Александр Борянский - Теннис в недавнем прошлом
"Почему ты не победил Менелая?!"
"Я думал о тебе,"
"Где была тогда Афродита? Почему не пришла на помощь?"
"Она, тоже смотрела на тебя."
"Зачем я ей?.. Знаешь, вчера Кассандра сказала Приаму, что ты убьешь Ахилла. Разве это возможно для смертного - убить Ахилла?"
"Возможно."
"Тогда почему ты не сделаешь этого? Именем Афродиты!"
"Именем Афродиты нельзя убивать. Когда она отвернется от нас, я возьму лук, несколько стрел и выйду против Ахилла."
Хорошо, пусть не было именно так, пусть не приставали к нему в глубине леса три богини, не предлагали себя... Тем не менее, это правда. Если богини не стали являться в образе пышных женщин, развратно покачивающих бедрами в надежде на заветное яблочко, - тогда это правда даже в большей степени.
Было, было три соблазна. И он знал, что может. И первое, и второе...
- Во дворце он сразу почувствовал себя чужим. Это естественно. Он ведь даже не был настоящим царевичем. Сыновья Приама с подачи Кассандры признали его братом только по одной причине: изящный пастух, вышедший из леса, победил в состязаниях всех их, натренированных монстров войны, Одного за другим, и последним Гектора в решающей схватке за приз. В метании копья победил, и в беге, и (что удивительно!) продержался на равных в борьбе, и особенно уверенно победил в стрельбе из лука. Кто-то, кажется Деифоб, легко вспыхивающий по любому поводу, крикнул: "Он опозорил нас! Убьем его!" - и Парис выхватил меч у ближайшего воина, со всех ног бросился к храму Афины, там прижался к стене (спиной к Афине), стал на полусогнутых ногах в боевую стойку, которую незадолго до того сам придумал, и с вечной своей улыбочкой негромко предложил:
- Ну, возьмите!
И будущие братья поняли, что половина из них, загорелых и мускулистых, ляжет здесь, прежде чем этот нахал будет убит; что сделать все быстро можно только с помощью Гектора, - однако никто бы никогда не решился предлагать Гектору участие в убийстве человека, которому он только что проиграл в честном единоборстве. Сыновья Приама смотрели на улыбку Париса и не двигались с места. А народ Трои ждал перед храмом, и они знали, что народ Трои ждет.
Парис на мгновенье отпустил рукоять меча, снова сжал и его рука слилась с верным оружием, помощником в бою.
И тогда Кассандра воскликнула:
- Брат мой! Брат мой воскресший! Позовите Приама и Гекубу - их сын жив! Он не погиб, он вернулся в день совершеннолетия! Вот он!..
После этого у Париса началась новая жизнь - жизнь во дворце. Больше ему ничто не угрожало. Его приняли - Приам, Гекуба, Гектор, Эней. Но чужим он остался.
Приам и Гекуба верили, что Парис - их сын, потерянный в детстве и выросший в лесу. А иначе откуда ему такая удача? Боги знают, кому помогать, а кому нет, Приаму хотелось верить...
Гектор, великий и могучий, навсегда признал в Парисе равного. Все, что Гектор делал, было навсегда, Решений своих он не менял.
Эней же вообще прилепился к Парису: пил с ним 300 вино, учился стрелять из лука, бродил по лесу, где тот вырос.
Нет, не они дали Парису почувствовать, что во дворце он чужой. Он знал это сам.
Он молчал целыми днями и все больше ощущал, как неумолимо сжимаются дворец, Троя, Троянское царство, как они становятся маленькими для него, привычными, надоевшими, Вот сюда, в эту гавань раз в два месяца приходит корабль, который привозит молодых рабынь, и сыновья Приама наперебой бегут разбирать товар. "А ты, Парис? - кричит Энеи, - Выбрать тебе?" А здесь Гектор по утрам собирает троянских воинов и проверяет их боевые способности. Он стоит, опираясь на громадную пику, а воины перешептываются: "Великий Гектор..'" А вот тут сидят старцы; они сидят и вспоминают, и, проходя мимо (но не забыв почтительно поздороваться), можно услышать: "О, то был сын богини!" или "Да, этот герой был учеником Геракла!"
Во всем дворце, во всей Трое только Кассандра, некрасивая, коротконогая, непохожая ни на Приама, ни на Гекубу интересовала Париса. Она была великолепной сочинительницей и фантазеркой. Она всем так надоела своими рассказами, что Приам при звуке ее голоса вздыхал, а Гектор нетерпеливо морщился. Она знала, что ее не хотят слушать, но не могла остановиться и придумывала, придумывала, придумывала...
Прекрасные истории: о спорах между богами и о морских путешествиях, о чужих странах и о начале всех начал. О невероятной любви и разрушительной войне.
С какого-то момента Парис стал единственным, для кого она рассказывала. Он молчал и слушал.
Это Кассандра придумала сказку о трех богинях и яблоке раздора,
Нет, Парис не лгал, когда говорил о ней, как о своей. Это действительно была ЕГО сказка. И он действительно выбрал любовь. Еще тогда, в лесу, в своем одиночестве однажды ощутив, что может очень многое.
Он выбрал, а Кассандра лишь сочинила сюжет, которым оправдала его выбор.
У нее никогда не хватало смелости (а может, и в голову не приходило) жить по своим сюжетам. Но Парис не только слушал - он ВЕРИЛ в ее истории, И смелости у него было сколько угодно. Смелости и желания воплотить,
"Прекрасная Елена прекрасна! - сказал себе Парис. -Она не может быть выдумкой!"
Красавец, ставший царевичем в день совершеннолетия, принял и полюбил образ, созданный некрасивой, нелюбимой собственным отцом Кассандрой, Образ, который соприкасался с реальностью только через имя -
Е Л Е Н А.
Дворец Менелая оказался большим, но примитивным. В сущности, это был не дворец, а очень большая хижина с множеством комнат. Правда, Энеи говорил, что у старшего брата Менелая в Микенах дворец замечательный, небывалый; однако то, что Парис и Эней до сих пор видели в их путешествии по Ахайе (под Ахайей троянцы подразумевали весь Пелопоннес), пожалуй, даже уступало Трое,
Они уже были у Нестора в Пилосе, "Мудрейший Нестор в белостенном Пилосе..." Именно эту фразу повторял Эней вслед за финикийскими купцами. Стены Пилоса оказались серыми, а Нестор то и дело заговаривался, длинно и изощрённо излагая, как было прежде и как должно быть сейчас...
О жене Менелая Эней ничего не говорил. Он сказал только: "У Менелая есть жена."
Менелай с удовольствием показывал свое богатство. Рабов в самом деле было много. Парис скучал,
- Пора перейти к трапезе, - сказал наконец Менелай, и в его устах, в устах здоровенного двадцатилетнего парня, который уже год как называется царем и все не может привыкнуть, учтивая фраза прозвучала заученно и неуклюже.
- Как зовут твою жену, Менелай? - спросил Эней, стремясь поддержать разговор и дать возможность хозяину похвастаться и этой стороной своего благополучия.
- Елена, - ответил хозяин.
Это уже потом, задним числом придумали клятву женихов, состязание за Елену… Какая клятва? Обыкновенный военный союз, обыкновенное замужество. Менелай даже прельстился не самой Еленой, а тем, что ее отец Тиндарей был стар и не имел на тот момент другой кандидатуры на должность царя Спарты.
Потом конечно - как можно было забыть об ахейском военном союзе? Как можно было забыть о том, кто стоял за Менелаем - о его старшем брате?! Как можно было не побояться, будучи всего лишь приемным сыном Приама и имея такое количество братьев, хороших и разных?! Как, из-за чего? Только из-за необыкновенной, божественной женщины!
Прекрасная Елена!
(Спасибо, Кассандра...)
Менелай говорил с Энеем, а Парис сидел и смотрел. Елена отвечала Энею, а Парис сидел и слушал. Менелай обращался к Парису, а Парис, отвечая, смотрел на нее и думал...
И она тоже, она тоже поглядела на него. Раза три, не больше, но он все увидел. Что она скучает в этом огромном, похожем на загон для скота доме. Что она никогда не была нигде, кроме Спарты. Что она вряд ли чего-то боится, и главное - не боится самой себя.
И он смотрел уже даже не на нее, а куда-то мимо...
"Помнишь?"
"Конечно, милый."
"Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос..."
Короче говоря, наступило утро, и когда оно наступило, Парис знал, чего он хочет и что сможет сделать. А когда солнце взошло в очередной раз, Елена была с ним, на его корабле, и корабль летел назад, в Трою. Эней, хотя и угрюмый, с уважением глядел на Париса, а Парис, улыбаясь восходящему солнцу, любовался лазурным небом, ласковым морем, сильными гребцами, наполненным парусом - и Прекрасной Еленой на фоне проплывающих мимо островов.
