Гаджимурад Гасанов - Зайнаб
Сперва в темном складском помещении Керим ничего не видел. От волнения в груди он ничего не слышал и мало что осознавал. Со временем к темноте привыкли его глаза, сознание протрезвело. Вдруг до его ушей стал доходить чье-то тяжелое, прерывающееся дыхание и глухие стоны его сестры. Время от времени эти стоны сопровождались ее надрывным плачем, глухим мужским шепотом, чмоканьем, охами и вздохами.
— Гадина! — тихо заплакала сестра. — Зачем ты рвешь мое платье? Как, в чем я выйду из этой могилы. Мучитель! — из-под навалившегося на него Эсненгера с трудом, не хватая воздуха плакала сестра.
— Озолочу! Озолочу, красавица! Только люби меня, люби! — от нануги задыхался Эстенгер. — Нет! Так тебе и надо, бесценная дочь Гаджи! Расслышав, что у моего ненавистного врага Гаджи есть дочка на выданье, еще такая красавица, — захихикал Эстенгер, — забросил все дела в Сибири и устремился к тебе. Я буду любить и ласкать тебя столько, сколько мне хочется… Давно в объятиях не держал молодую женщину и не пробовал молодую кровь! Знал бы я, что ты так хороша, ты двно ласкала бы меня в моей постели… Когда твой папа работал следователем в районной милиции, он выше себя никого не видел. Лишил меня места председателя колхоза, конфисковал все богатства, весь скот, а меня осудил и отправил в Сибирь. Слава Великому Аллаху! Он свел меня там с умными людьми, они научили меня уму-разуму.
Вдруг у Заремы из сердца вырвался такой душераздирающий крик, что задрожали стены склада.
Керим упал на гору зерна, глотая слезы, с головой зарывался все дальше и дальше, чтобы не слышать стоны и крики сестры.
Он вздрогнул, как от удара жерди по голове, вскрикнул, пал на колени. Только теперь до сознания Керима стало доходить, зачем, с какой целью его сестра прошла границы порога этого страшного места. Он от стыда и горя весь покрывался испариной. Разгребая зерно рукам, он зарывался все дальше и дальше, до самого пола. И там его преследовали стоны и плачи сестрыю. Еще раз вскрикнул, встал и пулей вылетел из складского помещения на улицу…
Из складского помещения, затравленно оглядываясь по сторонам, выходила Зарема. Глаза ее были полны слез, по лицу поплыла алая краска, она пыталась прикрыть их концом шали. Платье на ней было страшно помято, на груди и руках разорвано. Она еле двигалась на неслушающихся ее ногах. Через мгновение за ней, как вороватый кот, вышел и Эстенгер…
Навстречу им один из его помощников приводил арбу, запряженную быками.
— Вот вам и гужевой транспорт! — издевательски засмеялся за спиной Заремы Эстенгер, — лучшего этого транспорта вам не найти.
Заремы пригнала арбу к себе во двор. Усилиями братьев постелили в нем пастель, перенесли брата. Она вместе с Керимом направились в сторону райцентра. Но было поздно. Они только успели довезти брата до районной больницы. Врач успел зафиксировать только смерть. Больной умер на руках плачущей сестры и брата…
С высоты селения, расположенного на высоком холме левого берега Рубас-чая люди заметили возвращающуюся в селение арбу. Впереди арбы, понуро опустив голову, шел Керим, а за арбой, вся в слезах, то и дело спотыкаясь о камни, шла Зарема. Лицо ее было бело, как мел, волосы распущены, шаль длинной змеей с крыльями тянулась за ней. Когда арба подпрыгивала на камнях, выбоинах на дороге, из-под одеяла вдруг выглядывало бледно-матовое лицо усопшего. Глаза его были открыты, как будто последний раз прощался со знакомыми с детства местами. Сестра то и дело, отворачиваясь от его стеклянного взгляда, поправляла одеяло.
Хоронили его всем селом. На следующий день после похорон брата Керим убил Эстенгера…
Об убийстве председателя сельхозпредприятия весть до райцентра дошла очень быстро. Сельчане не успели еще оглянуться, как три милиционера в милицейской машине прикатили в селение. Они быстро осмотрели место убийства и орудие убийства. Керима арестовали у себя же во дворе. Когда увидел милиционеров, направляющихся к нему, он никуда не убежал, даже не пикнул. Сам направился прямо к ним и сел в автомобиль. За братом, вся в слезах шли сестра, младший брат, за ними родственники, сельчане, любопытные, искатели острых ощущений.
По тому, как обращается Керим к милиционерам, видно было, что он просит их разрешить прощаться с сестрой и младшим братом. Те согласились. Он вышел из машины, стал перед сестрой на колени, обнял их и тихо прошептал: «Я все знаю… Ты пошла на это… ради брата. Ты богиня! Я люблю тебя и никогда, никогда не забуду! Ты береги себя и брата, я обязательно вернусь! Прощая, родная!» Пряча свое заплаканное лицо за рукавом пиджака, побежал и сел в автомобиль.
Сестра упала на колени и навзрыд заплакала:
— Прости меня, мой милый, ласковый брат! Я не могла поступить иначе… Пусть его на том свете бог рассудит… бог…
Автомобиль на большой скорости умчался в сторону районного центра. За ним потянулись два столба густой серой пыли. Она долго стояла на дороге, не рассеиваясь. Вдруг ее закрутил откуда-то нагрянувший ветер. Она столбом крутилась на одном месте, потом устремилась на сестру и младшего брата Керима, то падая, то вставая, побежавшими за милицейским автомобилем.
1999 г.
Одинокий волк
Мямуч на гнедом коне неторопливо двигался в сторону селения. Он одной ногой свисал набок. Ружье было неудобно закинуто за спину. При каждом шаге коня его обритая круглая, как мяч, голова на бычьей шее качалась из стороны в сторону, мешкообразное тело с седла оскользалось то вправо, то влево. Создавалось такое впечатление, что он вот-вот свалится наземь, но в последнее мгновение он неумело за что-то хватался и не падал с коня.
И сегодня его сердце не покидали горькие мысли о его несчастной и несостоявшейся жизни, о жене, которая изменила ему, опозорила его папаху и в подоле к нему домой принесла чужого ребенка. Как только он чуточку выпьет, роем пчел его окружали эти мысли, там уже от горя добавлял до умопомрачения, до белой горячки. Так случилось и сегодня. Злость к жене, запятнавшей его достоинство, распявшей себя на чужой мужчине, так терзали его душу, что он расплакался: «Нечестивица, жить и на мягкой перине спать, вкусно и сладко питаться, считаешь, так можно у меня! Как ребенка родить, пусть будет девочку, так от соседа? У-у-ууу, сука, доберусь до тебя, каждый зуб в отдельности пересчитаю!» — и, начиная от прадеда и прабабушки, всех вспомнил бранным словом. И вдруг, крик, образовавшийся на самом дне живота, медленными толчками поднявшийся в горло и застрявший там, как недожаренный кусок мяса, не вырвался наружу, с головы сорвал шапку и заткнул свой, дергающийся в ковульсиях, большой, как пещера, рот.
Он чувствовал, как только доберется домой, чтобы утолить жажду мести, он до умопомрачения, до колотья, рези в животе сначала изобьет жену, а потом эту ублюдку, свою падчерицу Шахрузат. Если он оставит хоть какое-то место на их телах без синяков, он чувствовал, его сердце не насытится.
Мямуч с самого рождения жил далеко от людских глаз, в небольшом обветшалом доме лесного хозяйства, расположенного на небольшой поляне дремучего леса.
В тридцатых годах двадцатого столетия, когда в горох Дагестана проходила кооперация, организация колхозов, Мямуч как незаметно ускользнул от этих глобальных преобразований сельского хозяйства, хитро обойдя раскулачивание, да еще умудрился устроиться лесничим, так из его сельчан никто не понял. В то время, многие зажиточные семьи, недовольные коллективизацией сельского хозяйства, угадывали под горячую руку активистов коллективизации и не получали никакой пощады: кого, раскулачив, без суда и следствия сосылали в Сибирь, кого расстреливали на месте. К тому времени, когда в селе поутихли все страсти с коллективизацией, когда в нем остались одни бедняки без кола и двора, Мямуч в лесничестве успел глубоко запустить корни, нужным для руководства, недосягаемым для врагов и завистников.
Он был хватким хозяйственником, очень хитрым и коварным человеком. Как он сумел убедить руководство лесничества района, за короткое время успел организовать в лесничестве небольшую молочно-товарную ферму, овцеводческое хозяйство, и там спрятать свой крупный и мелкий скот, так и никто не понял. С ним работали самые преданные ему люди, как и он ненавидящие советскую власть, готовые за него пойти на любое преступление. К тому времени, когда это осознали его враги, он в районе уже ходил в активистах, стал недосягаем.
Вместе со скотом лесного хозяйства он держал скот своего руководства. Он сам в стадах лесничества держал более десяти голов крупного рогатого и двести мелкого рогатого скота. Почти в каждую неделю к нему из района вместе с его руководителем приезжали чиновники разного уровня, а он умел угощать гостей, ели, пили, охотились на косуль, кабанов и, довольные, уезжали, чтобы через некоторое время опять приехать. У Мямуча пока все складывалось так, как он задумал. Лучшей жизни он и не ожидал.
