Дэвид Лоуренс - Женщины в любви
И в то же время ее голос, что-то безразлично говоривший Биркину и Максиму, звучал пронзительно и беспечно. Это молчание, это темное, наэлектризованное взаимопонимание существовало только для нее и для Джеральда. Через некоторое время она нащупала его руку и своей твердой маленькой ручкой сжала ее. Это было такое таинственное, и в то же время такое откровенное заявление, что его тело и разум время от времени пронзала резкая дрожь, он больше не мог контролировать себя. А ее голос продолжал звенеть колокольчиком, но теперь в нем появились еще и насмешливые нотки. Она резко поворачивала голову и роскошная копна ее волос прикасалась к его лицу, и в этот момент его нервы раскалялись до предела, словно по ним пробегал электрический ток. Но средоточие его силы, расположенное у основания позвоночника, не поддавалось колебаниям, и это наполняло его сердце гордостью.
Они подъехали к высокому многоэтажному зданию, поднялись наверх в лифте. Дверь им открыл индус. Джеральд удивленно посмотрел на него, пытаясь понять, был ли он джентльменом – одним из индусов, обучающихся в Оксфорде. Но нет, это был слуга.
– Хасан, приготовь чай, – сказал Халлидей.
– Для меня место найдется? – спросил Биркин.
В ответ на этот вопрос слуга ухмыльнулся и что-то пробормотал.
Он пробудил в Джеральде неясные чувства – он был высоким, стройным и сдержанным, в общем, выглядел как джентльмен.
– Откуда ты взял такого слугу? – спросил он Халлидея. – Он настоящий щеголь.
– Да – потому что на нем одежда другого чловека. На самом деле, он все что угодно, но только не щеголь. Он попрошайничал у дороги и умирал с голоду, там-то мы его и подобрали. Я привел его сюда, а один мой приятель снабдил его одеждой. Он совершенно не то, чем кажется. Единственное его достоинство в том, что он не говорит и не понимает по-английски, поэтому ему можно доверять.
– Он такой грязный, – торопливо и тихо сказал молодой русский.
Индус сейчас же возник в дверях.
– Что тебе нужно? – спросил Халлидей.
Индус осклабился и смущенно забормотал:
– Хотеть говорить с хозяин.
Джеральд заинтересованно наблюдал за ним. Стоящий в дверях мужчина был привлекателен и хорошо сложен, он держался спокойно и выглядел элегантно и аристократично. В то же время это был глупо ухмыляющийся дикарь.
Халлидей решил поговорить с ним в коридоре.
– Что?! – услышали гости его голос. – Что? Что ты говоришь? Повтори-ка. Что? Какие деньги?! Хочешь еще денег? Но зачем тебе деньги?
Индус что-то приглушенно говорил, затем Халлидей появился в комнате с такой же глупой улыбкой и сказал:
– Ему нужны деньги на нижнее белье. Одолжите мне кто-нибудь шиллинг. Вот спасибо, на шиллинг он купит все необходимое.
Он взял деньги у Джеральда и опять вышел в коридор, откуда раздался его голос:
– Ты не можешь просить еще денег. Ты и так вчера получил три фунта и шесть шиллингов. Ты не должен просить еще денег. Живо неси чай.
Джеральд окинул взглядом комнату. Это была обычная лондонская гостиная, которая, очевидно, сдавалась вместе с мебелью, а поэтому была совершенно уродливой и лишенной индивидуальности. Но ее украшали резные деревянные статуэтки, привезенные из Западной Африки, изображающие негров. Эти странные и вызывающие волнение деревянные негры походили на человеческие эмбрионы. Одна статуэтка изображала сидевшую на корточках обнаженную женщину с огромным животом и искаженным от боли лицом. Молодой русский объяснил, что в такой позе она рожала, судорожно сжимая руками концы свисающего с шеи жгута, тужась и помогая плоду продвигаться. Странное, пронзительное, едва намеченное художником лицо вновь напомнило Джеральду зародыш, и в то же время оно было прекрасно, так как свидетельствовало о невероятном накале физического чувства, не поддающемся разумному познанию.
– По-моему, это совершенное непотребство, – осуждающе заметил он.
– Не думаю, – ответил ему Максим. – Я никогда не мог понять, что люди вкладывают в понятие «непотребство». По-моему, это прекрасно.
Джеральд отвернулся. В комнате была пара современных картин, выполненных в футуристической манере, стояло большое пианино. Все это вкупе с обычной для лондонских домов мебелью не самого худшего пошиба, завершало обстановку.
Киска сняла шляпку и жакет и присела на диван. Было очевидно, что в этом доме она чувствует себя совершенно свободно, однако в ней все же была какая-то неловкость, напряженность. Она еще не поняла, в качестве кого она приехала в этот дом. На данный момент она была связана с Джеральдом и она не знала, осознавали ли это остальные мужчины. Она задумалась над тем, как будет выпутываться из сложившейся ситуации. Но она не отказывалась испытать то, что ей было суждено испытать. Сейчас, в начале одиннадцатого, ничто не могло ей помешать. Ее лицо раскраснелось, словно после сражения, она рассеянно переводила взгляд с одного предмета на другой, смиряясь с неизбежным.
Слуга вернулся с чаем и бутылкой кюммеля. Он поставил поднос на столик возле дивана.
– Киска, – попросил ее Халлидей, – разлей чай.
Она не шелохнулась.
– Давай же! – повторил Халлидей тревожно-нервным тоном.
– Я пришла сюда не так, как приходила раньше, – сказала она. – Я пришла сюда только потому, что так хотели другие, ты здесь не причем.
– Моя дорогая Киска, ты сама себе хозяйка. Мне просто хочется, чтобы ты использовала эту квартиру на свое усмотрение – ты знаешь это, я тебе уже тысячу раз это говорил.
Она ничего не сказала, а лишь медленно и скованно протянула руку к чайнику.
Все расселись по местам и стали пить чай. Джеральд так ясно ощущал электрическое притяжение между ним и девушкой, такой тихой и молчаливой, что еще целый ряд условностей растворился в небытии. Ее молчание и неподвижность озадачивали его. Каким же образом сможет он добиться ее близости? Тем не менее, он не сомневался, что это случится. Он полностью доверял захватившему их потоку. Его замешательство было деланным, старые условности были разрушены, на смену им пришли новые; теперь каждый делал то, что говорило ему сердце, не обращая внимание на то, что именно оно говорило.
Биркин поднялся с места. Был уже час ночи.
– Я пошел спать, – сказал он. – Джеральд, я позвоню утром тебе домой или же ты позвони мне сюда.
– Хорошо, – сказал Джеральд, и Биркин вышел.
После его ухода прошло достаточно много времени, и вдруг Халлидей бодрым голосом предложил Джеральду:
– Слушай, оставайся у меня. Оставайся!
– Мы все не уместимся, – ответил Джеральд.
– Прекрасно уместимся – у нас есть еще три кровати помимо моей – давай же, оставайся. Все уже готово – здесь всегда кто-то есть, все всегда умещаются – обожаю, когда в доме полно народу.
– Но комнат-то всего две, – сказала Киска холодным злым голосом, – Руперт же тут.
– Я знаю, что комнаты всего две, – сказал Халлидей своим странно-высоким тоном. – И что из этого?
Его лицо расползлось в глупой улыбке, в его голосе слышались напряженность и двусмысленная решимость.
– Мы с Джулиусом будем спать в одной комнате, – сказал русский своим тихим, отчетливым голосом. Они с Халлидеем дружили еще со времен учебы в Итоне.
– Все просто, – сказал, вставая, Джеральд и потянулся, сложив руки за спиной. Затем он вновь стал рассматривать одну из картин. Его ноги каждой жилкой ощущали электрические волны, а в спине, напрягшейся, точно у тигра перед прыжком, разгоралось вводящее в оцепенение пламя. Он был безгранично удовлетворен собой.
Киска поднялась с места. Она метнула на Халлидея мрачный взгляд, взгляд полный тьмы и смертельного холода, при виде которого молодой человек глуповато-довольно расплылся в улыбке. Она вышла из комнаты, холодно произнеся в пустоту: «Спокойной ночи».
Повисла короткая пауза, они услышали, как закрылась дверь, и Максим произнес своим отшлифованным голосом:
– Вот и отлично.
Он многозначительно посмотрел на Джеральда и повторил, кивнув головой:
– Вот и отлично. Ты как раз то, что нужно.
Джеральд взглянул на гладкое румяное, не лишенное привлекательности лицо и на странные, полные непонятных мыслей глаза, и ему показалось, что тихий и безупречный голос молодого русского вибрирует внутри него, а не в воздухе.
– Значит, я то, что надо, – сказал Джеральд.
– Да-да! Ты как раз то, что надо, – повторил русский.
Халлидей лишь улыбался и молчал.
Внезапно в дверях вновь возникла Киска. На ее детском личике было замкнутое и мстительное выражение.
– Я знаю, вы хотите вывести меня на чистую воду, – низким ледяным голосом сказала она. – Но мне все равно, мне плевать на то, насколько я вам поддамся.
Она повернулась и снова вышла из комнаты. На этот раз на ней был перехваченный на талии просторный халат из пурпурного шелка. Она выглядела такой маленькой, по-детски беззащитной, возбуждающей жалость. И все же мрачный взгляд ее глаз потопил Джеральда в мощном темном пугающем потоке.
