Юлий Смельницкий - Друг человека
На этом болоте было много ключей и островков, но птица держалась только на трех островках; в других частях болота — ее не было.
Войдя в кочкарник, Макбет исследовал известные ему надежные островки, и только после сего, проверял остальную часть болота, — на случай:
— Не отшатнулся ли от артели, на свежую отаву, какой-нибудь бекас или дупель.
Осенью, в начале сентября, в прилегавшие к моему хутору осиновые гривы, — ежегодно прилетали вальдшнепы и жили до отлета (25 сентября — 1 октября).
Летом и в начале августа, я ежедневно проходил дорогой возле этих грив, и Макбет не заходил в них, зная, что вальдшнепы еще не прилетели; с конца же августа и в первых числах сентября, каждый раз, когда мы проходили дорогой около этих мест, он наведывался в осиновые гривы, и если скоро ко мне возвращался, то это значило, что вальдшнепов еще нет, а если его долго не было, то я шел в осинник и издалека видел, среди крупных редких деревьев, Макбета на стойке.
Общее количество ежегодно прилетавших в мои осинники вальдшнепов не превышало 15–20 штук. Я так был доволен иметь вблизи хутора этих красивых птиц, — с блестящими глазами цвета спелых, обмытых дождем, ягод черной смородины, — что убивал не более пяти штук — перед самым их отлетом, желая этим доставить удовольствие Макбету.
В небольшой осинник, начинавшийся в двадцати шагах от дома, тоже прилетали вальдшнепы в количестве до шести штук.
На них, я распространял добрососедские чувства, и за 19 лет моего жительства на хуторе, ни разу их не стрелял.
В сентябре, ко мне приезжали гости-охотники. Спрашивали, — прилетели ли вальдшнепы.
Я вел гостей в осинник, показывал им вальдшнепов и просил гостей — моих вальдшнепов не трогать.
Мое желание уважалось; приезжие охотники стреляли в вальдшнепов за рекой, — не в моих угодьях.
Возвращаясь из лугов с дневного (необходимого для успешной охоты на вечерних и утренних утиных перелетах) осмотрам утиных присадов, я заходил в ближайший осиновый лес, — к своим шести вальдшнепам, — проверить их наличность и справиться, не подлетели ли к ним другие.
Случалось, что Макбет найдет в этом осиннике только четырех вальдшнепов; двух же, бывших здесь третьего дня, нет, — куда-то скрылись.
Крупный осинник начинался от дома, и заканчивался узкой полосой кустарников, спускавшихся к реке, засоренных осевшими от весеннего половодья прошлогодними листьями, стеблями хвощей, тростником и другим наносом.
— Не там ли?… Вальдшнепы любят копаться в наносе, доставая из-под него червей…
Макбет быстро опоясывал полоску мелколесья, и на прилегавшей к ней кошенине, вставал в красивой стойке. Два вальдшнепа с тихим квоканьем поднимались с наноса, и тут же, на глазах собаки, спускались в опушку крупного леса.
— Собака не шла за ними; она знала, что этих вальдшнепов — я не буду стрелять.
Поверка закончена, наши ближние квартиранты на месте, и мы шли домой.
Макбет очень любил охотиться за вальдшнепами, но мне казалось, что этот бескровный «номер», он исполняет спокойно, без увлечения и страсти.
Во второй половине сентября, когда начнутся первые утренники и молодая отава лугов каждую ночь покрывается серебристой парчой первых морозов, — ранними утрами, с балкона моего дома явственно слышалось воркованье косачей.
Они ворковали в ближних к дому дубовых гривах и за рекой против дома, и я любил, одев валенки и шубку, сидеть на балконе и слушать, в ярко-красном свете разгорающейся утренней зари, эти — одновременно близкие и далекие, молодящие душу звуки.
Косачи ворковали и после восхода солнца, и к шести часам оканчивали свои музыкальные утра, а хозяин хутора на Мешкало, — все еще сидел на балконе, пил здесь же сваренный на спиртовке чай, любуясь красотой белых серебристых лугов возле дома, зеркальной рекой, по берегам которой прозрачный туман курился, багрово-красными и золотистыми островами кленового, осинового и дубового леса, и слабо намечавшимися очертаниями горных берегов Камы и Волги.
Через час после восхода солнца прекращались птичьи песни, уходил иней, омытая им отава казалась изумрудной, и над тихими лугами и рекой — изредка пролетали стаи уток, возвращавшихся с ночного корма на свои дневные штаб квартиры.
Это время раннего утра, я считал лучшими часами своего дня.
Мои знакомые, — не охотники, удивлялись, как я могу жить поздней осенью на каком-то луговом хуторе, один, вдали не только от города, но и людей.
Бедные не охотники!..
Не понимая красоты осенней природы, изящной музыки отдаленного, казавшегося несколько печальным, воркованья косачей, и душевного покоя моего «одиночества», они ошибались.
— Я жил не один, а в природе и с природой, в большом приятном обществе пернатых.
В этом отношении, также как и Макбет, я был «буржуем», и добровольно не променял бы эту тихую и чистую жизнь на шумную и грязную городскую…
После утреннего воркованья, косачи остаются на день в тех же лесных гривах, вылетая вечерами в шипарные кусты, — . ягодами покормиться. Днем, — далеко поднимаются и летят в противоположную от охотника сторону; слышно как тетерева вылетают, но их не видно.
На охоте вдвоем, когда охотники идут по обеим сторонам гривы, поднимающиеся из леса тетерева налетят на того или другого охотника и будут биты. Но я охотился один, и все тетерева найденные Макбетом, шедшим срединой гривы, вылетали в другую от меня сторону.
В сентябре, много висело на балконе моего дома — уток, разжиревших осенних бекасов и гаршнепов, красивый гусь, пары две коротких толстеньких вальдшнепов.
Казалось бы, — довольно.
Но охотнику еще хочется чего-то «повкуснее», и ежедневное утреннее воркованье тетеревей вызывало желание поразнообразить свою охоту и добыть осенью, хотя бы только одного косача.
В лугах — их много; иногда, в одно тихое морозное утро, услышишь больше десятка певцов.
Был даже такой случай: косач прилетел на крупную осокорь на берегу Мешкалы, в тридцати саженях от дома, и все утро над рекой музыканил.
— Убью одного, — большой беды не будет…
Несомненно, уничтожение одного косача, — не беда, и не будет заметно; но и этого одного не скоро добудешь.
В первый год осенней охоты с Макбетом в лугах, я не мог убить ни одного косача.
В следующем году, после нескольких неудачных охот на косачей, дело наладилось, — мы нашли «средство»…
Собака сообразила, что осенний тетерев, — не летний птенчик поднимающийся из-под носа, а умудренная опытом птица, с которой нужно быть осторожной, и поэтому, свой обычный скорый (карьером) поиск на охоте в болотах по бекасам, Макбет заменил тихим ходом на охотах за тетеревами, — осторожно шел опушкой лесной гривы и останавливался при первом, дошедшем к нему запахе тетеревов.
Эта остановка не была форменной «стойкой», когда собака уже нашла дичь, и даже знает на каком от нее расстоянии находится птица, а лишь предупреждением о том, что здесь, — где-то есть дичь.
Положив вблизи Макбета ягдташ, — что означало беречь его и не сходить с места до моего приказа, — я уходил вперед от собаки опушкой леса, саженях в сорока переходил на другую сторону гривы, и, идя стороной от леса, останавливался приблизительно против собаки, на чистых лугах, и уже с этого обходного пункта приказывал ей идти вперед.
Макбет скоро понял значение моего тактического приема, терпеливо ждал команды, и услыхав ее, шел в лес.
Проходило несколько томительно-приятных минут ожидания, раздавался глухой и сильный шум взлета птицы, и из чащи дубового леса, покрытого пожелтевшими, но еще не облетевшими листьями, вырывался ко мне на луга темно-синий косач.
Сочный ружейный выстрел останавливал красивую птицу, она падала на кошеные луга, и Макбет приносил ее мне. По его оживленно сверкавшим глазам было видно, что эту птицу он подает мне с большим удовольствием, нежели уток.
Бывали и неудачи: тетерева не выдерживали стойки собаки и взлетали раньше, — чем я ровнялся с собакой.
Но в большинстве случаев, эта охота с собакой на косачей — «загоном», достигала цели и мои трофеи на балконе дома, ежегодно осенью пополнялись не одним, как предполагалось раньше, а иногда, — и пятью блестяще синими лирохвостыми косачами.
Макбет отлично ходил по дупелям, вальдшнепам и тетеревам, хорошо отыскивал бекасов, и если в тихие безветренные дни, иногда проходил мимо затаившегося в кочках переместившегося гаршнепа, его не почуяв, и это могло быть поставлено ему минусом в охоте на болотную дичь, то в охоте на уток, он не имел конкурентов и мог считаться высокой квалификации «спецом».
Летом, за молодыми утками, я десятки лет не охотился и стрелял их только со второй половины августа, — когда утки начинают летать на вечерние сидки.
