Наталья Штурм - Все оттенки боли
Но Танька считала иначе.
Она присела на курительный подоконник, открыла элегантную кожаную сумочку и извлекла оттуда записную книжку.
— Здесь записан адрес Мухаммеда в Баку. Я сумела добыть. Ты знаешь, что, если мне надо, я все сумею. Короче, я собираюсь ехать к нему.
— Зачем?! — возмутилась я.
— Он знал меня неопытной влюбленной девчонкой. Пусть теперь узнает хладнокровной стервой. На этот раз я чувствую, что выиграю.
— Победа любой ценой? А если твой муж узнает? Родители? А если скандал разразится? Он, насколько я поняла, женат. На фиг тебе разрушать его мирок! Пусть себе живет да радуется.
Вот это я сказала напрасно. Потом уже поняла, но было поздно.
Танька взорвалась, как петарда, и рассыпалась возмущением на множество мелких слов:
— Да?! Умная ты какая! Мою жизнь сломал, а сам будет жить припеваючи? С какой стати? Он был моей первой любовью, я доверилась ему во всем, мечтала стать его женой, а в итоге он зло посмеялся надо мной и шмякнул об землю, как зеленую соплю.
Татьяна всегда талантливо изъяснялась, недаром школу с медалью закончила.
— Что ты скажешь дома? Опять, как перед выпускными, что я заболела и мне срочно нужны лекарства из цековской аптеки? Только на этот раз я каким-то чудом переместилась в Баку и болею там. да?
Танька посмеялась, но не самозабвенно, как раньше. Годы брали свое.
— Нет, на этот раз, дорогая, у меня будет командировка по заданию редакции. Не забывай, что я теперь без пяти минут журналистка! Могу колесить хоть по всему миру!
— Ты поступала в МГУ на журфак. чтобы под прикрытием отлавливать женатого мусульманина? Тогда лучшей профессии не выбрать. Журналистика открыла тебе все пути для сбора информации о событиях. Правда, в твоем случае ну уж очень узкая специализация…
— А у тебя широкая специализация? Когда ты собираешься поступать в музыкальное училище? Я всегда верила, что ты певицей будешь. А ты в машбюро оказалась. Чего ты ждешь?
Танька лихо перелезла на больную тему, чтобы я отцепилась от ее Мухаммеда. И это не сложно было сделать — я никогда не циклилась на чужой жизни.
— Перед поступлением мне нужно год позаниматься с педагогом. Она подготовит меня и возьмет в свой класс. Только для занятий нужны бабки, и, увы, немалые. Конечно, мама поможет, но мне неудобно. Я же взрослая, могу и сама заработать. Так что годик еще придется тут постучать.
— А папаша твой? Не думала его попросить? — озадачилась моими проблемами Таня.
Нас так учили — помогать и делиться. Танька от всего сердца делилась своими мыслями.
Я благодарно усмехнулась:
— Ну что ты. Танюш, кого просить-то? Вот сейчас ты «папаша» сказала, а я сперва даже не поняла, о ком речь… Забыла, что еще кто-то принимал участие в моем рождении.
Танька скорбно покачала головой:
— Неправильно это. Несправедливо! Он же никогда вам не помогал, так хотя бы сейчас дал на репетитора. Попроси у родственника, — может, он и сам хочет помочь, но не знает, как.
Я мысленно воспроизвела облик родственника.
Тот единственный раз, когда мы с ним стояли перед зеркалом в нашей ванной и мама в шутку предложила мне найти пять отличий. Результатом поисков стало признание матери, что вот он и есть мой родименький, который так легко отказался от меня при рождении. Пятым отличием было чувство вины на моем лице за то, что так тяжело меня растить, и отсутствие вины на его.
— Я не думаю, что у родственника в лексиконе есть слово «раскаяние», — ответила я Тане, прикинув.
— Знаешь, поступай как хочешь, но обиды и гордость — это их проблемы, матери и папашки. А твоя задача получить то, что тебе причитается. Есть конкретная цель — поступить в институт…
— В училище, — поправила я.
— Хорошо, в училище. Это достойно уважения. Любой родитель будет гордиться своим ребенком и помогать ему. Твоя мама всю жизнь работала одна, чтобы тебя достойно вырастить. Ты окончила лучшую в Москве школу, плюс музыкальная восьмилетка, плюс чего там у тебя еще?..
— Профессию уговорила получить — на кусок с маслом.
— Вот! Машинистки везде нужны! Теперь он пришел на все готовое, осталось лишь помочь поступить на вокальное. Звони ему, иди к нему и не раздумывай даже!
— Нет. Я ничего просить не буду — он не заслужил.
Танька гневно выдохнула и сдалась:
— Зря…
Мы стали прощаться, потому что наверняка мне уже на стол работы навалили.
— Тань, а ты все же съезди в Баку. Мне кажется, у тебя получится, — вдруг сказала я.
— Да мне на гордость наплевать. Победителей не судят — судят победители. Вот мы и посмотрим, кто кого.
— Главное, чтобы он потом от ребенка не отказался. — почему-то сказала я.
— От какого? Ты о чем? — не поняла Танька, спускаясь по лестнице.
— Это я так, на всякий случай, — успокоила я ласково. Но села на рабочее место и тут же набрала Светке, как старшей. — Танька идею подала. Как ты думаешь? — советовалась я, трубку прижав плечом, а провод, пачкой бумаги А4. чтобы аппарат на пол не бухнулся.
— У нее шея короткая и походка тяжелая. — ревниво высказала Светка свое мнение о моей однокласснице.
— Да хрен с ней. Как ты думаешь, папашке звонить?
Светка никогда долго не думала, иначе могли решить, что она сомневается. Чем быстрее ответ, тем звонче мысль.
— Конечно! А что мы теряем? Пойдем, поприкалываемся. Интересно все-таки, какой он. па-па!
В комнату вбежала редакторша и умоляющим взглядом уставилась на каретку.
— Сейчас, сейчас, пять минут! — закивала я, продолжая печатать.
— Пять много, у вас минута! Эфир через три минуты — только добежать! — металась вокруг машинки взмыленная редакторша.
— Поедем вместе, чтобы тебе не страшно было. Разговаривать с ним буду я. Ты, главное, молчи с укором, и все.
— Проверяйте сразу, чтобы опечаток не было, это очень важный текст.
— Если хочешь, я сама ему позвоню. Согласна?
— Уже готово? Много еще?
— Как его зовут? Какое у тебя отчество?
— Быстрее можно?
— Николаевна… Да. я стараюсь…
— Рауль Кастро приехал, будут еще эфирные изменения, никуда не уходите…
— Значит, я ему скажу: «Дядя Коля, мы пришли поговорить…»
— Его зовут Виктор…
— Кого? Папашку?!
— Там еще курсивом набран текст на вклейке — не пропустите…
— Да, хорошо… Мне мама при рождении отчество другое дала, чтобы он. когда я вырасту, не предъявлял свои права…
— Да ты что?! Это плохо… Фамилия мамы, отчество придумали — как мы докажем, что ты его дочь?
— А можно печатать быстрее, две минуты до эфира?!
— Вы меня отвлекаете — не смотрите на мои руки…
— Вас отвлекает телефон, как можно разговаривать и печатать?!
— Так! Я вслепую работаю, мне телефон не мешает…
— Ерундой какой-то отвлекаете себя от работы…
— Пусть эта баба заткнется, я тебя плохо слышу…
— Это не ерунда, это моя жизнь, просто пока корявая, черт побери… бумага закончилась…
Редакторша услужливо схватила пачку А4. придерживающую провод телефона. Легкий аппарат тут же спрыгнул со стола и повис над полом.
— Не трогайте тут ничего!
— Господи, отдайте хотя бы. что уже готово, остальное донесете!
— Я могу остальное застенографировать, хотите?
— А я расшифрую, ха-ха! Так как мне отца твоего называть — Николаем или Виктором?
— Ну. блядь, тебя Светой зовут или можно и Зиной называть?!
— У вас ошибка — «юные ленивцы», поправьте на «ленинцы» вот здесь…
— Сами поправляйте! Вы же редактор! Пялились на клавиши, вот и опечатка…
— Хамка…
— Придирастка…
Производственные конфликты воспринимались как «рабочий процесс» и не тянулись долго. На следующий же день все друг с другом премило общались, потому что времени не было даже обсосать скандал.
Может, именно из-за хронического цейтнота я и не смогла бы сейчас узнать ни одного лица из тех, с кем проработала почти год. Мы видели тексты и телевизор с одними и теми же передачами, курсирующими по «Орбитам». Еще был кратковременный обеденный перерыв за свой счет (сдельная работа это всегда за свой счет) и поздно вечером переполненный троллейбус до метро. И тем не менее на тот момент это был единственный путь заработать на подготовку к вступительным экзаменам в музыкальное училище. Не самый легкий, но самый достойный.
По иронии судьбы, дом папашки оказался тот же. где я кормила клопов, зарабатывая на белые тапочки с кожаными завязками.
В доме располагался магазин «Руслан», напротив, через Садовое, возвышалось Министерство иностранных дел. Смоленская площадь.
Весь этот пафос не имел никакого отношения к самому дому, поскольку все квартиры в нем были жестко коммунальные, комнатушки маленькие, пресловутая одна уборная и единственный железный телефонный аппарат на стене в прихожей с исписанными химическим карандашом обоями.
