Джейн Фонда - Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается
Признаюсь, что склонна все планировать, опираясь на собственные соображения, и понимаю, что не должна быть слишком эгоистичной, настаивая на этом рассказе о смерти, ведь подобные вещи обычно срабатывают не так, как мы себе представляем. Тем не менее осознание неизбежности смерти помогает мне полнее прожить каждый новый день.
Пока я писала эту книгу, снялась в фильме во Франции – впервые после сорокалетнего перерыва я заговорила по-французски! (Вот вам отличная тренировка ума и активация когнитивных функций высшего порядка!) Одной из причин, побудивших меня сняться в этой кинокартине, было то, что моей героине грозила неминуемая смерть от рака толстой кишки. Она сооружает прекрасную, увитую виноградной лозой беседку, и хочет, чтобы ее под ней похоронили. («Мне хочется по-прежнему принимать гостей, – говорит она подруге, – и, кроме того, ряды надгробий – это не мой стиль».) Там у меня есть любимая сцена, когда она говорит гробовщику, что ей не нравятся классические коричневые и черные гробы и она хотела бы покоиться в розовом. «Мы умираем только раз в жизни, – говорит она торговцу, – и так хочется удивить гостей в день своих похорон!»
Справедливо, что никто из нас не знает, от чего умрет и когда это произойдет. Но все мы знаем, что смертны. Возможно, я могу умереть внезапно или буду уходить долго и болезненно. Но я узнала о набирающем силу паллиативном уходе и познакомилась с такими удивительными людьми, как Джоан Галифакс, которые умеют ухаживать за умирающими, облегчая жизнь им и их семьям. Я хочу увидеть человека, который был бы рядом со мной и близкими, когда придет мое время.
Я говорила со своими детьми о том, как им следует поступить с моим телом после смерти. Надеюсь, что не умру в хосписе. Если же случится умереть там, хотелось бы, чтобы они выдержали натиск сиделок, забрали мое тело, обмыли, завернули в саван, положили в яму на моем ранчо в Нью-Мексико и засыпали землей. Я хочу, чтобы повторился естественный цикл. Я старалась легко жить на этой планете. Почему же должна тяжело умирать? Я сказала детям, чтобы они поставили мне простую могильную плиту, а не ломали себе голову. Мне нравятся могилы и могильные камни, всегда нравились. Они позволяют прикоснуться к духовному миру. Я говорила, что мой отец был кремирован, но не захоронен. Если бы у него было надгробие, я могла бы присесть рядом, дотронуться до него – и мне легче было бы представить, будто он рядом со мной.
Я рада, что уже обо всем подумала, даже если мне повезет – и этого не произойдет в следующие двадцать или тридцать лет! Я благодарна судьбе за то время, которое провожу с моим внуком Малколмом. На момент написания этой книги ему – одиннадцать лет, мы катаемся на квадроцикле по моему ранчо в Нью-Мексико. Я объясняю ему, что делаю на ранчо как хозяйка этих земель. Я рассказываю, почему срубила так много деревьев в своем поместье: деревья стали расти слишком густо с тех пор, как мы запретили поджигать леса, так что теперь не хватает воды для разросшегося леса, долины пересыхают, не давая расти траве и кустам, которыми питаются дикие животные, а из-за короедов пейзаж превращается в коричневую пустошь. Я объясняю, что мы оставляем спиленную древесину на земле, чтобы образовывался перегной и задерживалась вода, и рассказываю о том, что в природе все умирает, чтобы могло прорасти новое. Я говорю ему, что однажды ответственность за эту землю, возможно, ляжет на него и его братьев и сестер, поэтому он должен быть внимательным. Надеюсь, я вовремя внушила ему чувство конечности вещей и бесценность времени.
Лети Погребин писала в своей книге Getting Over Getting Older («Как пережить старость»): «Мы учим своих детей определять время по часам, но не учим их считать его»2. Я хочу научить Малколма и Виву считать время; объяснить, что все когда-нибудь закончится – и каждый день, каждый час, каждая секунда имеют значение.
В 1982 году мой отец умер за три минуты до моего приезда в больницу Седарс-Синай в Лос-Анджелесе. Войдя в его палату, я увидела, что он мертв, но мне безрассудно хотелось присесть рядом, дотронуться до него, ощутить его близость и попытаться обнять то, что осталось после того, как отлетела душа. Сиделки не позволили мне это сделать. Они настояли на том, чтобы мы ушли, и они могли «обмыть его».
Западная культура не готовит нас к встрече со смертью. Ее воспринимают как унижение, которое нужно «смыть». Но если как следует подумать, жизнь неотделима от смерти: как свет неотделим от тьмы, звук – от молчания. Смерть придает жизни стройность и смысл. Старики это знают. Ни один из столетних старцев, у которых я брала интервью, не боится смерти. Напротив, ее неотвратимая близость как будто делает их существование более осмысленным.
Рэйчел Леман, которой во время нашей беседы было 104 года, сказала, что довольно часто думает о смерти. «Я готова принять ее, и мне неважно, что происходит», – сказала она. Бен Бьюрк, которому 101 год, говорил мне: «Что ж, мы не можем помешать себе время от времени думать о смерти. Но, мне кажется, я так занят, так увлечен разными делами, что она уходит на задний план. Но, с другой стороны, я говорю: «Ну, когда это случится, если я успею перебрать струны на банджо и умереть на закате, это было бы прекрасно – а пока я делаю то, что мне нравится».
Не все общества так отвергают смерть, как наше. Всем туземцам, всем культурам, существовавшим до эпохи индустриализации и капитализма, было свойственно не только почтительное отношение к старикам – там сознательно культивировалось жизнеутверждающее осознание смерти. Во Вьетнаме кости умерших сжигают на полях, они служат удобрением для риса, которым кормится семья умершего и, таким образом, полагают вьетнамцы, продолжается физическая и духовная связь, дети наследуют силу своих предков.
В Мексике можно убедиться в том, что смерть – часть повседневной жизни. В витринах сувенирных лавок выставлены на продажу миниатюрные танцующие и играющие на музыкальных инструментах скелеты и шоколадные конфеты в виде скелетов. Первого ноября, в День Всех Святых, семьи берут вино, хлеб и сыр и идут на могилы своих предков, где устраивают пирушку: поют, вспоминают умерших и прославляют их. Все эти обычаи служат доказательством того, что определенную часть своей жизни мы репетируем смерть, которую нужно встречать с раскрытыми объятиями, с юмором и уважением.
Вам выбирать: погрузиться в старость – или отрицать ее, сопротивляться и протестовать, утратив ощущение целостности бытия. Но помните: вы вольны прожить полнокровную и яркую жизнь, выбрав путь врастания в старость, приняв все, как есть, смиренно радуясь наступающей пустоте.
Часть V. Спираль становления
Глава 21. Духовная практика
Я начала медитировать, чтобы моя жизнь обрела остов, к которому я могла бы прикрепить свою душу, и точку обзора, откуда я смогла бы увидеть то, что находится за гранью того, что, как мне казалось, я знаю.
Джоан Галифакс, проповедник дзэн-буддизмаНастоящий смысл путешествий заключается не в том, чтобы открыть новые земли, а для того, чтобы у вас открылись глаза.
Марсель ПрустВ 70-Х ГОДАХ ПРОШЛОГО ВЕКА УПРАЖНЕНИЯ ДЖЕЙН ФОНДЫ стали заметным явлением видеоиндустрии и изменили отношение общества к тренировке женского тела. Но сегодня, несмотря на то что я по-прежнему поддерживаю силу и гибкость, усердно занимаясь аэробикой, я чувствую, что больше склоняюсь к духовной практике. В настоящей главе расскажу о том, как я к этому пришла. Но это не единственный путь.
Время от времени, когда была молодой и потерянной, я срывалась – и отправлялась в абсолютно незнакомое место, надеясь «найти себя». Этот инстинкт имел под собой основание. Как известно из мифов, для перехода к новому и важному этапу жизни всегда требуется герой (история донесла до нас имена одних лишь героев, хотя им предшествовала куча героинь), который должен войти в неизведанное, забывая о безопасности и обо всем, к чему привык. Джозеф Кэмпбелл называет это путешествием героя.
Сложность была в том, что я не понимала: ответы, которые я искала, были бы даны только в том случае, если бы я сама предалась неизведанному, позволив себе провалиться в пустоту.
После пятидесяти лет жизнь научила, что не нужно ехать куда-то, чтобы получить ответы на свои вопросы. Мне нужно было какое-то время побыть одной, время для самоанализа. Я говорила об этом в предыдущей главе; в последние годы были целые недели, а иногда и месяцы, которые я проводила наедине с собой. Когда я «на публике», то интенсивно общаюсь, каждый день предельно насыщен. Из-за этого мои знакомые думают, что у меня не бывает пауз. Они ошибаются, у меня много обязанностей, не последняя из которых – зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность поддержать своих близких и спонсировать свою некоммерческую организацию. Поэтому я строго планирую свое свободное время.
