Руперт Томсон - Книга откровений
Он не знал, как истолковывать их поведение. Неужели они действительно не заметили, что над ним издевались, что его приковали к стене? Или они притворялись, что ничего не замечают, чтобы скрыть неловкость и стыд? Или таким хитроумным способом, почти закодированным, чтобы не догадались его захватчики, пытались придать ему силы, вселить надежду на избавление? Прежде чем он успел решить для себя, в чем же дело, мать увидела в окне люка полную луну и издала легкий вздох удивления и восторга. Потом она начала кружиться, понимая, что все на нее смотрят, и в то же время не обращая ни на кого внимания. В призрачном серебряном воздухе ее юбка раздулась вокруг ног колоколом…
К нему приходили и другие разные люди, с которыми он сталкивался в жизни. Берт Пшер, директор труппы. Стефан Элмере, фотограф. Появилась даже его наставница, Изабель ван Заанен. На ней была.длинная шуба, а в ушах - бриллиантовые серьги, она выглядела так, как будто только что вернулась с премьеры спектакля. Изабель много лет работала в его труппе в качестве приглашенного хореографа, и он своим успехом обязан ее советам и поддержке.
Стоя у стены, она зажгла одну из своих египетских сигарет. «Помнишь, что сказал Баланчин? - произнесла она. - Сначала - пот, потом - красота». Изабель улыбнулась сама себе - Баланчин был ее другом. Потом подошла к нему и склонилась над ним так, чтобы он мог коснуться губами ее щеки.
Никто из посетителей не обмолвился о его ситуации, никто даже, казалось, не заметил его положения. Все равно он был рад, что они пришли к нему, для него это было некоторым утешением. Ему важно было знать, что за пределами этой комнаты существуют живые люди. Люди, которым он нужен. Даже если они активно не ищут его, они думают о нем. Это была хоть какая-то связь, живая цепочка.
Правда, иногда его гости приносили ему известия, которые он не хотел слышать.
Ты никогда не будешь свободен…
Наше время истекло…
Ты и я…
Наше время вместе…
Истекло.
Рана заживала медленно, с трудом. Возможно, он сам был в этом виноват - во сне ворочался и невольно раздражал рану, а может, она плохо заживала оттого, что ее натирало кольцо. Как бы там ни было, ему давали антибиотики, чтобы избежать заражения, и кодеин как болеутоляющее. Из-за действия лекарств он почти все время чувствовал себя вялым и заторможенным. Изредка в голове у него прояснялось и он замечал, что женщины, ухаживающие за ним, все время обнажены, хотя на головах по-прежнему надеты колпаки. Часто на ногах у них он видел обувь. Астрид и Гертруд предпочитали туфли на высоком каблуке, а Мод приходила в своих старых рабочих ботинках. То, что они перестали носить свои плащи, было проявлением их вопиющего бесстыдства и в то же время сексуальной потребностью. Сначала им было достаточно лишь видеть закованного в цепи мужчину. Теперь же их возбуждал вид его раны -само ее происхождение и расположение. Когда они водили его в туалет, то по-прежнему заковывали его руки и ноги, но теперь одна из них вела его за цепь, как будто он был неким экзотическим, но прирученным зверем. Когда он лежал на своей подстилке, они ходили кругами около него, бросая жадные взгляды из-под колпаков. Иногда они наклонялись и трогали цепь, при этом их дыхание учащалось и голоса становились приглушенными, как загустевшие взбитые сливки. Временами они осторожно, чтобы не потревожить его пенис, приподнимали цепь - так пытаются вынуть из рук заснувшего пьяницы пустую бутылку из-под пива. А иногда, когда его одурманенное медикаментами сознание прояснялось, он обнаруживал какую-нибудь из женщин сидящей напротив него с запрокинутой головой и рукой, ритмично движущейся между ног…
Он никогда раньше не видел, как женщины мастурбируют -ни одна из его девушек не делала этого перед ним. И сейчас его поразило, что каждая из женщин делала это по-своему. Мод всегда начинала сидя на коленях, затем в какой-то момент она падала вперед, прерывисто дыша, всей своей тяжестью опираясь на левую руку так, что на запястье сморщивалась кожа и ее короткие ногти краснели от прилива крови. При этом правая рука была задвинута между бедер так, что кисти не было видно… Астрид мастурбировала стоя. Она прислонялась спиной к белым трубам, которые шли из пола в потолок, а иногда подходила близко к нему, стоя над резиновой подстилкой. В отличие от Мод она ласкала все свое тело, ее руки порхали везде, они казались странно отстраненными, не принадлежащими ей. Ладони ее ощупывали грудь, скользили по бедрам, терли внутреннюю поверхность ляжек, не задерживаясь на одном месте дольше чем на несколько секунд, достаточных, надо полагать, чтобы оживить ту или иную часть тела. Когда она испытывала оргазм, ее колени слегка подгибались, как будто после приема дозы мышечного релаксанта, ей трудно было удерживать равновесие… Гертруд была более прямой в проявлении своих чувств, чем Астрид, и в то же время более замкнутой. Если это и удивило его, так только потому, что она последней из них показала свое тело. И он подумал, не самая ли она стеснительная из всей троицы. Хотя в том, как она лежала перед ним на спине, широко расставив ноги, не было ничего похожего на стеснительность. Ее вульва была бледно-розового цвета с неровными припухшими губами, похожими на страницы книги, которая упала в воду, а потом страницы высохли и слегка покорежились. Гертруд обычно так глубоко погружала в себя средний и указательный пальцы, что ее рука казалась беспалой; при этом на шее у нее выступали красные пятна. Впрочем, пятна иногда выступали и на груди, и на коже живота… Было только одно, что объединяло трех женщин, - в момент оргазма они все содрогались. Казалось, что это отклик на яростное потустороннее воздействие; так сотрясается верхушка дерева, если потрясти его ствол. Ему вспомнились рассказы о волнах во время прилива и отлива. Когда волна прилива пройдет тысячу километров, она становится одной из многих, накатывающих на берег. Именно так отстраненно он себя и ощущал, когда наблюдал за женщинами. Он видел только малую частицу энергии, он наблюдал лишь рябь на воде.
Вскоре они захотели увидеть его, как выразилась Астрид, «в возбужденном состоянии». Отверстие в его крайней плоти еще не затянулось, но он уже не чувствовал дискомфорта. Можно было ожидать, что после всего, что он перенес, у него не будет возникать эрекции, но это оказалось далеко не так. Эрекция наступала, несмотря на поврежденную крайнюю плоть - иногда она наступала именно из-за повреждения. Когда женщины это заметили, они не смогли скрыть своего удовлетворения. Казалось, что вид его восстающего пениса, пытающегося приподнять цепь, приводил их в экстаз. Они возбуждались, просто наблюдая за этим. Он закрывал глаза, но это не мешало ему слышать чавкающий звук, производимый их пальцами, введенными внутрь тел… Показывали ему порнографические фильмы, кормили его пищей с добавлением афродизи-аков, усиливающих сексуальное влечение. Особенно отличалась Астрид. Она надевала сексуальные наряды, начиная с самых обычных и заканчивая самыми извращенными, которые могли бы возбудить фантазию любого мужчины. Однажды она надела униформу медсестры. В другой раз нарядилась как девушка-ковбой - в джинсы с обрезанными брючинами и огромную ковбойскую шляпу. А еще обтягивала некоторые части тела прозрачной пленкой или обматывалась веревкой. Но в основном отдавала предпочтение коротким юбкам, из-под которых виднелись трусики (они могли быть с отверстием внизу -прямо из секс-каталога или простые, белые, хлопчатобумажные, как у школьницы, но плотно обтягивающие), а временами трусиков не было вообще. Он был, как она и рассчитывала, зачарован ее щелочкой, которая выглядела такой аккуратной, симметричной, как будто это не половой орган, расположенный между ног, а некая экзотическая морская раковина темно-сливового цвета… И все время они держали его обнаженным, для этого комната сильно обогревалась, а десятиметровая цепь, тянувшаяся от его пениса к скобе в стене, напоминала какой-то сюрреалистический вид пуповины…
Именно в этот период эксгибиционизма он заметил перемену в отношениях между женщинами. Хотя разница в поведении Мод и двух других женщин была всегда, но теперь она усилилась. Мод начала отстраняться от того, что происходило в комнате. Например, не предпринимала ни малейшей попытки возбудить его и перестала мастурбировать перед ним. Теперь она явно старалась все время держаться в тени, в стороне. Иногда поворачивалась и уходила, показывая этим, что не желает наблюдать за происходящим. Она больше не заговаривала с ним. Астрид и Гертруд, казалось, не заметили этой перемены, а если и заметили, то не считали нужным признать ее.
Однажды утром его предположение подтвердилось, хотя не совсем тем образом, который бы он предпочел. Дверь открылась, когда он еще дремал. Вошла Мод, одна. Он приподнялся на локтях, позевывая. Она стояла перед ним, носки ботинок были слегка повернуты внутрь, плечи опущены, как бы придавлены тяжестью. Впервые он заметил у нее родинку справа от пупка.
