Гаджимурад Гасанов - Зайнаб
Возможно, вот так, борясь со своими сомнениями, бедами, страхами, она проплакала бы до утра, но к рассвету со стороны соседей кто-то настойчиво постучал ей в окно. Она вздрогнула, долго не могла понять, где она, что с ней. Нарингюль перекрутила фитиль керосиновой лампы — увидела, что за окном обозначилось лицо дочери соседки Пери.
— Тетя Нарингуль, моя мама заболела, у нее жар… Она попросила, если ты можешь, если у ты не боишься, чтобы ты отнесла мерку зерна к брату на мельницу… Она сказала, чтобы меня забрала с собой напарницей… — видя, что Нарингуль проплакала всю ночь, и глаза полны слез, девочка полностью растерялась, не зная, куда девать себя.
— Бедная тетушка Пери! Где она могла так сильно простуживаться? Что, ты, лапочка, конечно, пойду на мельницу и ничего не боюсь… Чего же мне бояться, если все сельчане меня сторонятся, — чтобы девочка не заметила, тыльной стороной руки вытерла слеза, быстро оделась и вышла во двор к девочке.
Нарингуль, как бы не боялась темноты, своих ночных страхов, оставила девочку с больной матерью, а сама с меркой зерна с переносным фонарем пустилась в путь на мельницу…
Грозовые тучи, которые поднимались из густого леса с северной стороны села, закрывали половину неба. Вдруг на небосклоне зигзагом сверкнула молния, через мгновение прогремел гром. Со стороны леса с крупными каплями дождя подул ветер. Он срывал с ресниц Нарингуль крупные капли слез и вместе каплями дождя они печатались на ее лице. Ветер срывал ей дыхание. Когда Нарингуль была уже у мельницы, тучи бешено наскакивая друг на друга, из своего нутра выбивали такой сноп молний, гром так сильно гремел, что казалось, вот-вот в долине Рубасчая на нее упадут скалы и раздавят ее. Когда Нарингуль достигла порога мельницы, вдруг зарядил такой ливень, что сплошная стена дождя проглотила всю речную долину.
На мельнице, хотя горела лампа-керосинка, Расула, припорошенного мукой с головы до ног, Нарингудь сперва не узнала. Только когда Расул подошел к ней, снял с ее спины мешок с зерном, мягко заговорил и заулыбался, показывая ровный ряд зубов, она догадалась, что он Расул. Стыдливо протянул девушке руку, подвел и усадил ее на тавлинском тулупе у горящего очага.
Нарингуль, краснея в лице, стыдливо приподнимаясь:
— Расул, твоя мать лежит больная, поэтому меня попросили.
— Я догадывался, Нарынгуль, что дома что-то случилось… Спасибо тебе. Как видишь, из-за отсутствия зерна мельница стоит. Час прошел, как я отвел воду от желоб мельницы. Еще вчера вечером на арбе должны были привезти зерно. Если бы не ты, я не знал уже, что делать.
Нарингуль вежливо прощаясь, направилиась к выходу.
— Я уж пойду, Расул, мои младшие сестры не знают, что я здесь. Вдруг, если проснутся и увидят, что они одни, испугаются и поднимут шум. А это нам не к чему…
— Что ты, что ты говоришь, Нарингуль, я что не человек, чтобы тебя отпустить в такой ливень? Ты хоть лопнешь, пока не выпьешь чаю, не отогреешься, не высушишься, я тебя никуда не отпущу. Даже не думай! — мягко улыбаясь одними глазами, приложил руку к ее плечу и усадил на прежнее место.
Вдруг в его ноздри ударил запах девичьего пота, исходящего от ее красивого сильного тела. Его тело задрожало, он стал через ноздри быстро и шумно вдыхать воздух.
Нарингуль почувствовала волну, пробежавшую по телу Расула. Она засмущалась, по лицу поплыли розовые, бело-молочные краски, на ложбинке между лопатками на спине образовалась влага, сверху вниз поползла одна горячая капля, вторая, третья. Почувствовала, что они, объединившись, устремились к копчику и дальше. Она, засуетилась, не зная, куда девать никому не нужными ставшие руки, глаза, которые заискрились за туманом и голову, которая поплыла в тумане.
Расулу надо было как-то выйти из этого неудобного состояния и нашел выход:
— Ты, Нарингуль, пока посиди, выпей чаю. Вот чайник с кипятком, вот заварный чайник, заварку, сахар, кружки найдешь вон в том шкафчике, — протянутой рукой указал напротив шкаф. — А я быстро пойду и подведу воду к желобам, ведущим к мельнице, — с крючка снял плащ-накидку с капюшоном, надел, низко наклинился в низком и узком проеме двери и вышел в темноту.
Вдруг обернулся и крикнул из темноты:
— Если заработает мельница, сыпь зерно, ты знаешь как, думаю не впервой! — и быстро растворился в темноте.
Нарингуль взглянула на его широкую, враз ставшую какой-то родной и близкой спину, в ее глазах зажегся свет, а в сердце тепло, которое она до сих пор ни к кому из мужчин не испытывала. «Где же, Нарингуль, до сих пор были твои глаза? — упрекнула себя. — Каков джигит, а? Красивое тело, сильные руки, темные, как уголь, глаза… Просто мечта всех влюбленных девушек!»
В речной долине гремел гром, с грохотом неслась вспучившаяся грозная речка. Вдруг заработала мельница. Нарингуль машинально насыпала немножко зерна в корыто с маленьким прорезом под дном, пропускающим зернышки в тонкий желоб, который подталкивал зернышко за зернышком в узкое углубление жернова.
Но Расул почему-то не шел, вызывая в сердце девушки тревогу за него. Какие только мысли не приходили к Нарингуль по поводу Расула, одна мрачнее другой. Вдруг она представила разбушевавшую речку, с грохотом и и треском катающую огромные глыбы камней по руслу, огромные деревья, с корнями вырвавшимися из земли и несущей их на своих волнах и Расула, мелькающегося среди них. Она вздрогнула и вскрикнула: «О Аллах, помоги и береги его!» — он ей становился таким родным и близким, казалось, они с детства росли, играли вместе, их сердца давно объединяла одна их заветная и трепетная тайна.
Она в тревоге встала, забегалась в четырех стенах мельницы, не зная, что делать и какие меры предпринять. Машинально села у очага, сняла чулки, принесла калоши с порога и повесила на жердях их сушить.
Она съежилась у камина, вся дрожала, зуб на зуб не падал. Встала, открыла дверь — там все гремело и грохотало. Глаза пугливо искали место, за что можно зацепиться в темноте за стеной дождя. На нее наступала стена дождя, страшный грохот и рев беснующей реки внизу. Она с ужасом отскочила от двери и с грохотом захлопнула ее и с нутри закинула деревянный засов.
Она потеряла ориентир места и времена, голова шла кругом, тело застыло как перед ощущением грядущей беды. Она встала, не зная, зачем встала, почему-то подошла к жернову, который, издавая монотонный шум, бешено крутился вокруг своей оси. Она тупо уставилась на него, машинально вычерпнула горсть зерна из мешка и высыпала в корыто, еще раз повторила это движение.
Вдруг из лавины дождя во внутрь мельницы в капюшоне, весь мокрый, но счастливый, забежал Расул. Нарингуль не поверила своим глазам, быстро заморгала глазами, не наваждение ли это. Но Расул почему-то не исчезал, наоборот улыбался во весь рот и что-то бормотал беспрерывно. Нарингуль вдруг поняла, что это не сон, не наваждение, широко раскрыв объятия, сделала пару неуверенных шагов в сторону Расула. Но, когда между ними расстояние сократилось до пару шагов, она инстинктивно остановилась. Расплакалась и, не сдерживая ручьями хлынувшие из глаз слезы, отскочила назад.
Расул растерялся, не зная, какие слова сказать Нарингуль, чтобы она успокоилась.
— Зачем же ты так расстроилась, Нарингуль? Испугалась, что меня проглотила разбушевавшаяся река? Или ударил гром? Или на меня упала сорвавшаяся с кручины скала? Бедная, бедная Нарингуль? Золотая ты моя! Какая же ты трусиха! А как же ты в такую кромешную темноту одна сюда осмелилась приходить? А вдруг, если на тебя напали волки? Успокойся, прошу тебя! — по-братски за плечи обнял девушку и привлек к своей груди.
Наринуль не владела своими эмоциями: то рыдала, то истерично хохотала. Губы ее то обиженно надувались, то расплывались в улыбке. Вдруг до нее дошло, где она находится и что своим поведением перед молодым и незнакомым человеком она выходит за рамки приличия. Краски гагустились на ее лице, она стыдливо отвернулась от Расула и горсточками стала сыпать зерно в корыто. Когда она опускалась и поднималась, из-под подола ее платья выглядывали бело-молочного цвета икры красивых, стройных, сильных ног. Расул застыл, по телу, как удар молнии, пробежала дрожь, оно сильно напряглось, вспотел лоб, задрожали ноги, перед глазами завертели черные круги, сердце бешено заколотило в груди.
Глаза у Расула осоловели, задрожала челюсть, потекли слюнки. Он заговорил с дрожью в голосе:
— Ты не утруждайся, Нарингуль. Эта работа не для тебя. Все сделаю сам, сам… Ты сиди, грейся у очага. — он никак не мог оторвать удивленный взор от красот Нарунгуль, шаря глазами за пазухой, под подолом платья, на заалевшем от смущения лице.
Под пристальным и изучающим взглядом Расула Нарингуль обернулась, приподняла голову, пугливо вскинула глаза. Вдруг между ними пробежал разряд молний. Она не знала, куда оторвать свой взгляд, на чем остановиться. У нее подогнулись ноги, затуманились глаза, мелко-мелко задрожал подбородок. Она понимала, надо поскорей уйти отсюда, раствориться в тумане, спрятаться под дождем, лишь бы как можно быстрей отсюда уйти. Но она не то, что уйти, один шаг в сторону делать не могла, как будто у нее к ногам привязаны пудовые гири.
