Данило Майнарди - Собака и лисица
Проявляя постоянно предельную осторожность и стараясь не двигаться, Арман возбуждал все большее любопытство мальчика. Тот приближался к нему, заводил «разговор», трогая его языком и издавая закрытым ртом гортанные звуки, напоминавшие голос газелей. А наблюдатель, как нередко поступают в разговоре с детьми взрослые, подражая их несовершенной речи, старался отвечать мальчику, используя его же язык. Кто знает, может быть мальчик-газель заметил, что это новое живое существо удивительным образом походило на него? А что если здесь сыграло свою роль самопознание? Или самозапечатление?
Только путем столь редких естественных экспериментов или из-за более драматичных ситуаций, когда в силу преднамеренных или непроизвольных обстоятельств ребенок вынужден расти в полнейшей изоляции от людей, лишившись родительской заботы и ласки, мы познаем, какое чрезвычайно важное значение имеет общественное воздействие для нормального развития наших детей. Однако я несколько уклонился в сторону под явным влиянием книги Жан-Клода Армана «Дикий мальчик большой пустыни»,[9] которой совсем недавно зачитывался по вечерам.
Вернемся же к основной нашей теме, то есть ко всему тому, что имеет непосредственное отношение к эксперименту с собакой и лисицей. Итак, в ходе импринтинга неизгладимо запечатлеваются некоторые повадки и половое влечение к живым существам, служившим объектами запечатления во время критического периода. Если взаимно введенные в заблуждение виды каким-то образом приспосабливаются друг к другу, то события выходят за рамки обычного и могут принять совершенно неожиданный оборот. Примером этому служат некоторые взаимоотношения, наблюдаемые между хозяином и паразитом, или, как мы увидим далее, процесс одомашнивания животных.
Если же взаимно введенные в заблуждение виды сходны генетически, то может произойти гибридизация. Так, американскому орнитологу начала века Уитмену удалось вывести несколько гибридов различных пород голубей. Он подменивал яйца у голубей, подлежащих скрещиванию, и добивался того, что новое потомство приобретало некоторые характерные признаки поведения, свойственные смежной породе. Когда выведенные таким путем голуби подрастали, они начинали испытывать взаимное половое влечение и легко спаривались, давая гибридное потомство. В качестве другого примера сошлюсь на спаривание альпаки с вигонью – двух американских представителей семейства верблюдов, родственных ламам. В данном случае успех обеспечен лишь тогда, когда будущие супруги вскормлены не собственными матерями, а самками смежного вида.
Мы видим таким образом, насколько широки и вполне определенны функции импринтинга, которые особенно наглядно проявляются благодаря вмешательству человека. Удастся ли нам добиться в ходе импринтинга того взаимопонимания между собакой и лисицей, изучить которое мы ставили своей целью? Насколько близкими станут отношения между ними? Какие при этом могут возникнуть препятствия анатомического, физиологического и поведенческого свойства? Одним словом, рассмотрим теперь импринтинг у собак и лисиц.
Импринтинг у собак и лисицПомните ли вы о родителях Кочиса после этих несколько затянувшихся, но необходимых рассуждений об импринтинге? Когда наш лисенок появился на свет, его отцу было семь лет. Он был отловлен в возрасте трех месяцев егерем одного из охотничьих хозяйств на Апеннинах, в провинции Реджо-Эмилия, и с той поры жил в неволе. С первых же дней он показал себя строптивым, агрессивным, подозрительным – в общем совершенно необщительным зверем.
После шестилетнего пребывания в неволе он не переставал приходить в крайнее возбуждение при виде даже тех людей, которые постоянно ухаживали за ним.
Его подруга Кьё была найдена в лесной норе в очень раннем возрасте, когда у нее еще не прорезались глаза, и вскормлена пойнтером в обычных домашних условиях. Она обладала на редкость миролюбивым нравом, позволяя ласкать себя и брать на руки; ее можно было теребить за уши и дергать за хвост, безбоязненно позволять ей захватывать руку в пасть. Одним словом, Кьё любила играть с человеком, как любая дворовая собака. Но в отличие от дворовой собаки ее действия отличались большей быстротой, разнообразием и неожиданностью.
Кроме всего прочего, Кьё очень любила собак, и ее отношение к ним оставалось неизменно дружелюбным, с какой бы породой ей не приходилось иметь дело, будь то карликовые пинчеры или овчарки, боксеры или крупные охотничьи собаки. Едва лишь вдали появлялась какая-нибудь собака, как взгляд лисицы становился предельно внимательным; навострив уши, она застывала в стойке или становилась на задние лапы, опираясь передними о сетку клетки, и внимательно следила за поведением гостьи. Если же та медленно приближалась, лисица садилась и начинала радостно вилять хвостом и повизгивать. Когда собака подходила вплотную к клетке, Кьё ложилась на спину, быстро била хвостом о землю, еще громче взвизгивала, высовывала язык и, вне себя от счастья, обильно мочилась. За этими бурными излияниями чувств и безудержной пылкости от столь радостной встречи следил с холодным безразличием и некоторой неприязнью самец лисицы. Всем своим видом он как бы говорил: посмотрите-ка на эту деревенщину! И чему только она радуется?
Но мы-то знаем об импринтинге и потому вполне можем понять Кьё, понять причину ее возбудимости при виде подаваемых собакой сигналов, которые она усвоила в критический период от своей приемной матери и сводных братьев. Мы в состоянии осознать, насколько неизгладимо запечатлено в ней то заблуждение, благодаря которому вначале появилось напряженное внимание, затем улыбка (ведь повиливание хвостом у животных можно приравнять именно к улыбке) и, наконец, взрыв бурной радости. Еще бы, когда повстречаешь своего сородича, представителя собственного утраченного вида, то счастье так велико, что от избытка чувств не мудрено и обмочиться!
Но как все же могли уживаться вместе лисица-собака и лисица-лисица? Ведь они и спаривались, и понимали друг друга. Я думаю, что в отношении Кьё, это был как раз тот самый случай, когда импринтинг расширил диапазон воспринимаемых ею сигналов, включив в их число и сигналы, посылаемые собакой и человеком. В самом деле, когда Кьё представляли не знакомых ей лисиц, то при виде их она никогда не проявляла никакой радости.
Конечно, сидя в клетке, Кьё была лишена возможности выбрать себе партнера. Поэтому в данном случае и сыграли свою роль самозапечатление и те физиологические особенности, которые вообще способствуют спариванию двух разнополых животных; у них проявлялась инстинктивная тяга к взаимному общению и одновременное побуждение к спариванию, что выразилось в течке у самки и в активизации семенников у самца. Не исключено, однако, что в данном случае имела место некая некоммуникабельность… А может быть, на примере Кьё мы можем говорить о браке без любви? О тоске по далекому, но несбыточному чувству? Что бы там ни было, но импринтинг наложил на Кьё определенный отпечаток, что и подтверждается ее поведением.
Собаки и лисицы – особенно собаки – достаточно хорошо изучены, и импринтинг у них являет собой классический пример запечатления такого типа, какой свойствен животным, чье потомство рождается беспомощным. У этих животных критический период настолько растянут, что порой невозможно с точностью установить ни его начало, ни конец. Но даже из того, что нам известно, можно заключить: между собаками и лисицами не должно быть серьезных различий в продолжительности критического периода. По всей видимости, его начало приурочено к третьей неделе жизни, а конец – к седьмой, хотя возможны некоторые отклонения и в ту, и в другую сторону. На протяжении этого периода щенки запечатлевают прежде всего зрительно (а частично и через обоняние) характерный образ животных своего вида.
Хорошо известны опыты по выращиванию щенков, которых в критический период содержали в полной изоляции либо в отрыве от человека, позволяя им контактировать лишь со своими собратьями или с другими животными: котятами, кроликами, ягнятами. Оказывается, что щенята, которые содержались на протяжении всех недель критического периода в аномальных условиях, отличались впоследствии аномалиями в отношениях с окружающей их социальной средой. Если их содержали в полной изоляции, то они становились необщительными и пугливыми; если щенята росли в контакте только с человеком, то в дальнейшем предпочитали находиться только в его обществе, а не в обществе собак; если они общались с ягнятами, кроликами или кошками, то затем тянулись лишь к этим животным; если же они находились только среди собак, то становились «обычными дикими собаками», которые боятся человека. В течение критического периода достаточны кратковременные контакты щенка с каким-нибудь животным, чтобы затем у него установились с последним добрые отношения. Достаточно, например, щенку контактировать с человеком минут по двадцать два раза в неделю, чтобы он окончательно к нему привязался.
