. Мои родители этим не занимались. Его родители частично оплатили его образование. Мои всегда и за все платили полностью, но ожидали от меня всецелой поддержки, уважения и заботы в старости. У родителей Джеда никогда не было таких ожиданий.
Родители Джеда часто путешествовали вдвоём. Они бывали с друзьями в таких опасных местах, как Гватемала (где их почти похитили), Зимбабве (где они ездили на сафари) и Бобобудур в Индонезии (где они познакомились с гамеланом). Мои родители никогда и никуда не ездили без детей, а это значит, что останавливались мы в самых дешёвых мотелях. Также, будучи эмигрантами из развивающейся страны, мои родители не поехали бы в Гватемалу, Зимбабве и Бобобудур, даже если бы им за это заплатили. Вместо этого нас возили в Европу, где как минимум были нормальные правительства.
Хотя мы с Джедом так и не пришли к окончательному соглашению, в нашем доме в основном практикуется китайская модель воспитания. Тому есть несколько причин. Во-первых, как и многие матери, я принимала больше участия в жизни девочек, и в том, что мой стиль превалировал, была своя логика. Хотя мы с Джедом оба преподавали, и я была так же занята в Йеле, как и он, именно я проверяла домашние задания, уроки китайского и сидела на всех музыкальных занятиях. Во-вторых, совершенно независимо от меня Джеду также нравилось строгое воспитание. Он часто сетовал на людей, которые ни в чем не отказывали своим детям или, что ещё хуже, отказывали, но не следили за выполнением своих требований. Но, хотя Джед спокойно говорил девочкам “нет”, у него не было конкретного плана на их счёт. Он никогда не заставлял их играть на скрипке или фортепиано, если девочки этого не хотели. Он не был абсолютно уверен в том, что может сделать за них правильный выбор. Это моя работа.
Но - и это, возможно, важнее всего - мы остановились на китайской модели, потому что сложно усомниться в достигнутых с её помощью результатах. Другие родители постоянно спрашивали нас, в чем секрет. София и Лулу были образцовыми детьми. В обществе они были вежливыми, интересными, отзывчивыми и умели поддержать беседу. Они отлично учились, а София к тому же на две головы опережала своих одноклассников по математике. Они свободно говорили по-китайски. И все дивились их способностям к академической музыке. Короче говоря, они были всего-навсего китайскими детьми.
Но не без исключений. В 1999 году мы впервые вместе с девочками поехали в Китай. София и Лулу - обе темноволосые, черноглазые, со всеми азиатскими чертами в лицах, и они обе говорили по-китайски. София ела все подряд - утиную кожу, свиные уши, морские огурцы - ещё один важный аспект китайской идентичности. И, тем не менее, повсеместно в Китае, даже в космополитичном Шанхае, мои дочери собирали толпы любопытных, которые пялились на них, хихикали и называли их "двумя маленькими иностранками, говорящими по-китайски". В Сычуани, в заповеднике Chengdu Panda Breeding Center, мы снимали новорождённых гигантских панд - розовых, сморщенных, извивающихся существ, которые редко выживают, - а китайские туристы фотографировали Софию и Лулу.
Несколькими месяцами позже, уже в Нью-Хейвене, когда я сказала, что София - китаянка, она перебила меня: “Мамочка, я не китаянка”.
- Нет, ты китаянка.
- Нет, мамочка, ты единственная, кто так считает. Никто в Китае не думал, что я китаянка. И в Америке меня никто так не называет.
Это меня сильно встревожило, но я сказала: “Эти люди ошибаются. Ты именно что китаянка”.
Первый триумф в музыке София пережила в 2003 году, когда победила в музыкальном конкурсе Нью-Хейвена. Ей было десять лет, и в качестве приза она получила возможность выступить вместе с молодёжным оркестром в часовне при Йельском университете. Я буквально сошла с ума. Я вырезала из местной газеты статью о Софии и вставила её в рамку. Я пригласила на концерт больше сотни человек и запланировала колоссальную вечеринку после выступления. Я купила Софии её первое длинное вечернее платье и новые туфли. Приехали все бабушки с дедушками. За день до выступления моя мама на нашей кухне готовила сотни “жемчужных шариков" (свиных фрикаделек, обсыпанных липким белым рисом), а Флоренс сделала десять фунтов гравлакса (сёмги с морской солью).
Тем временем на музыкальном фронте мы пытались опередить время. София собиралась играть Рондо для фортепиано с оркестром Моцарта - одну из самых жизнеутверждающих пьес композитора. Моцарт, как известно, труден. Его музыку повсеместно называют сверкающей, блестящей, искромётной и непринуждённой, то есть используют прилагательные, которые вселяют ужас в сердца музыкантов. Говорят, что музыку Моцарта могут исполнять только молодые люди и старики: молодые потому, что они наивны, а старики - потому что им больше не надо никого впечатлять. Рондо Софии - это классический Моцарт. Учительница Мишель говорила: “Играя, думай о шампанском или итальянской газировке (изобретённый в США напиток на основе газированной воды и фруктовых сладких сиропов), о пузырьках, что стремятся на поверхность”.
София была готова принять любой вызов. Она невероятно быстро училась, её пальчики порхали как бабочки. Более того, она слушала все, что я ей говорила.
К тому моменту я уже стала сержантом зубрёжки. Я разбила рондо на части. Час мы тратили только на отработку нюансов (чистоту нот), ещё один - на темп (с метрономом), третий - на динамику (громко, тихо, crescendo, decrescendo), четвёртый - на фразировку (формирование мелодической линии) и так далее. Мы неделями работали каждый день допоздна. Я не жалела резких слов и становилась даже жёстче, когда видела, как глаза Софии наполняются слезами.
