Нина Нефедова - Дневник матери
– Мне надо серьёзно поговорить с тобой, Маша… Я испугалась. О чём намерен папа говорить со мной, да ещё после такого вступления?
Папа сел напротив меня, выдернул из букета, стоявшего на столе, цветок лютика и рассказал его устройство: мужские, женские цветы, завязь, плод, оплодотворение. Словом, добросовестно повторил со мной урок ботаники. В конце урока папа вскользь заметил:
– То же самое происходит и у животных, и у человека… Ты поняла, Маша?
– Поняла.
– Нет, я вижу, тебе непонятно, Маша…
И папа вновь принялся толковать о мужских и женских цветах, о плодах и завязи… Мне было мучительно стыдно от мысли, что я знала гораздо больше того, что мне силился втолковать отец, что, не зная о моей осведомлённости, он честно пытался выполнить свой родительский долг, а я, видя его беспомощность, не находила в себе сил прервать мучительную для нас обоих сцену. Разговор так и не привёл к желаемому. Помявшись, папа ушёл, а я с пылающими щеками вновь склонилась над шитьём.
Чтобы не поставить себя и детей в неловкое положение, я ни с одним из них не заговаривала на эту тему. И была очень рада, когда прочла у Макаренко такое его высказывание:
«Никакие разговоры о „половом“ вопросе с детьми не могут что-либо прибавить к тем знаниям, которые и без того придут в своё время. Но они опошляют проблему любви, они лишают её той сдержанности, без которой любовь называется развратом. Раскрытие тайны, даже самое мудрое, усиливает физиологическую сторону любви, воспитывает не половое чувство, а половое любопытство»[14].
Я не видела ничего недопустимого в том, чтобы Юра, десятилетний мальчик, купался вместе с сёстрами. Наоборот, мне казалось, что чем дольше дети сохранят младенчески простодушное отношение к наготе человеческого тела, тем лучше будет для них.
Однако всё же пришлось положить предел совместному купанию детей. И виной этому была маленькая Оля. Однажды, когда Лида сидела в ванне и намыливала себе голову, Оля, со свойственной её возрасту непосредственностью, объявила:
– А наша Лида может уже кормить ребёнка… Ребята фыркнули.
– Мама! Пусть они сейчас же убираются отсюда! – возмущённо закричала Лида. – Я не буду мыться при них! – И она с решительностью вылезла из ванны.
– Да погоди! Куда ты с намыленной головой!
– Не буду! – дёрнув плечом, упрямо сказала Лида. – Пусть сейчас же уходят!
– Довольно, Лида! – уже рассердилась я. – Что особенного сказала Оля? Почему можно, не стесняясь, говорить о руке, ноге и нельзя сказать о груди? Ведь это такая же часть твоего тела! И даже более важная для тебя… будущей матери!
– А что они смотрят! – со слезами в голосе, но уже сдаваясь, сказала Лида. И снова полезла в ванну.
Купание благополучно закончилось. Но я поняла, что для Лиды, которой тогда исполнилось пятнадцать лет, пришла пора девической стыдливости и что надо щадить эту стыдливость. С тех пор дети стали купаться порознь.
Когда я, будучи студенткой, работала летом на детской площадке, у меня в группе был мальчик лет пяти. Худенький, черноглазый, он ничем особенно не выделялся среди других детей, только, когда мы ходили на речку купаться, и дети, сбросив трусики, с восторженным визгом бросались в воду, он одиноким галчонком оставался на берегу.
– Игорек! А ты почему не купаешься?
Мальчик, потупив голову, молчал, пальцем ноги разгребая песок.
– Ты что, не хочешь купаться?
– Хочу…
– Ну, так иди в воду! Игорек пошёл к воде.
– Трусики сними! – крикнула я вдогонку. Мальчик вернулся, но не думал раздеваться, а стоял, опустив голову.
– Ну, снимай же скорее трусики! – сказала я и сделала попытку помочь ему. Руки Игорька судорожно вце пились в штанишки, и он заплакал. Крайне удивлённая я не стала настаивать, а решила поговорить с матерью.
Мать Игорька, красивая женщина, с такими же чёрными, как у сына глазами, подтвердила:
– И не заставите! Затрясётся весь, как начнёшь снимать с него трусы. Уж я и так и сяк говорю, нехорошо, Игорек. Ведь я – мама. И что стало с ним? Не замечала раньше. А тут деверь приехал. Как увидит его без штанов, так и начнёт стыдить: «У-у-у! Бесштанная сила!» Неужели от этого?
Конечно, от этого. И до чего же обидно становится, когда какой-нибудь пошляк с грязным воображением наносит тяжёлую рану ребёнку, оставаясь при этом безнаказанным!
О том, что дети проявляют большой интерес к интимной стороне человеческих отношений, свидетельствует тот факт, что брошюры медицинского «просветительного» порядка «зачитываются» ими до дыр. Некоторые сведения в этой области старшеклассники черпают и на уроках естествознания, изучая анатомию и физиологию человека. Но слишком углубляться в эту область, имея перед собой класс в тридцать пять – сорок человек, вряд ли решится любой учитель. Он предпочтёт поговорить на эту тему с глазу на глаз с учеником, если это будет необходимо. И будет совершенно прав.
ЭПИЛОГ ИЛИ ПРОЛОГ?
Снова весна, и снова у детей экзамены. Они уже закончились для «малышей»: Валя и Оля благополучно перешли в седьмой класс. Позади экзамены и у Юры. Как мы волновались за него! Больше, чем за девочек. Но Юра сдал экзамены без единой «тройки». Если бы у него не было «четвёрки» за сочинение, он мог бы получить серебряную медаль. Но бог с ней, с медалью! Разве в ней дело?
Документы Юра отправил в Казанский университет на биологический факультет. Решил стать биологом, как и отец. И хорошо. Помимо всего прочего, мы с Иваном Николаевичем довольны и тем, что хоть с Юрой обошлось у нас без тех волнений, какие были пережиты с девочками, когда те выбирали: «Кем быть?!»
Но Таня, кажется, нашла себя. От неё было письмо. Она пишет, что летом не приедет домой, так как отправляется с геоботанической экспедицией в Уссурийскую тайгу. По этому поводу за вечерним чаем было много весёлых шуток. Юра изобразил в лицах, как Таня встречает в тайге уссурийского тигра и «удирает» от него. А Валя загорелся желанием получить в подарок шкуру этого тигра. Сразу же после чая он сел за письмо к Тане:
«Милая сестрица! Если тебе посчастливится встретить в тайге тигра и убить его, то шкуру, умоляю, привези мне…»
Смех смехом, но как быть с туристскими путёвками на Черноморское побережье, купленными для девочек ещё зимой? Ведь Лиды тоже нет дома. Она снова укатила в Бухару с экспедицией противочумников и вернётся только в сентябре.
Валю с Олей отправить разве? Малы. Им нет ещё но шестнадцати лет, и на турбазе без паспортов их не примут. Юра? Но ему надо готовиться в вуз!
Я поступила опрометчиво, назвав Юру. И вот сейчас он ходит за мной по пятам и просит:
– Мама, я поеду?..
– А экзамены?!
– Но я же там могу готовиться…
– Какая там подготовка? И не проси даже! – я говорю строго. Но сама думаю, если Юра и дальше будет так же готовиться к экзаменам, как он это делает сейчас, то проку от этого не будет.
А занимается он так: с утра садится за стол, раскрывает два-три учебника, с усердием читает, конспектирует, выписывает и зубрит формулы. Но когда я, часа два спустя, заглядываю к нему, его и след простыл! Книги лежат по-прежнему на столе, точно Юра только что смотрел в них. Но я-то знаю, это обычная его уловка, когда он хочет притупить мою бдительность.
Через час-два он является домой красный, распаренный. Рубашка, ещё утром им выстиранная и тщательно выглаженная, измята, в пыли, в пятнах мазута.
– Так-то ты занимаешься! – встречаю я Юру.
– Но, мама! Не могу же я весь день сидеть на месте. Перекинулся с ребятами в волейбол…
Наискось от нашего дома волейбольная площадка медицинского института; вот она-то и не даёт покою Юре. С виноватым видом он отправляется в ванную стирать рубашку, мыться. В течение получаса оттуда доносится грохот стиральной доски, плеск воды, фырканье.
Выходит Юра чистый, розовый, с мокрыми волосами. Повесив рубашку на балконе, садится к столу заниматься. Он полон энергии, желания наверстать упущенное и готов сдвинуть горы. Очевидно, от избытка этой самой энергии ему трудно усидеть за книгой. Он входит ко мне в кухню и говорит:
– Мама, дай мне пожевать чего-нибудь!
До обеда остаётся час, и следовало бы напомнить Юре об этом. Но мне жаль становится Юру, когда я вижу его тонкие руки и обозначившиеся ребра. Мальчишка изрядно похудел за время экзаменов…
Я накладываю Юре полную тарелку макарон и сверху кладу парочку румяных котлет. Все это поливаю соусом и ставлю перед ним.
– Красота! – говорит Юра и подвигает себе горчицу. – Как ты, мама, делаешь такие вкусные котлеты?
После котлет он выпивает два стакана компоту. Теперь не грешно было бы сесть за книги, но игра в волейбол и еда разморили Юрку.
– После еды надо немножко отдохнуть… Правда, мама? – говорит он, зная, что я не одобряю, не могу одобрить столь эпикурейский образ мыслей.
Он уходит на балкон, кладёт под голову подушку и растягивается на коврике, раскрыв для успокоения совести учебник.
