Шахразада - Страсть гордой княжны
И тут его не ждало разочарование: девушка сидела, скромно потупив взор, не играла четками, не вышивала, не краснела в ответ на шутки родителей или восхваления Садыки. Она, казалось, почти не слышала говорящих. И это подкупило Масуда.
«Должно быть, красавица волнуется. Еще бы – ведь сейчас, возможно, решается ее судьба. Быть может, это к лучшему, ведь я тоже волнуюсь, решается и моя судьба. Так давай же, милая, волноваться вместе!»
И Масуд, благовоспитанно улыбаясь отцу семейства, прислушался к мыслям скромницы. О да, она не слушала того, что происходит вокруг. И не слышала, ибо не хотела слышать, вновь и вновь вспоминая то, что произошло вчера в банях.
Перед Масудом встали высокие стены, подогретое каменное ложе… Он даже почувствовал на своем, о нет, на ее, Фариды, теле умелые руки массажистки. И юношу накрыли воспоминания необыкновенно яркие, явственно свидетельствующие о том, какое место занимает сватовство в мыслях невесты и какое отведено тому, что почитает она более чем реальным.
Фарида помнила, что она почти уснула, изнеженная уверенными движениями рук на своем теле. Руки эти на мгновение замерли, но затем возобновили свою работу, спустившись с покатых плеч и спины к тонкой талии и дальше, к округлым бедрам и стройным ногам, словно нарочно обойдя вниманием две прелестные выпуклости ягодиц. Колени, щиколотки и каждый пальчик на ноге были тщательно размяты, а когда руки начали массировать ступни, Фарида застонала. Ощущение было настолько сильным, что она наконец проснулась. Руки снова стали подниматься, нежно касаясь чувствительной кожи внутренней поверхности бедер, но старательно избегая той влажной розы, которая начала пульсировать и наполняться сладкой тяжестью.
– Я думаю, тебе не стоит… – начала было Фарида, но не закончила фразы, потому что руки, скользкие от благоуханного масла, замерли и легко стиснули мягкие округлости ее ягодиц.
– Перевернись, – прошептал ей в ухо мужской голос. – Неужели мои руки похожи на женские?
Фарида вздрогнула, потеряв дар речи. Она была слишком ошеломлена, чтобы сопротивляться, когда ее мягко, но решительно перевернули на спину. Потом она почувствовала приятный холодок от ароматного масла, и те же руки заскользили по ее груди и животу. Движения их были столь искусны и чувственны, что у девушки перехватило дыхание.
– Кто ты? – еле слышно прошептала она, а ее руки невольно потянулись к широким плечам, прикрытым шелковой тканью.
Ответа не последовало, и волшебные руки стали спускаться ниже, по животу к ногам, которые сами собой раздвинулись при их прикосновении. Фарида совсем не чувствовала страха, было только удовольствие.
– Ты Страж Тайны? Это о тебе судачат девушки города? – прошептала она. – Почему ты не хочешь показать свое лицо?
– Всему свое время, – коротко ответил он, и Фарида почувствовала, как его рот нашел ее упругий сосок и жадно вобрал его в себя, слегка прикусив губами.
– О Аллах великий! – воскликнула она.
– Скоро, красавица, ты почувствуешь себя на небе.
Она открыла было рот, но не сумела произнести ни слова протеста, потому что он заполнил ее рот своим языком. Поцелуй требовал ответа, и она дала этот ответ. Его ладони лежали на ее грудях, которые целиком умещались в них, а пальцы время от времени сжимали соски, посылая по всему телу Фариды горячие волны. Он оторвался от ее губ, на мгновение его горячий язык обжег пупок, потом он зарылся лицом в темный треугольник волос между ее бедрами. Она содрогнулось всем телом, когда его язык коснулся сокровенной пульсирующей точки, и с ее губ сорвался крик:
– О, прошу тебя!
Она сама не знала, о чем просит: то ли чтобы все это прекратилось, то ли чтобы продолжалось вечно. Но он не остановился, его ласки стали еще более страстными. Его язык раздвигал нежные складки, сильными движениями возбуждая набухший бутон – средоточие самой чувственности, и наконец он скользнул в глубину этой драгоценной раковины, полной сладостной влаги. Он придерживал ее бедра, и стоны, которые слетали с ее уст, разжигали желание, которое зрело в нем.
Волны наслаждения поднимали ее все выше, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, и в отчаянном порыве сорвала и отшвырнула прочь его головной убор и запустила пальцы в густые волнистые волосы. В этот миг весь мир словно взорвался и раздался ее ликующий крик.
По ее телу еще долго прокатывались судороги неизъяснимого блаженства. Он держал девушку в объятиях, шепча слова, которых она не слышала, а когда расслабилась, отпустил ее. Фарида пробормотала что-то в знак протеста, потянулась за ним, потом услышала шелест шелка и снова почувствовала его тело, уже обнаженное, рядом с собой. И снова начался изысканно медленный подъем к вершине желания, искусством которого, как говорили, он владел в совершенстве так же, как искусством управлять своим телом и сдерживать страсть до решающего момента. Фарида изогнулась, протянула руку и сжала в ней что-то огромное, с невероятной мощью пульсировавшее, гладкое и твердое. «Стальной клинок в шелковых ножнах», – подумала она.
Его рука накрыла мягкое возвышение внизу ее живота, а пальцы скользнули во влажную щель, в которую он так жаждал погрузиться, чтобы ненадолго стать единым целым с этим прекрасным женским телом.
Фарида почувствовала, что не может больше вынести этой муки, как бы сладка она ни была, и сама направила то, что сжимала ее рука, во влажный жар своего лона. Он хрипло застонал, сжал ее бедра, без малейшего усилия перевернул и поднял ее, так что она на мгновение повисла над ним в воздухе, и опустил на свою до предела напряженную плоть. Сжимая коленями его узкие сильные бедра, она начала двигаться в такт его движениям; потом ее тело само выбрало темп, а конь, которого она оседлала, послушно следовал за своей прекрасной всадницей.
По его прерывистому дыханию Фарида поняла, что он приближается к той точке, откуда нет возврата; ее дыхание тоже учащалось вздох за вздохом, пока наконец все существо словно вспыхнуло и взлетело в небо, разорвавшись на тысячу частиц. В то же мгновение он перестал сдерживаться, и взрыв, потрясший его, был не менее мощным.
Медленно спускаясь с тех высот блаженства, которые дано достичь только умелым, Фарида не отпускала сильные руки, крепко державшие ее в объятиях. Да, умелого любовника она совсем не знала, да разве это было столь важно? Страсть, пылкая, всепоглощающая – вот что было важно для нее.
Не сразу удалось Масуду прийти в себя и вернуться в комнаты, где беседовал он с родителями невесты. Подобные мысли скромной красавицы, без сомнения, зажгли грешный огонь и в чреслах самого Масуда. Однако он нашел в себе силы ничем не выдать предательского возбуждения.
О да, конечно, по сравнению с подобными переживаниями сватовство было просто бледной унылой тенью жизни. Тенью докучливой, мешающей. Если бы Масуд нашел в себе силы услышать еще одну мысль девушки, он бы узнал, что она, конечно, согласится на этот брак. Ведь жених-то небеден, не уродлив… И купец к тому же. А значит, бóльшую часть своей жизни проводит в разъездах. И потому ей, умнице и скромнице Фариде, не придется ничего в своей жизни менять и в чем-то себе отказывать.
Однако Масуд, к своему счастью, этого уже не узнал, ибо отвращение вновь захлестнуло юношу. Он не стал доискиваться его причин, однако понял, что более никаких свах на пороге своего дома не потерпит. Во всяком случае, не этих свах, не здесь и не сейчас.
«Быть может, потом… Лет через десять… Или пятнадцать… Или… Потом, Аллах всесильный, потом…»
– Благодарю сей дом, да хранит Аллах всесильный его своей милостью! Благодарю вас, достойные его хозяева. – Масуд на полуслове прервал речь хозяина и торопливо поднялся.
Садыка, разомлевшая, обливающаяся потом, вынуждена была отставить пиалу и поспешить за уходящим Масудом.
– Да благословит и возвысит Аллах всякого, кто решится войти в эти стены и найти здесь счастье своей жизни! – только и смог произнести Масуд, закрывая за собой калитку в дувале, окрашенную ярко-зеленой краской.
Юноша возвращался домой. И почувствовал, что делает это с удовольствием – здесь ему не лгали, здесь его не оценивали по богатству одеяния или по чувственным достоинствам. Здесь он мог быть самим собой.
«Воистину, я должен найти ту, с которой смогу быть самим собой! И пусть эта встреча состоится не завтра, пусть до нее, быть может, еще десятки лет. Однако я должен оставаться самим собой, а не толстым кошелем, не неутомимым жеребцом или сладкоголосым болтуном…»
Масуд вошел в свою комнату, сбросил тяжелый кафтан и собрался умываться. И тут ему в голову пришла еще одна мысль, удивительно простая и, возможно, несбыточная.
– Пусть она, та, которую я изберу, также остается самой собой: пылкой и страстной потому, что этот огонь зажег я, мудрой и спокойной потому, что рядом со мной ей не о чем беспокоиться, терпеливой и веселой оттого, что мои шутки ей смешны, а мои глупости ее забавляют… Пусть же она будет столь же свободна со мной, сколь и я буду свободен рядом с ней!
