Ирвин Уэлш - Trainspotting
— Картошка, глянь на этого жирного. Прожорливый ублюдок. Я никогда не поверю во всю эту херню насчёт желёз и обмена веществ. Ты видел в фильме про Эфиопию хоть одного жирного ублюдка? У них там что, желёз нет? Как бы не так, — Картошка отвечает на его возмущение удолбанной улыбкой.
Рентон решает, что у девушки есть вкус, потому что она отшивает этого толстого парня. Ему нравится, как она это делает. Самоуверенно и с чувством собственного достоинства, не выставляя его полным идиотом, но недвусмысленно давая ему понять, что он её не интересует. Парень улыбается, разводит руками и склоняет голову набок под взрыв издевательского хохота своих друзей. Эта сцена вселяет в Рентона ещё больше решимости заговорить с девушкой.
Рентон показывает Картошке, чтоб шёл за ним. Он не любит делать первый шаг и чувствует большое облегчение, когда Картошка заговаривает с её подружкой, хотя обычно Картошка никогда не берёт инициативу в свои руки. Наверное, «спид» подпирает. Впрочем, он немного смущается, услышав, как Картошка тележит про Фрэнка Заппу.
Рентон пытается казаться расслабленным, но заинтересованным, искренним, но беззаботным.
— Извините, что встреваю в вашу беседу. Но я просто хотел сказать вам, что восхищаюсь вашим безупречным вкусом и тем, как вы только что отшили этого толстого ублюдка. Я подумал, возможно, с вами интересно будет поговорить. Но если вы прогоните меня, как этого жирного ублюдка, то я не обижусь. Кстати, меня зовут Марк.
Девушка улыбается ему немного смущённо и снисходительно, но Рентон думает, что это, по крайней мере, в сто раз лучше, чем «отвали». По мере разговора Рентон начинает стесняться своей внешности. «Спид» мало-помалу отпускает. Ему кажется, что его волосы, выкрашенные в чёрный цвет, выглядят по-дурацки, а оранжевые веснушки, это проклятие всех рыжих, так и бросаются в глаза. Раньше он считал себя похожим на Боуи периода Зигги Стардаста. Но пару лет назад какая-то тёлка сказала ему, что он точная копия Алека Маклиша, абердинского футболиста, играющего за сборную Шотландии. Это прозвище к нему прилипло. Когда Алек Маклиш решил бросить футбол, Рентон отправился в Абердин, чтобы выразить ему свою признательность. Он вспомнил, как однажды Дохлый печально покачал головой и заявил, что чувак, похожий на Алека Маклиша, вряд ли может претендовать на успех у женщин.
Поэтому Рентон покрасил волосы в чёрный цвет, чтобы только не быть похожим на Маклиша. И теперь он боялся, что первая же тётка, которую он снимет, рассмеётся ему в лицо, когда он разденется, и она увидит его огненно-рыжий лобок. Он покрасил даже брови и подумывал, не покрасить ли ему заодно и волосы на лобке. По глупости он спросил совета у матери.
— Не валяй дурака, Марк, — ответила она ему. Мать стала раздражительной из-за гормонального дисбаланса, вызванного климаксом.
Девушку звали Дианой. Рентону кажется, будто ему кажется, что она красавица. Эта оговорка необходима, поскольку прошлый опыт научил его никогда не доверять своим суждениям в тот момент, когда в его организме и мозге плещутся химикаты. Они заговорили о музыке. Диана сообщила Рентону, что ей нравятся «Симпл Майндс», и между ними завязался первый небольшой спор. Рентон не любил «Симпл Майндс».
Он разразился пламенной речью:
— «Симпл Майндсы» превратились в полное говно, после того как начали играть этот новомодный ангажированный пэшн-рок в стиле «Ю-2». Я перестал доверять им с тех пор, как они отошли от корневого помп-рока и начали гнать всю эту неискреннюю, политическую в самом плохом смысле этого слова попсню. Мне нравились ранние вещи, но, начиная с «Новой золотой мечты», это полный отстой. От всей этой фигни про Манделу просто блевать хочется.
Диана верила в то, что ребята искренне поддерживают Манделу и движение за сосуществование рас в Южной Африке.
Рентон энергично закачал головой, стараясь соблюдать спокойствие, но в то же время выходя из себя из-за амфетамина и её несогласия:
— У меня была их старая пластинка 1979 года, да, я её купил, но несколько лет назад я её выбросил, и я хорошо помню, как в одном интервью Керр осуждал политическую ангажированность других команд и говорил, что «Майндсов» интересует только музыка.
— Люди меняются, — возразила Диана.
Рентона немного ошеломила чистота и простота этого утверждения. Она нравилась ему всё больше. Пожав плечами, он согласился с ней, хотя не мог отделаться от мысли, что Керр всегда оставал на один шаг от его гуру Питера Гэйбриела, и что после «Живой помощи» среди рок-звёзд стало модно строить из себя милашек. Однако он промолчал и решил в дальнейшем быть менее категоричным в своих музыкальных пристрастиях. Если смотреть на вещи более широко, подумал он, то какая, в принципе, разница?
Спустя некоторое время Диана с подружкой пошли в туалет, чтобы обсудить Рентона и Картошку. Диана никак не могла определиться насчёт Рентона. Он, конечно, мудак, но здесь таких полно, а он от них несколько отличается. Хотя и не настолько, чтобы придти в восторг. Однако, уже поздно…
Картошка поворачивается и говорит что-то Рентону, но он его не слышит из-за песни «Ферма», которую, как и все их песни, по мнению Рентона, можно служать только под «экстази», а если ты под «экстази», то нет никакого смысла слушать «Ферму», лучше уж оттянуться под какой-нибудь рейв, переходящий в тяжёлое техно. Но даже если бы он слышал Картошку, то всё равно его мозги были сейчас настолько задрочены, что он не смог бы ничего ответить, а потому заслуженно отдыхал от напряжения во время разговора с Дианой.
Потом Рентон начинает изливать душу парню из Ливерпуля, приехавшему сюда на каникулы, из-за его акцента и манер приняв его за своего друга Дэйво. Потом Рентон понимает, что этот парень — совсем не Дэйво и зря он так перед ним разоткровенничался. Он пытается вернуться обратно к стойке, теряет Картошку, и только тут осознаёт, что ужрался, как скотина. Диана становится для него лишь воспоминанием, смутной целью в тумане его наркотического ступора.
Он выходит на улицу и видит, что Диана садится одна в такси. Изнывая от ревности, он задаёт себе вопрос, означает ли это, что Картошка снял её подружку? Его ужасает перспектива остаться единственным парнем, который так никого и не снял, и полное отчаяние вынуждает его без стеснения подойти к ней.
— Диана, ты не против, если я сяду вместе с тобой?
Диана колеблется:
— Я еду в Форрестер-Парк.
— Класс. Мне тоже в эту сторону, — врёт Рентон и добавляет про себя: «По крайней мере, сегодня.»
В такси они разговорились. Диана поccорилась с Лизой, своей подружкой, и решила уехать домой. Она думает, что Лиза до сих пор пляшет на танцплощадке с Картошкой и ещё одним кретином, натравливая их друг на друга. Капуста Рентона осталась у этого второго кретина.
Лицо Дианы приняло кислое мультяшное выражение, когда она рассказывала Рентону, какой ужасный человек эта Лиза, перечисляя все её проступки, показавшиеся ему довольно незначительными, со злобой, которая его немного встревожила. Он во всём ей поддакивал и согласился, что Лиза — самая страшная эгоистка на свете. У неё испортилось настроение, а поскольку Рентона это не устраивало, то он сменил тему. Он травил ей анекдоты про Картошку и Бегби, умело их приукрашивая. Рентон ни разу не упомянул Дохлого, потому что Дохлый нравился женщинам, и он старался держать женщин, с которыми знакомился, как можно дальше от Дохлого, даже в разговоре.
Когда она немного повеселела, он спросил её, не станет ли она возражать, если он её поцелует. Она пожала плечами, предоставив ему самому решать, означало ли это, что ей всё равно или что она ещё не решила. Он рассудил, однако, что безразличие намного лучше категорического отказа.
Они немного полизались. Его возбудил аромат её духов. Она подумала, что он слишком худой и костлявый, но целуется классно.
Когда они вышли из машины, Рентон признался, что живёт не в Форрестер-Парке и солгал лишь для того, чтобы подольше с ней побыть. Злясь на самоё себя, Диана почувствовала себя польщённой.
— Не хочешь зайти ко мне на чашку кофе? — спросила она.
— Было бы классно, — Рентон пытался сделать вид, что ему просто приятно, и не выдать того, что он в восторге.
— Но предупреждаю, только кофе, — добавила Диана с таким видом, что Рентон долго не мог понять, какой смысл она вкладывала в свои слова. С одной стороны, она лукавила, и значит, вопрос секса с повестки дня не снимался, а с другой стороны, тон у неё был достаточно самоуверенный, и следовательно, говорила она то, что думала. Он только кивнул, как сконфуженный деревенский лох.
— Не шуми. Люди спят, — сказала Диана. «Это уже хуже», — подумал Рентон и представил себе квартиру с ребёнком и нянькой. Он вспомнил, что никогда не делал этого с теми, кто уже рожал. Эта мысль вызвала у него какое-то непривычное чувство.
