Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара
Возился я час. Завел тонкую веревочную петлю теленку за уши и вложил ему ее в рот, чтобы удерживать шею на месте, а потом принялся дюйм за дюймом извлекать маленькое существо на свет. Тянуть, собственно, почти не приходилось: только откидываться и помогать корове при потугах. Очень небольшая, она терпеливо лежала на боку с той покорностью обстоятельствам, которая вообще свойственна коровьему племени. Отелиться без посторонней помощи она не смогла бы, и мне все время было тепло от мысли, что я делаю именно то и именно так, как ей требуется. Я чувствовал, что мне следует позаимствовать у нее терпения и не торопить события, а дать им развиваться естественной чередой. Вот показался носишко, и ноздри его затрепетали, вливая успокоение в мою душу, затем последовали глаза, становившиеся вдруг очень серьезными при каждой потуге, затем уши и, наконец, почти разом — весь теленок целиком.
Молодая мать, по-видимому, не слишком утомилась — перекатившись на грудь, она сразу же предалась упоенному обнюхиванию новорожденного. Зато я, к своему удивлению, обнаружил, что отделался не так легко — я обливался потом, никак не мог отдышаться, руки и плечи устало ныли.
Фермер, чрезвычайно довольный, быстро обтер мне спину полотенцем, пока я наклонялся над ведром с теплой водой, а потом помог надеть рубашку.
— Прямо-таки чемпион, а? Чайку-то в дом попить зайдете?
На кухне миссис Хорнер поставила передо мной исходящую паром кружку и, ласково улыбаясь, спросила:
— Может, позавтракаете с моим муженьком? Ничто так не возбуждает аппетита, как трудный отел рано поутру, и я благодарно кивнул.
— Вы очень любезны. С большим удовольствием. После благополучного завершения трудных родов на душе всегда удивительно хорошо, и я с блаженным вздохом опустился в кресло, а старушка поставила передо мной масло и джем. Я прихлебывал чай, перебрасывался ленивыми замечаниями с фермером и не следил, что делает его жена. Внезапно пальцы ног у меня судорожно подогнулись: на тарелку передо мной легли два толстых ломтя чистого белого сала.
Съежившись в кресле, я увидел, что миссис Хорнер пилит ножом огромный кусище холодной вареной свинины, но свинины особой — сплошное сало без единого вкрапления мяса. Даже в шоковом состоянии я не мог не признать, что это был шедевр кулинарного искусства: сварено в самую меру, обжарено в золотистых хлебных крошках, водружено на сияющее белизной фаянсовое блюдо… но ведь это жир!!!
Старушка положила два таких же ломтя на тарелку мужа и выжидательно посмотрела на меня.
Положение было отчаянным: обидеть эту гостеприимную старую женщину я никак не хотел, но, с другой стороны, съесть то, чем она так радушно меня угощала, я тоже не мог!
Если бы они хоть были горячими, зажаренными до хруста, то кусочек-другой я, так уж и быть, проглотил бы, но холодные, но вареные, но липкие… нет! И какие огромные — не меньше, чем шесть дюймов на четыре, а толщина полдюйма! Полоска золотистых крошек по одному краю ситуации не спасала. Нет, не могу, немыслимо…
Миссис Хорнер села напротив меня. Седые волосы она убрала под высокий чепчик в цветочках и теперь, наклонив его набок, протянула руку и повернула блюдо чуть-чуть влево, чтобы глыба сала на нем смотрелась лучше. Потом она повернулась ко мне и улыбнулась такой доброй, такой гордой улыбкой!
В моей жизни выпадали минуты, когда, казалось бы, мне оставалось лишь сдаться на милость черной судьбы, как вдруг я обнаруживал в себе запас мужества и решимости, о котором и не подозревал. И вот, переведя дух, я схватил нож, вонзил вилку в ломоть и храбро отрезал кусочек. Но едва я поднес ко рту этот белый комок жира, по телу у меня пробежала дрожь и рука сама замерла в воздухе. Тут мой взгляд упал на миску с каким-то маринадом.
С лихорадочной торопливостью я вывалил себе на тарелку высокий холмик этой приправы. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что она включает поразительное разнообразие овощей и фруктов — ломтики лука, яблок, огурцов и еще всякой всячины выглядывали из-под коричневой пелены крепкого горчично-уксусного соуса. В единый миг я наложил на вилку с жиром сколько удалось подцепить маринада, отправил его в рот, подвигал челюстью и проглотил. Во всяком случае, начало положено, а ощутил я только вкус маринада.
— Отличная свининка! — заметил мистер Хорнер.
— Удивительная! — согласился я, судорожно прожевывая вторую порцию. — Просто удивительная!
— И мой индийский маринад вам тоже по вкусу пришелся! — Старушка так и сияла улыбкой. — Вон как вы на него набросились! — Она весело засмеялась.
— Да-да! — Я поглядел на нее сквозь пелену слез. — Лучше мне редко доводилось пробовать.
Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что это был один из самых мужественных поступков в моей жизни. Я твердо шел к цели, то и дело зачерпывая еще маринада, старательно ни о чем не думая, упрямо отгоняя всякую мысль о том, что со мной происходит. Собственно, был только один опасный момент, когда маринад, на редкость острый и вовсе не предназначавшийся для того, чтобы его ели ложками, так обжег мне рот, что я поперхнулся и закашлялся. Но всему приходит конец. Последний героический глоток, щедро запитый чаем, — и моя тарелка опустела. Я выдержал!
И было ради чего. Старички нарадоваться не могли на мой аппетит. Мистер Хорнер хлопнул меня по плечу.
— До чего же приятно смотреть, как молодой парень уписывает завтрак за обе щеки! В молодости-то и я вот так же все сразу уминал, а теперь прыть не та стала. — Посмеиваясь, он продолжал жевать.
Его жена проводила меня до дверей.
— Так-то лучше, чем на словах хвалить! — Она оглянулась на стол и засмеялась. — Миску вы чуть не до дна вычерпали!
— Да, извините, миссис Хорнер, — сказал я сквозь слезы, стараясь игнорировать жжение в желудке, — но я просто не мог удержаться.
Вопреки моим ожиданиям я не скончался в страшных муках, однако неделю меня поташнивало — готов признать, что это было чистейшим самовнушением.
Но в любом случае с тех пор, сколько помню, я больше в жизни не съел ни кусочка жира. Мое былое отвращение переросло в маниакальную ненависть.
Да и маринады я не слишком обожаю.
Формы для выпечки
Жестяные резаки для теста с волнистыми краями (вверху) находили — и все еще находят — разное применение, только теперь их делают из алюминия или пластмассы. С их помощью вырезаются бисквиты, лепешки, а также разделывается тесто для корзиночек и пирожков. 25-сантиметровый резак из самшита с зубчатым костяным колесиком (в середине) подравнивал тесто по краям, выдавливая узор и одновременно прижимая тесто к форме или край верхнего пласта к краю нижнего при приготовлении пирога с начинкой. Прокалыватель бисквитов (внизу) из сикаморы, 5 см в поперечнике, снабженный железными шипами, прижимали к бисквиту перед выпечкой, чтобы предотвратить вспучивание в центре. Использовался он и для нанесения узора на йоркширские чайные лепешки — круглые и плоские.
Средняя белая свинья
Полученная в результате скрещивания большой белой свиньи и ныне вымершей малой белой, эта порода быстро нагуливала тело. Рыло и туловище у нее короче, чем у большой белой, а защечные складки массивнее — признак тенденции, которая положила предел ее популярности, тенденции наращивать жир. Едва спрос на постную свинину стал возрастать, численность свиней этой породы начала быстро сокращаться.
Индийский маринад
К чаю, заменявшему ранний ужин, подавалось мясо с различными приправами, например с индийским маринадом. Чтобы его приготовить, мелко нарежьте 3 кг разных овощей: например, огурцов, тыквы, стручков фасоли, лука, цветной капусты и зеленых помидоров. Положите все это на блюдо, засыпьте 500 г столовой соли, накройте и оставьте стоять сутки, затем хорошенько промойте и слейте воду. Подогрейте 1 л белого винного уксуса, предварительно отлив 3–4 столовые ложки. Размешайте 150 г сахара с 15 г куркумы, 30 г сухой горчицы и 30 г молотого имбиря в теплом уксусе, затем положите в него овощи и томите 15 минут. Смешайте 50 г муки с отлитым уксусом, добавьте в кастрюлю и размешивайте, пока не закипит. Оставьте томиться еще 30 минут. Разлейте готовый маринад в банки и закупорьте их.
13. Легкое чудо
Пожалуй, в том, что я получил призывную повестку в день моего рождения, был свой юмор, но тогда я его не почувствовал.
В моей памяти запечатлена картина, такая же яркая и сейчас, как в ту минуту, когда, войдя в нашу «столовую», я увидел, что Хелен сидит на своем высоком табурете у конца стола, опустив глаза, а рядом с моей тарелкой лежит подарок ко дню моего рождения, жестянка дорогого табака, и еще — длинный конверт. Мне не нужно было спрашивать, что в нем.
