Дэвид Лоуренс - Женщины в любви
От этой легкой пощечины он отступил на несколько шагов. Он мертвенно побледнел и угрожающее выражение мрачным пламенем вспыхнуло в его глазах. Несколько секунд он не мог вымолвить ни слова, у него перехватило дыхание, и страшный поток неуправляемых эмоций переполнил сердце с такой силой, что, казалось, оно вот-вот лопнет. Внутри него словно взорвался сосуд с темными страстями, волной захлестнувшими его сознание.
– Первый удар за вами, – вымолвил он наконец, с трудом выдавливая из себя слова, прозвучавшие так тихо и мягко, что ей показалось, будто они родились в ее голове, словно они и не были произнесены.
– За мной же останется и последний, – непроизвольно выпалила она с искренней уверенностью. Он молчал, он не решился противоречить ей.
Она стояла с непринужденным видом, отвернувшись от него и устремив взгляд вдаль. И в ее сознании сам собой возник вопрос: «Почему ты ведешь себя так странно и непонятно?» Но она сердилась на себя и поэтому отбросила его от себя. Но эти слова продолжали звучать в ее голове, и поэтому девушка засмущалась.
Джеральд, белый как мел, пристально наблюдал за ней. В его взгляде, сосредоточенном и сияющем, зажглось решительное выражение. И вдруг она набросилась на него.
– Видите ли, это из-за вас я веду себя таким образом, – сказала она, и в ее словах прозвучала некая двусмысленность.
– Из-за меня? С какой стати? – спросил он.
Но она только отвернулась и пошла в сторону озера. Там, на воде, один за другим загорались фонари, едва видные теплые огоньки-призраки плыли в молочной дымке сумерек. Мрак, словно черная глазурь, растекся по земле. Над головой бледно желтело небо, а вода в одной части озера цветом походила на молоко. Вдалеке, на пристани, в темноте сияли маленькие точки собранных в гирлянды цветных лампочек. На прогулочном пароходике зажигались огни. А все вокруг погружалось в выползавший из-под деревьев сумрак.
Джеральд, точно призрак в своем белом костюме, спускался по голому травянистому склону. Гудрун поджидала его. Затем она мягко протянула руку, дотронулась до него и тихо сказала:
– Не сердитесь на меня.
Пламя опалило его и затмило его рассудок. И он, запинаясь, сказал:
– Я не сержусь на тебя, я тебя люблю.
Разум оставил его; Джеральд машинально попытался усилием воли взять себя в руки и спасти себя от гибели. Гудрун залилась серебристым смехом, в котором одновременно слышалась и насмешка, и ласкательные нотки.
– Это то же самое, только другими словами, – сказала она.
Непередаваемый восторг, тяжким грузом обрушившийся на его разум, чудовищный экстаз, полная потеря контроля над собой, – все это было выше его сил. Он схватил ее за локоть, и рука его казалась налитой свинцом.
– Значит, все в порядке, да? – сказал он, удерживая ее.
Она пристально посмотрела на его застывшее лицо, на остановившийся взгляд и ее кровь заледенела.
– Да, все в порядке, – сказала она тихо и опьяненно, завораживающим голосом, словно колдунья, произносящая заклинание.
Он машинально шагал рядом с ней. Но постепенно он начал приходить в себя. Он очень страдал. Когда он был мальчиком, он убил своего брата, и теперь, как и Каин, был изгнанником.
Возле лодок они увидели сидящих Урсулу и Биркина, которые болтали, смеясь. Биркин поддразнивал Урсулу.
– Чувствуешь болотный запах? – спрашивал он, принюхиваясь. Он легко воспринимал различные запахи и быстро распознавал их.
– Да, пахнет приятно, – отвечала она.
– Нет, – говорил он, – так пахнет тревога.
– Почему именно тревога? – смеялась она.
– Эта мрачная река кипит и бурлит, – сказал он, – она выбрасывает из себя лилии, змей и блуждающие огни, и все время катит вперед свои волны. Вот о чем мы постоянно забываем – движется она только вперед.
– Что движется?
– Другая, темная река. Мы всегда замечаем только серебристую реку жизни, которая течет, унося мир к свету, вперед и вперед, на небеса, впадая в яркое вечное море, в небо, изобилующее ангелами. Но есть и другая река – она-то и является нашим реальным миром.
– Что за другая река? Никакой другой реки я не вижу, – сказала Урсула.
– Тем не менее, ты в ней живешь, – сказал он, – это темная река разложения. Она, эта темная река порока, течет в нас так же, как и другая. И наши цветы питаются от нее: наша рожденная морем Афродита, все наши белоснежные светящиеся цветы плотского экстаза, весь наш сегодняшний мир.
– То есть ты хочешь сказать, что Афродите известно, что такое смерть? – спросила Урсула.
– Я хочу сказать, что она – загадочный цветок, порожденный процессом умирания, – ответил он. – Когда поток творческого созидания иссякает, мы становимся частью обратного процесса, мы начинаем питать процесс разрушительного созидания. Афродита родилась во время первого спазма умирания вселенной – затем родились змеи, лебеди и лотосы – болотные цветы – и Гудрун и Джеральд, – все это рождено в процессе разрушительного созидания.
– И мы с тобой? – спросила она.
– Возможно, – ответил он. – Какая-то наша часть появилась на свет именно так. Но являемся ли мы такими в целом, я пока что не знаю.
– Значит, ты считаешь, что мы цветы смерти – fleurs du mal?[27] Я себя такой не ощущаю, – запротестовала она.
Он какое-то время молчал.
– Я тоже не чувствую себя таким, – ответил он. – Есть люди, которые являются самыми настоящими цветами темного царства разложения – лилиями. Но ведь должны же быть на свете и розы – теплые и пламенные. Знаешь, Гераклит[28] утверждал, что «иссохшая душа самая лучшая». Я слишком хорошо понимаю, что это означает. А ты?
– Я не уверена, – ответила Урсула. – Ну и что из того, что все люди – это цветы смерти, то есть вообще не цветы? Неужели это что-то меняет?
– И ничего – и все. Разложение катит свои волны вперед, так же как и созидание, – говорил он. – Оно движется вперед и вперед, а заканчивается оно вселенской пустотой, концом света, если угодно. Но чем конец света хуже его начала?
– Всем, – с каким-то ожесточением сказала Урсула.
– В конечном итоге да, – согласился он. – Это означает, что после будет новый виток созидания – но уже без нашего участия. Если это конец, значит, мы порождение этого конца – fleurs du mal, если угодно. А если мы цветы зла, значит, мы не розы счастья, вот и все.
– Но я-то, – воскликнула Урсула, – я-то как раз роза счастья.
– Искусственная? – иронично поинтересовался он.
– Нет, живая, – обиделась она.
– Если мы – конец, значит, мы не начало, – сказал он.
– Нет, начало, – парировала она. – Начало вытекает из конца.
– Следует за концом, а не вытекает из него. Оно будет после нас, не мы будем его творцами.
– Нет, знаешь ли, ты и в самом деле дьявол, – сказала она. – Ты хочешь лишить нас надежды. Ты хочешь, чтобы мы стали смертными.
– Нет, – ответил он, – я просто хочу, чтобы мы знали, кто мы есть.
– Ха! – гневно воскликнула она. – Ты просто хочешь, чтобы мы познали смерть.
– Вы совершенно правы, – раздался из мрака позади них тихий голос Джеральда.
Биркин поднялся на ноги. Джеральд и Гудрун подошли ближе.
Всем захотелось курить, поэтому на какое-то время воцарилось молчание. Биркин поочередно прикуривал всем сигареты. Спички вспыхивали в сумеречном свете, и вскоре все четверо, стоя у кромки воды, умиротворенно выпускали в воздух сигаретный дым. Озеро тускло мерцало среди черных берегов, постепенно отдавая свой свет. Воздух вокруг был неосязаемым, неземным, и в нем, словно голоса из потустороннего мира, раздавались звуки банджо или какого-то похожего на него инструмента.
По мере того, как угасал золотистый океан над их головами, луна постепенно набирала яркость, и вскоре улыбкой возвестила о своем воцарении над миром. Темный лес на противоположном берегу растворился во всеобщем мраке. И эту окутывавшую каждый уголок тьму то тут, то там пронзали огни. В дальней части озера появилась чудесная нить цветных огоньков, похожих на бледно-зеленые, бледно-красные и бледно-желтые бусинки.
Легкое облачко музыки слетело с парохода, когда он, весь залитый светом, устремился во мрак, оставляя после себя шлейф из звуков музыки, и огоньки, которыми он был украшен, дрожали при каждом движении, словно живые существа.
Огни появлялись повсюду – и над тусклой водой, и в дальнем конце озера, где вода, в которой отражалось пока еще не поддававшееся ночи небо, казалась молочно-белой и куда тьма еще не добралась, – на невидимых лодках раскачивались одинокие, хрупкие сияющие пятна фонарей. Раздался плеск весел, и из бледного сумрака выплыла лодка, устремившись под деревья, в черную тень, и там ее фонари, казалось, заиграли огнем, превратившись в восхитительные висячие багровые шары. И сразу же на водной глади озера вокруг лодки призрачным красным пламенем закачалось их отражение. Эти багровые огненные создания бесшумно сновали вокруг, порхая над самой водой в компании дрожащих, едва видимых отражений.
