Илия Шугаев - Один раз на всю жизнь. Беседы со старшеклассниками о браке, семье, детях
Вторым видом противозачаточных средств, обладающих абортивным действием, являются также упоминавшиеся гормональные контрацептивы. Эти средства более сложные и действуют сразу по нескольким направлениям. Не вдаваясь в подробности, отмечу, что у этих средств четыре механизма, препятствующих рождению ребенка. Два первых механизма препятствуют зачатию, но поскольку зарождение новой жизни все же периодически происходит, то два других механизма направляют свой удар и на зачатую жизнь. В конце 1998 года в США была опубликована декларация, предупреждавшая об абортивности гормональных контрацептивов.
Замечу также следующее. Гормональные средства действуют по нескольким направлениям, чтобы уменьшить риск забеременеть. Но чем «надежнее» защита от беременности, тем больший вред наносится женщине. Рожать детей – это заложенная Богом способность женского организма. Борьба с этой способностью, словно с болезнью, обернется уже настоящими болезнями. Контрацептивы, как гормональные, так и спирали, приводят здоровый женский организм в настолько больное и расстроенное состояние, что она уже не может зачать ребенка. Пусть у меня не болит голова, но я буду принимать таблетки от головы. Уверен, что вскоре она по-настоящему заболит.
Хотя, казалось бы, число детей, убитых гормональными средствами, меньше, чем спиралями, грех убийства (аборт) остается убийством. Количество (меньше абортов) в данном случае не переходит в качество (менее грешен). Страшно иметь на своей совести даже хотя бы одну загубленную душу.
Таким образом, к тем абортам, которые делаются в огромном количестве в больницах, прибавляется во много раз большее число микроабортов, учесть и подсчитать количество которых просто невозможно. И многие женщины, считающие себя невиновными в совершении абортов, на самом деле повинны в убийстве детей, зачатых в их утробе. Конечно, они не знали о том, что, пользуясь указанными контрацептивами, они убивали детей, потому что им об этом никто не сказал. Но убийство даже невольное все равно остается убийством. Вина за невольный грех меньше, чем за осознанный. Но для зачатых детей это уже неважно, они знают только то, что они убиты.
Беседа 8
Сколько должно быть детей?
Статистика в Талдомском районе за 2000 год была такова: около 220 многодетных семей, в которых воспитывается около 660 детей. Благодаря простым подсчетам я сделал для себя удивительное открытие: оказывается, что многодетной семьей считается семья с тремя детьми. Это открытие не сразу уложилось в моей голове. Все-таки слово «много» не ассоциируется как-то с цифрой «три». «Много» – ну, это хотя бы пять.
Конечно, есть исследования лингвистов, которые доказывают, что в первобытные времена люди считали так: один, два, много. Числа «три» у них не было якобы в силу примитивности мышления. С этим можно отчасти согласиться: один мамонт – хорошо, два – еще лучше, а три мамонта уже многовато. Исследователи же славянского языка отмечают, что понятие «много» у славян и их предков праславян использовалось, если объектов было пять и более. Свидетельство этому можно увидеть и в современном русском языке. Мы говорим: один ребенок, два ребенка, три ребенка, четыре ребенка, но уже пять (и далее) детей, то есть много детей.
Еще в доперестроечное время однажды по радио я слушал выступление одной женщины, специалиста по демографическому вопросу. Она объясняла, что для поддержания численности населения на одном уровне необходимо, чтобы 60% семей имели троих детей. И это еще немного: если остальные 40% семей будут иметь по два ребенка, то у 100 семей, или 200 родителей, будет только 260 детей, то есть воспроизводство населения будет всего 30%. На самом же деле не все оставшиеся семьи имеют двоих детей и реально в следующем поколении будет только 230 детей, то есть прирост всего 15%, эти 15% едва могут закрыть недостаток людей. Часть детей умрут, не достигнув зрелого возраста, а часть выросших детей никогда не создадут семьи. И таким образом в следующем поколении будет опять только 200 родителей, или 100 семей.
При такой постановке вопроса получается, что большинство семей (60%) должны быть многодетными в современной терминологии. Согласитесь, что нелогично называть семью многодетной, когда более половины всех семей должны быть таковыми. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы знали, что 1–2 ребенка – это еще малодетная семья, 3–4 ребенка – это нормальная семья, а 5 и более детей – это настоящая многодетная семья. Хотелось бы, чтобы в вашей голове то, что должно быть нормой (если мы не хотим выродиться), перестало иметь приставку «много», то есть считаться каким-то излишеством. К сожалению, сейчас на молодых родителей, которые хотят иметь третьего ребенка, близкие и знакомые смотрят в лучшем случае со снисходительной улыбкой, а скорее будут крутить пальцем у виска: «Двух прокормить не могут, а еще третьего заводят». Не бойтесь, заводите, чтобы стать нормальной семьей.
Аргументы в защиту многодетности
Сейчас многодетных семей все меньше и меньше. Иметь много детей сейчас почти никто не хочет. Часто очередной ребенок бывает нежеланным, случайным. Предохранялись, но что-то не помогло. Слава Богу, решились родить, и незаметно стали немного счастливее, потому что Господь за каждого ребенка прибавляет родителям счастья. Малодетность – одна из форм эгоизма. А эгоистичному человеку трудно быть счастливым.
Эгоизм
Под эгоизмом следует понимать особое мировосприятие, когда человек все происходящее оценивает с точки зрения своих личных интересов.
Если ребенок в семье один, то такое положение очень сильно располагает к зарождению в ребенке эгоизма. Ребенок в однодетной семье видит проявление только одной воли – своей, только одних желаний – своих. Конечно, и в однодетной семье присутствует еще воля родителей. Но желание родителей для ребенка – это далеко не то же, что желание его брата или сестры. У родителей есть власть и непререкаемый авторитет, поэтому исполнения своей воли они могут добиться силой. Волю своих родителей ребенок вынужден соблюдать. А вот учитывать в своих поступках желания своих братьев и сестер – это уже дело добровольное. И если в семье есть хотя бы еще один ребенок, то в душе маленького человека может начаться большая работа – каждый свой шаг соизмерять с интересами другого человека. Но эта работа может, конечно, и не начаться, – все зависит от родителей. Но чем больше детей, тем легче будет родителям помочь своему ребенку преодолеть свой эгоизм.
Сейчас часто можно услышать такие слова: я могу обеспечить счастливое детство (приличное образование или т. п.) только одному, максимум двум детям. Звучит если не убедительно, то вроде бы логично. Но логика жизни иная. Если ребенок один, то из него часто хотят сделать вундеркинда, если не большого, то по крайней мере маленького вундеркиндика, который бы умел петь и плясать, играть на фортепиано и гитаре, умел держать кисти в руках, разбираться в юриспруденции, менеджменте и маркетинге (до сих пор не знаю точного значения этих жутких слов). И целью родителей становится вывести ребенка в жизнь. «Пусть у нас один ребенок, но зато он не будет заурядным человеком». Желания родителей, естественно, передаются ребенку, он впитывает их всей своей душой и начинает искренне жить с верою в то, что он точно особенная личность. Интересы ребенка начинают играть слишком большую роль, и он привыкает к тому, что его интересы всегда ставятся во главу угла. А это и есть по определению воспитание в ребенке эгоизма.
Выносливость
В семинарии я, естественно, был знаком со многими студентами. Были среди семинаристов и братья из многодетных семей. Их было не так много – две-три семьи. Старший брат, например, уже был в Академии, средний заканчивал семинарию, а младший поступал в нее. Как правило, они были на виду, но не потому что выставляли себя напоказ, а за свою доброту, отзывчивость и открытость.
После поступления в семинарию человек часто погружался в довольно жесткие условия, схожие с военными училищами. Например, даже быт был подчас суровым. В годы моей учебы первоклассников селили, как правило, в довольно большие комнаты, в каждой из которых ставилось около 20 кроватей. И я хорошо помню, как тяжело переживал это мой сосед по койке, когда он не мог заснуть под перешептывание своих одноклассников ночью. Он не мог отдохнуть днем, потому что добиться тишины днем было просто невозможно. Ему часто приходилось возмущаться и подчас ссориться со своими соседями. Он был единственным ребенком в своей семье.
Полной противоположностью таким изнеженным созданиям были семинаристы из многодетных семей, одного из которых я знал более близко. Он мгновенно засыпал даже в проходной комнате, где постоянно было хождение из комнаты в комнату. Он спокойно засыпал, когда на соседней койке десяток семинаристов устраивали бурное чаепитие.
