Виктория Абзалова - Вопросы цены и стоимости
Р.S. И прежде, чем отказываться, понадумав Бог весть что, ты всегда можешь сказать себе, что просто взял у меня взаймы и когда-нибудь вернешь. Если нужна еще какая-либо помощь, кроме ключа, напиши. Густо передаст через Кантора.
Айсен».
Письмо можно было счесть чем угодно - от глупого розыгрыша до очередной хитроумной ловушки того же Таша, если бы не одно «но»: оно было написано не просто насхом, но на классическом аль-фусхи… Что ж, кто бы сомневался, что Айсен тоже прошел одну из лучших школ, в которых обучают развлекать хозяина не только в постели!
И почему бы не принять протянутую руку? Они в конце концов, почти земляки, да к тому же вроде как у вагантов - выпускники одного заведения… Во всяком случае заведения одного рода.
Конечно, опять придется начинать все сначала, но все-таки свободным, с багажом уже не только постельных навыков и без обязательного условия постели. Не вещью, которую потом сбывают по бросовой цене, чтобы не остаться в убытке, выбрасывая вовсе… - Равиль улыбнулся, не чувствуя, как сами собой распрямились усталые плечи.
И все же, острая иголочка не преминула опять кольнуть изболевшееся сердце. Айсен с одного взгляда рассудил все верно, романтик Густо влюбился в того, кого сам же и придумал, однако все то время, что лисенок малодушно захлебывался жалостью к себе, завернувшись в бесполезное одеяло, были люди, которые его не оставляли, помнили и действовали. Но не тот, о ком он мечтал. Видимо, взбалмошный рыжик, хлопнув дверью, исчерпал лимит великодушия достойного мэтра Грие… Равиль не замечал, отвернувшись к окну, каким отчаянием наполнился взгляд его верного друга от тихой горечи улыбки, а между тем, все взвесив, в этот момент юноша поклялся себе быть честным до конца с теми людьми рядом, кто того заслуживал.
Чудом откопав какой-то непонятный огрызок, он нацарапал на оборотной стороне листа короткий ответ тем же насхом:
«Ты прав во всем. Спасибо. Не ждите -…
Равиль».
Объяснением стало грубое, но узнаваемое изображение одного из, казалось, вечность назад сведенных клейм: Айсен поймет. Улыбнувшись бледному от бессильной злости Августину, спросил:
- Ты передашь ответ?
- Передам! - тихо выдохнул молодой человек, круто развернувшись и сбегая по лестнице, чтобы хоть как-то выплеснуть накопившееся напряжение.
Наверное, любой человек больше всего в жизни не любит оказываться в дураках, попадать в глупое положение. Не намеренно, с какой-либо целью, или из-за дружеской шутки, а так - когда точно знаешь, что вокруг происходит что-то важное, и вполне возможно, страшное, решительно все знают об этом, что-то делают… Или не делают, но знают, имеют возможность принимать решения и осознанно оценивать свои и чужие поступки. И только одного наивного дурачка водят на веревочке с завязанными глазами - не потешаясь, нет, но тем самым словно подчеркивая, что ни на что большее он не способен.
И кто! Люди, которых уважаешь, симпатизируешь… любишь. Густо сорвался, увидев реакцию на доставленный ответ. Далеко идти никуда не пришлось: Айсен, на этот раз без своего любовника, сидел у наставника, и они с увлечением обсуждали что-то свое. Однако прочитав несколько слов от Равиля, молодой человек переменился в лице, побелев как полотно. Улыбка сначала застыла, а потом просто осыпалась с губ: мог ли он подумать, что тайна Равиля окажется настолько жуткой и… мерзкой!
Да, это было правильное слово - именно омерзение подкатило к горлу тошнотворной волной. Разумеется, Айсену никогда не случалось бывать в подобных местах, но школа из стен, которой он вышел, действительно была и остается лучшей в Фессе, и обучение его было весьма разносторонним. Так что в значении клейма, как и в том, что за ним стояло, молодой человек не сомневался. К тому же, дети любят сказки, а они бывают не только добрыми, но и страшными. О чем может мечтать ребенок, приученный и живущий со знанием, что он предназначен для ублажения мужской похоти? Правильно, о добром и ласковом господине, который будет его любить и заботиться. Чего он может бояться? Тоже правильно, и общий барак это еще не самая страшная сказка…
А Равиль там выжил.
Выжил!!!
Айсен до крови прикусил губу, сминая в пальцах злополучное письмо. Он вспомнил разбитого, раздавленного юношу на приеме, безмолвные слезы торопливо сползающие по бледным щекам, словно стыдясь, что их увидят… Теперь понятно, почему Грие, знать о Равиле ничего не хочет, но ведь существует одно весомое «но», о котором все почему-то забывают - какой выбор может быть у раба, продаваемой и покупаемой вещи? Только один - либо терпеть покорно все, что не преподносит судьба, либо умереть. Так не подлость ли ставить в вину человеку то, что он выжил, и как-то еще живет дальше!
Справившись с первым потрясением, молодой человек поднял голову на все еще стоявшего перед ним Августина… и не смог произнести ни слова от того, что увидел в светлых глазах.
- Он в беде, так? - сдавленно проговорил Густо, явно едва сдерживая самое настоящее бешенство. - Что бы вы не думали, я не идиот и не слепой! Я вижу, что ему плохо, что он держится из последних сил, и не понимаю - зачем?! Что за прятки…
Чужие письма читать как минимум некрасиво. Это объективный факт, в котором Августин никогда не сомневался. Однако если речь шла о помощи, а вполне возможно и спасении дорогого человека, то это уже не бестактность, а благородство: поступиться чем-то ради другого… Увы, душевные муки его оказались напрасными и из записки Густо не понял ни буквы, ни знака! Зато очень хорошо понял по обморочному виду Айсена, что как раз хорошего ничего не происходит.
Тоже поднявшийся (Айсен слегка удивился, когда он успел сесть?), молодой человек уже спокойно выдержал его взгляд: если даже Ожье, не отличавшийся строгостью нравов, отвернулся от Равиля, то как отреагирует Густо? И как сказать в глаза человеку, что все это время его любимого били… да и в остальном Таш наверняка себя не ограничивал! Что тайна, которая держит Равиля рядом с шантажистом, еще ужаснее и еще грязнее.
- Ты прав, в беде, - согласился Айсен. - Очень большой беде, из которой один он не выберется. Но раз Равиль не сказал тебе сам, то и я говорить не имею права!
Сказал, как отрезал. Августин не знал, как умеет молчать превозносимая синеглазая знаменитость, но от спокойного тона - поперхнулся всеми гневными обличениями.
- Передай, пожалуйста, Равилю, что для меня ничего не изменилось, - так же спокойно попросил Айсен.
***
Вот даже как… - Равиль сам не смог бы охарактеризовать то чувство, которое возникло у него, когда он услышал ответ на свое признание: не благодарность либо признательность, не удивление, а скорее недоверчивое восхищение с примесью уважительной зависти. Достойный человек достоин во всем, и протянув руку помощи, скажем, человеку больному, не позволит себе ее отдернуть, узнав, что недуг куда более тяжел, чем казалось. Он бы так не смог.
Однако, говоря честно, юноша вовсе не ожидал ответа, и позднее возвращение хмурого и раздраженного Августина, заставило сердце вначале испуганно дернуться, что тайна его поколебала даже благородство Айсена, и тот счел необходимым предупредить Августина, с кем тому приходится иметь дело. Затем, вслед за облегчением, пришла досада: чем позднее уйдет Густо, тем позже отвлечется на свои заботы приставленный к слежке Шарло, а Равиль без предупреждений знал, что времени у него совсем немного. Каждое мгновение еще не вступившей в свои права ночи было на счету, и юноша вообще намеревался сказаться больным и лечь: очередное недомогание не вызвало бы никакого подозрения, зато ловкий парень несомненно с радостью избавил бы себя от необходимости присматривать за хозяйским содержанцем, найдя занятие поинтереснее.
Равиль знал, что излишняя торопливость губительна в подобном деле, как впрочем, и любом другом, но и без того порядком издерганные нервы были натянуты до предела, и любая заминка, любая неловкость лишь подливали масла в огонь. Может поэтому, обещание Айсена и не тронуло в той степени, как первое письмо - до встречи и разговора с ним еще надо постараться, чтобы они могли состояться! И страх неудачи, разоблачения не оставлял места ничему другому.
Как ни пытался Равиль делать вид, что все в порядке, но получалось это из рук вон плохо. Однако смятение Августина тоже достигло критической точки, проглотив последние крохи самообладания. Он был открытым, легким человеком из тех, про кого обычно говорят, что они просто излучают хорошее настроение, а самым бурным проявлением чувств всегда оставалось восхищение прекрасным. Только теперь оно сыграло дурную шутку, когда Густо с порога понял, что впервые здесь ему не рады совершенно.
- Равиль! - в неожиданном для себя порыве, Густо развернул юношу за плечи к себе лицом. - Пожалуйста, прошу об одном, скажи мне прямо! Ты считаешь меня навязчивым и бесцеремонным? Мое присутствие так утомило тебя?
