Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара
После этого при каждом его приближении она угрожающе скалила зубы, явно разочаровавшись в своем нареченном, и с полным на то основанием.
— Мне кажется, миссис Рамни, с нее достаточно, — сказал я.
С меня тоже было более чем достаточно, как и с миссис Рамни, судя по ее прерывистому дыханию, заалевшим щекам и колышущемуся у носа платочку.
— Да… конечно… Вероятно, вы правы, — ответила она.
Труди увезли домой, на чем карьера Седрика как производителя и окончилась.
А я решил, что настало время поговорить с миссис Рамни, и несколько дней спустя заехал в «Лавры» без приглашения.
— Возможно, вы сочтете, что я слишком много на себя беру, — сказал я, — но, по моему глубокому убеждению, Седрик для вас не подходит. Настолько, что просто портит вам жизнь.
Глаза миссис Рамни расширились.
— Ну-у… Конечно, в некоторых отношениях с ним трудно… но что вы предлагаете?
— По-моему, вы должны завести другую собаку. Пуделя или корги. Небольшую. Чтобы вам просто было с ней справляться.
— Но, мистер Хэрриот, я подумать не могу, чтобы Седрика усыпили! — На глаза у нее навернулись слезы. — Я ведь очень к нему привязалась, несмотря на его… Несмотря ни на что.
— Ну что вы! Мне он тоже нравится. В общем-то он большой симпатяга. Но я нашел выход. Почему бы не отдать его Кону?
— Кону?..
— Ну да. Он от Седрика просто без ума, а псу у старика будет житься неплохо. За домом там большой луг, Кон даже скотину держит. Седрику будет где побегать. А Кон сможет приводить его с собой сюда, и три раза в неделю вы будете с ним видеться.
Миссис Рамни некоторое время молча смотрела на меня, но ее лицо озарилось надеждой.
— Вы знаете, мистер Хэрриот, это было бы отлично. Но вы уверены, что Кон его возьмет?
— Хотите держать пари? Он же старый холостяк и, наверное, страдает от одиночества. Вот только одно… обычно они встречаются в саду. Но когда Седрик в четырех стенах начнет… когда с ним случится…
— Думаю, это ничего, — быстро перебила миссис Рамни. — Кон брал его к себе на неделю-другую, когда я уезжала отдыхать, и ни разу не упомянул… ни о чем таком…
— Вот и прекрасно! — Я встал, прощаясь. — Лучше поговорите со стариком не откладывая.
Миссис Рамни позвонила мне через два-три дня. Кон уцепился за ее предложение, и они с Седриком как будто очень счастливы вместе. А она последовала моему совету и взяла щенка пуделя.
Увидел я этого пуделя только через полгода, когда понадобилось полечить его от легкой экземы. Сидя в элегантной гостиной, глядя на миссис Рамни, подтянутую, безмятежную, изящную, с белым пудельком на коленях, я невольно восхитился гармоничностью этой картины. Пышный ковер, бархатные гардины до полу, хрупкие столики с дорогими фарфоровыми безделушками и миниатюрами в рамках. Нет, Седрику тут было нечего делать.
Кон Фентон жил всего в полумиле оттуда, и я, вместо того чтобы прямо вернуться в Скелдейл-Хаус, свернул к его дому, поддавшись минутному импульсу. Я постучал. Старик открыл дверь, и его широкое лицо стало еще шире от радостной улыбки.
— Входи, парень! — воскликнул он с обычным своим странным посапыванием. — Вот уж гость так гость!
Я не успел переступить порога тесной комнатушки, как в грудь мне уперлись тяжелые лапы. Седрик не изменил себе, и я с трудом добрался до колченогого кресла у очага. Кон уселся напротив, а когда боксер прыгнул, чтобы облизать ему лицо, дружески стукнул его кулаком между ушами.
— Сидеть, очумелая твоя душа! — прикрикнул Кон с нежностью, и Седрик блаженно опустился на ветхий половичок, с обожанием глядя на своего нового хозяина.
— Что же, мистер Хэрриот, — продолжал Кон, начиная набивать трубку крепчайшим на вид табаком, — очень я вам благодарен, что вы мне такого пса сподобили. Одно слово, редкостный пес, и я его ни за какие деньги не продам. Лучшего друга днем с огнем не сыщешь.
— Вот и прекрасно, Кон, — ответил я. — И, как вижу, ему у вас живется лучше некуда.
Старик раскурил трубку, и к почерневшим балкам низкого потолка поднялся клуб едкого дыма.
— Ага! Он ведь все больше снаружи околачивается. Такому большому псу надо же выход силе давать.
Но Седрик в эту минуту дал выход отнюдь не силе, потому что от него повеяло знакомой вонью, заглушившей даже вонь табака. Кон сохранял полное равнодушие, но мне в этом тесном пространстве чуть не стало дурно.
— Ну что же! — с трудом просипел я. — Мне пора. Я только на минутку завернул поглядеть, как вы с ним устроились.
Торопливо поднявшись с кресла, я устремился к двери, но душная волна накатила на меня с новой силой. Проходя мимо стола с остатками обеда, я увидел единственное украшение этого убогого жилища: надтреснутую вазу с великолепным букетом гвоздик. Чтобы перевести дух, я уткнулся лицом в их благоуханную свежесть.
Кон одарил меня одобрительным взглядом.
— Хороши, а? Хозяйка в «Лаврах» позволяет мне брать домой хоть цветы, хоть что там еще, а гвоздики — они самые мои любимые.
— И делают вам честь! — искренне похвалил я, все еще пряча нос среди душистых лепестков.
— Так-то так, — произнес он задумчиво, — только вот радости мне от них меньше, чем вам.
— Почему же, Кон?
Он попыхтел трубкой.
— Замечали, небось, как я говорю? Не по-человечески вроде?
— Да нет… нет… нисколько.
— Что уж там! Это у меня с детства так. Вырезали мне полипы, ну и подпортили малость.
— Вот как…
— Оно, конечно, пустяки, только кое-чего я лишился.
— Вы хотите сказать, что… — У меня в мозгу забрезжил свет: вот каким образом человек и собака обрели друг друга, вот почему им так хорошо друг с другом, и счастливое совместное будущее им обеспечено. Перст судьбы, не иначе.
— Ну да, — грустно докончил старик. — Обоняния у меня нет. Ну прямо никакого.
На ночь
Этих телушек загоняют на ночь в коровник. Поскольку молока они еще не дают и достаточно закалены, то могли бы спокойно оставаться на лугу всю ночь; однако в коровнике можно собрать их навоз для удобрения тех участков, которые в этом особенно нуждаются. Зимой телят содержат в стойлах — также отчасти ради навоза.
Заточка лезвия косы
Деревенский кузнец выполнял самые разные работы: подковывал лошадей, делал замки, дверные петли, всякую кухонную утварь, набивал железные шины на колеса (часто совмещая свое ремесло с ремеслом колесника) и изготовлял металлические части сбруи, пастушьих посохов, вил, мотыг, борон и кос. Выкованное лезвие косы затачивалось на точильном камне. Во время сенокоса косарю минимум раз в день приходилось затачивать лезвие бруском, а перед началом сенокоса — на точильном камне.
Боксер
Этот немецкий родич английского бульдога с короткой смешной мордой был, как и бульдог, выведен для жестокой средневековой забавы — травли быков. С ее исчезновением сократилась и численность боксеров, пока немецкая полиция не стала их дрессировать как служебных собак. Боксер смышлен и склонен отстаивать свою территорию. Он свято следует правилам, внушенным ему дрессировкой, а потому крайне надежен и как служебная собака, и как сторож, и как добродушный товарищ детских игр.
Свинья сэддлбекской породы
Окраска этих свиней несколько варьирует в зависимости от того, к какой линии они принадлежат — эссекской или уэссекской. У эссекской свиньи белая полоса на плечах заметно шире, не только передние, но и задние ноги белые, на хвосте и на рыле есть белые отметины. Несмотря на южное происхождение, эта порода отлично прижилась в йоркширских холмах и широко разводилась там на мясо и сало, пока ее не вытеснили большие белые свиньи и ландрасы.
Ремонт на месте
При старом способе железная шина прибивалась к ободу колеса отдельными изогнутыми полосами. В случае необходимости фермер мог сам заменить полосу. Легкие неровности на стыке полос обеспечивали колесу лучшую сцепляемость с поверхностью грунта на крутых подъемах и спусках, однако в конце XIX века этот способ был оставлен и на все колеса стали надевать сплошной железный обруч.
3. Трудная жизнь Уэсли Бинкса
Я увидел, как лондонский полицейский грозит пальцем угрюмому оборвышу, и мне вдруг вспомнился Уэсли Бинкс — тот случай, когда он сунул шутиху в щель для писем. Я побежал на звонок по темному коридору, и тут она взорвалась у самых моих ног, так что я от неожиданности просто взвился в воздух.
Распахнув дверь, я посмотрел по сторонам. Улица была пуста, но на углу, где фонарь отражался в витрине Робсона, мелькнула неясная фигура, и до меня донеслись отголоски ехидного смеха. Сделать я ничего не мог, хотя и знал, что где-то там прячется Уэсли Бинкс.
