Б Петров - Романтик несчастный
Обзор книги Б Петров - Романтик несчастный
Петров Б
Романтик несчастный
Б.Петров
РОМАНТИК НЕСЧАСТНЫЙ
Зной, самая послеполуденная жара. Иду с рыбалки. За плечами увесистый рюкзак, шагаю тяжело, сгорбившись. В руке связка удилищ, в другой зеленая ветка - отгонять комарье. На голове шляпа - такая жаркая, сапоги на ногах такие тяжелые! И чувствую, что сотру я ноги до крови.
Позади остался тенистый сырой осинник, передо мной обширное поле, раскорчевка, заросшая травами по пояс. Небо открытое, хоть и примглен-ное будто суховейной белесой дымкой, но светоносное и палящее. Воздух над травами напитан испарениями июльской цветени - липкий тропический воздух, словно горячий сироп. Пот щиплет глаза, стекает по шее, спина мокрая. И такая же, как воздух, густая сиропная тишина, даже легкий ветерок не лепечет листвой, только гул мухоты наполняет пространство. Березы на опушке стоят бессильно обвесив ветви.
Не ожидал я, что угожу в подобное пекло. На речке в удовольствие пил прохладную таежную воду и теперь чувствую, что отяжелел до мути. А мне шагать еще двенадцать километров, и переждать зной нельзя - уйдет вечерняя электричка. Если б на несколько минут снова окунуться в освежающе-переливчатые струи!
На песчаной отмели сбрасываешь горячую рубаху, неторопливо, растягивая удовольствие, забредаешь в воду выше колен и ложишься на шелковистый песок. Ложишься на живот, раскинув руки, струи подхватывают тебя, как воздушные токи поднимают планер, отрывают от песка, пытаются стащить вниз по течению. Надо упереться в дно ногами и найти такой угол для тела и рук-крыльев, чтобы уравновесить силу потока, и тогда можно спокойно лежать в струе на весу и течение будет омывать и ласкать .кожу. Это блаженство может продолжаться сколько угодно долго, вечно. Можно и лицо опустить в воду, открыть глаза (вода лишь слегка их пощипывает) и смотреть, как копошатся под тобой песчинки, перебегая вниз от ямки к ямке. Можно рассмотреть стайку темно-черных, прозрачных, как тени, пескарей. Они уже привыкли к большой белой коряге на дне и безбоязненно щекочут мне пятки, тычась бархатными носами.
Но вместо этого приходится шагать по самому пеклу. А на плечах грузный рюкзак с лодкой, пот льет, мухота кругом гудит. И хоть бы ветерок дохнул! Иду и хватаю ртом воздух, сам как рыбина. Вдруг, кажется, потянул ветерок. Снимаю жаркую шляпу, ловлю дуновения, раскаленную голову подставляю. В висках стучит, шагаю, шагаю, тяжело, истомленно.
Наконец дорога снова вступает в прохладу осинового колка. Еле вытянул сорок минут хода - отдых, отдых! Бросаю на траву удочки, сваливаю груз и валюсь на землю, плечами на рюкзак. Ффу-у... Тень, прохлада, минуты отдохновения. А плечи на реке успел зажарить - горят под лямками огнем. Когда солнце пригрело, комары на воде отстали, я снял гимнастерку и, гоняя поплавок, загорал. Только могучие слепни (по-сибирски пауты) выписывали гудящие круги. Гул их грозен, а садятся как-то тихонько, обманом, и замечаешь его, когда он жиганет. Аж подскочишь в лодке, словно ожгли прутом! Мне как-то один дед-попутчик разъяснял:
- Комары в жару не летают, потому что боятся жир вытопить, а пауты в сумерках и в пасмурь не летают - боятся, что от сырости бархатный кафтан слиняет. А мы, человеки, и тех и других боимся и пуще того - мокреца. От комаров есть сетки и мази, от паутов можно отбиться, а как коварно язвит мокрец! Иногда с утра сразу не поймешь - жжет шею, будто ее натерли ядовитым зельем, и на запястьях выросли крапивные волдыри, хотя вроде и нет никакого гнуса. А это он, мокрец, мельчайшая серая пыль, вроде той, которую видно в комнатном солнечном луче, мельчайшая и подлая пыль гнусная.
Какая только нечисть не водится на Кандате! Ну и речка...Неужели когда-нибудь кончится эта изнуряющая духота, неужели все-таки доберусь домой? До прохладных комнат городской квартиры, до освежающей ванны и журчащей из крана прозрачной воды. Надо подниматься, надо! Сейчас, еще минуточку полежу и...
И только подумать: ради чего эта дурная ходьба по жаре, ради чего все муки? Ради нескольких десятков ельцов и сорожек. Сколько раз зарекался сюда ездить! Одно и то же: комарье, мошкара, изнурительная ходьба с тяжким рюкзаком и - десяток ельчиков. Хватит, закрываю эту гнусную речку! Отныне и до веку. В прошлом году твердо сказал себе: "Хва-тит!" И снова не удержался.,.
С Кандатом у меня давние и очень сложные отношения, с тех пор, как приехал на Енисей. В первое лето, понятно, рыскал из конца в конец хотелось скорее узнать места, посмотреть здешнюю рыбалку. Все-таки Восточная Сибирь, и рыба другая, и реки не такие...
Реки енисейские - каменистые, быстрые и мелкие: харюзовые. Но за хариусом и ленком надо ехать от города километров триста, чтобы попасть на стоящую рыбалку. И хорошо, кабы по асфальту, а то проселками, тайгой. Не наездишься. Ну, раз в год - в отпуск, а что делать в обычные выходные? В здешних речках не водятся лещ, густера, голавль, судак, жерех, да и сорожняка не густо. Смотришь, сидит рыбак, солидный, удочки настоящие. В первое лето я обязательно подходил поговорить: "Ну и как? Что ловите?" "А, всякая рыба..." - "Какая всякая?" - "Елец, окунь, пескарь..." Фу ты пропасть! Сперва страшно удивлялся - вот тебе и Сибирь, да еще такая далекая! "Всякая рыба..." А потом понял: есть на Енисее и ленок с хариусом, и таймень, только за ними надо лететь на самолете. А как быть в выходной?
И вот как-то попали на Кандат. От города не очень далеко, километров сто, но последние пятнадцать - по тайге, по лесным покосам - приходится не ехать, а преодолевать. Поэтому речка оказалась пустынной. А красива! Высокий правый берег - гора. По горе старые сукастые сосны с солнечными кронами и курчавым брусничником вокруг темных комлей. Сверху, в прогалы сквозь сосны, открывается вид на синие таежные дали, и внизу речка блестит излучинами в кудрявых тальниках. Местами к берегу подступают темные гривы пихтача, местами желтеют песчаные мели и откосы. И ни души кругом...
На просторном таежном ополье мы издали увидели большой шалаш, покрытый сеном, капитальные рогули для костра, коновязь - .стан покосников. Подъехали. За шалашом три мужика, небритые, в линялых рубахах навыпуск, лежа на земле вокруг котла, хлебали горячее варево. Вокруг валялись банки из-под скумбрии в масле, само собой разумеется, множество пустых бутылок разного цвета и фасона. "Здорово живете!" - "Здорово, присаживайтесь с нами". - "Спасибо, мы еще не заработали. А чего же вы консервы-то лопаете речка рядом!" - "Рядом, да, однако, не с руки. Кошенину вот сметать, пока погода". - "А есть рыба в Кандате?" - "Как не быть, всякая рыба". "Вся-а-кая!.. - протянул я. - А хариус?" - "Харюза нет. Он же ведь, Кандат, в Чулым впадает, а тот в Обь, харюзы в них не живут. Третьеводни вон Аркашка язя добыл..." "Язя?" - не поверил я ско-рее самому себе. "А что, язя в Кандате полно, добрые поросенки гуляют, во! - Он даже ложку отложил, чтобы показать размер. - Только не ловятся чо-то, одного и зарыбачил". "А на что?" - с тайной надеждой спросил я. "Дак на что? Известно, на червя. В улово закинешь - всякая рыба клюет, глядишь, он и цапнет. Однако редко чо-то".
Внутренне я уже возликовал. Знаем мы, как вы ловите эту "всякую рыбу"! Здоровенный червяк, грубая пробка, забросит в улово и сидит ждет. Самая что ни на есть примитивная ловля. А я! О, язей-то как раз словно "Отче наш" знаю! Самая любимая рыбалка, счастье нескольких последних лет жизни на Волге - проводка. Были бы язи - с проводкой я буду на Кандате царь и бог!
"А что, точно есть язь? - все еще не веря, снова спросил я. "Ну! - на сибирский манер поддакнул мужик. - Говорю, третьеводни Аркашка одного зарыбачил, вон спроси его. Жир с плавников капал. Только костей больно много". "Кости мы живьем глотаем! - радостно засмеялся я. - А как на берег проехать?"
Оказалось, что к воде подъезда нет, гора крута, машину надо оставлять наверху и минут двадцать спускаться, потом еще по тропе через ельник. Ельником он называл самое настоящее болото, мрачное и буреломное. Кое-какая тропка угадывалась по следам на торфяных колдобинах, по сбитым оголенным корневищам елей, заломам на валежинах, которые то и дело приходилось перелезать, стараясь не пропороть резиновые сапоги твердыми еловыми сучьями. Сыро, душно, под ногами чавкает, комары облепляют. Насилу выбрались. За еловым болотом открылась луговина с травой по грудь: белые зонтики, непролазный лабазник, высятся дудки борщевиков толщиной в руку, выше человеческого роста, тут же заросли малины. И наконец берег.
Струится в плесе прозрачная, с легким малахитовым оттенком таежная вода, с противоположного ярка смотрится в нее темный строй пихт, а наш берег - солнечная песчаная коса, на отмели тучи малявок. Красиво, тихо, заманчиво! И не маленькая речка - почти как моя Векша, на которой познал настоящее язевое счастье, только там течение было поспокойнее, вода поласковее, да и поглубже, кажется, Векша. Но и тут вон какие излучины и яры - должны быть ямы с коряжни-ком, заводи с травами. Будут язи!
