Данило Майнарди - Собака и лисица
Об импринтинге у собак известен еще один весьма примечательный факт. Начало критического периода у них должно совпадать с начальными этапами формирования зрительного восприятия. Это удалось установить электроэнцефалографическими методами. Впрочем, здесь нет ничего удивительного, поскольку большинство сигналов, которые собаке надлежит усвоить в этом возрасте, являются сугубо зрительными. В конце концов, если критический период у видов, дающих поздно развивающееся потомство, начинается не сразу после рождения, а несколько позже, то это объясняется прежде всего тем, что животным, которые появляются на свет в столь беспомощном состоянии, необходимо некоторое время, прежде чем они смогут воспринимать все те сигналы внешнего мира, которые им надлежит усвоить. Поэтому и период запечатления должен быть более продолжительным, чтобы тем самым обеспечить более длительный контакт новорожденного с объектом запечатления – обычно это мать.
По всей вероятности, период запечатления заканчивается лишь тогда, когда у молодняка появляется страх перед всем новым. Если хорошенько вдуматься в это, то здесь есть своя логика: ведь от животного уже требуются определенные навыки, чтобы уметь различить привычные и непривычные объекты. Если животное еще не в состоянии устанавливать такое различие, оно не может испытывать чувство страха. У молодых животных начинает появляться некоторый страх перед всем неизведанным только после того, как они освоятся со своей средой и окружающими их живыми существами.
Теоретически период запечатления можно было бы продлить до бесконечности, устранив тем самым всякую форму самостоятельного приобретения навыков. В этом направлении был проведен ряд экспериментов, позволивших продлить период запечатления путем применения успокаивающих препаратов, которые снимают или притупляют чувство страха у животных.
Итак, как мы уже говорили в общих чертах, в ходе импринтинга щенок привязывается к человеку; отмечалось также, что запечатление не связано с какой-либо необходимостью прямого поощрения животного. Когда щенок привязывается к своей матери, то в этом случае поощрением являются материнская забота и вкусное молоко. Что же касается человека, то он может не только проявлять безразличие к щенку, но даже наказывать его. И все же щенок к нему привязывается. Следовательно, здесь мы имеем дело с внутренним позывом такой побудительной силы, что он во что бы то ни стало должен быть удовлетворен, и подлинным поощрением этой особой формы запечатления может быть лишь установление более тесного контакта с человеком.
Чтобы как следует разобраться в том, что же собой представляет запечатление, было бы полезно ознакомиться с опытами, поставленными на тех одичавших собаках и волках (с целью их приручения), критический период развития которых уже завершен. В отличие от первичного – приручение животных в ходе импринтинга – такой способ приручения называется вторичным.
Страх – это первое препятствие, с которым приходится сталкиваться в ходе вторичного приручения, столь отличного от других случаев запечатления. Поэтому необходимо, чтобы человек обращался с животными как можно более ласково, не забывая при этом проявить свое безбоязненное к ним отношение, особенно если приходится работать с матерым волком. Находясь в загоне для животных, человек должен проявлять выдержку и спокойствие, никогда не делать резких движений. Кроме того, – и здесь особенно наглядно проявляется отличие от импринтинга – немаловажное значение играет время, проведенное человеком вместе с приручаемой собакой (или волком), а также постоянное поощрение животного, например подкармливание его. Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с иным процессом запечатления, в ходе которого нередко действительно удается подавить страх и даже ужас, испытываемый животным перед человеком. И все же в результате этого процесса никогда не удается добиться полного приручения животного: собака остается сама по себе, человек – сам по себе.
Это последнее замечание напомнило мне одну фразу, услышанную мной года два назад, которая по своей простоте прекрасно передает суть дела. Как-то меня пригласили консультантом к режиссеру Риккардо Феллини, который снимал для телевидения фильм «Безумный зоопарк». Это был рассказ, порой весьма грустный, о диких животных, которых отлавливают для пополнения зоопарков и цирков. Среди множества лиц, у которых режиссер брал интервью, оказался известный цирковой дрессировщик Бруно Тоньи. Мне хотелось бы привести здесь особенно заинтересовавший меня отрывок из беседы с ним.
Феллини. Скажите, все эти львы родились в неволе или привезены из Африки?
Тоньи. Нет, только четверо родились в неволе, а троих мы получили из Африки.
Феллини. В каком возрасте они к вам прибыли?
Тоньи. Обычно их привозят сюда восьмимесячными или годовалыми щенками.
Феллини. Понятно. А есть ли между этими животными разница? Например, кто из них наиболее опасен?
Тоньи. Опаснее львы, рожденные в неволе.
Феллини. Почему?
Тоньи. Потому что начиная с младенческого возраста, их берут на руки, ласкают, и в конце концов львы привыкают к людям и становятся более опасными. Они знают…, то есть лучше понимают положение человека. Хищники же, которых нам доставляют, относятся к человеку с большим почтением. Поначалу они, возможно, и попробуют напасть на него. Но вскоре убеждаются, что человек умеет постоять за себя, и между человеком и хищником сохраняется взаимное уважение… Одним словом, они – животные, а мы – люди.
Как мне кажется, именно эти последние слова дрессировщика наиболее точно выражают то состояние, которое отличает животных, выросших в естественных условиях, от животных, запечатленных на человека: «они – животные, а мы – люди». В случае первичного приручения животные оказываются в весьма двойственном положении.
Хотя импринтинг, направленный на человека, дал при одомашнивании столь положительные результаты, он может, однако, вызывать серьезные аномалии в поведении животных.
Если отловленные восьмимесячными или годовалыми щенками львы так и остаются львами, подобно тому как волки вторичного приручения также остаются волками, то кем же с психологической точки зрения являются животные, запечатленные в ходе импринтинга на человека? Этот вопрос касается не только львов, но и многих других диких животных, выращенных в неволе.
Олени, косули и быки, выращенные с младенческого возраста человеком, относятся и к мужчинам, и к женщинам, как к самцам их собственного вида. Иначе говоря, они нападают на человека, видя в нем возможного соперника. А вот, скажем, лоси считают человека самкой, и поэтому если самцы стремятся к спариванию с ним, то лосихи нападают на человека как на соперницу. Кенгуру, выращенные в зоопарке относятся к смотрителю как к самцу своего вида. И чтобы сдержать агрессивность самца кенгуру, смотрителю достаточно пригнуться. Поступая таким образом, служитель зоопарка подает сигнал подчинения, означающий, что соперник отнюдь не претендует на превосходство перед особями данного вида.[10]
Само собой разумеется, что описанный прием с кенгуру совершенно неприемлем для дрессировщика, всегда обязанного быть начеку и доказывать превосходство над своими хищными подопечными. Для дрессировщика, работающего с рожденными в неволе львами, самым опасным является период течки у львиц; именно в этот период они способны предпринять попытку лишить человека его превосходства. Интересно отметить, что такого не происходит, как правило, с тиграми и леопардами, которые, возможно, являются моногамными животными;[11] хотя тигры и леопарды относятся к дрессировщику как представителю их собственного вида, они все же не видят в нем опасного соперника в сексуальном плане.
Тем не менее ясно одно: животные, рожденные в неволе и выращенные человеком, всегда представляют большую опасность, нежели хищники, отловленные и прирученные уже во взрослом состоянии.
Независимо от сексуальных побуждений первая категория животных вынуждена относиться к человеку с той долей доверия (переходящего порой в агрессивность), которая достигается только благодаря взаимному общению.
В связи с этим мне хотелось бы вновь вернуться к мальчику-газели, о котором говорилось выше, чтобы прокомментировать один эпизод, позволивший исследователю Арману убедиться воочию в том, насколько сильной была привязанность мальчика к газелям и какое глубокое влияние оказало его постоянное присутствие на стадо животных; иными словами, газели также расширили границы классификации собственного вида, включив в него человека.
