Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и удивительных
Я прочел следующий адрес, и по моему лицу разлилась блаженная улыбка: "Миссис Томпкин. Джейсмин-террас 14. Подрезать клюв волнистому попугайчику".
Да здравствует бесконечное разнообразие ветеринарной практики! После этого бычищи мне настоятельно требовалось что-то маленькое, слабенькое, безобидное – ну, словом, волнистый попугайчик.
Дом номер четырнадцать стоял в строю скверных кирпичных домишек, которые после первой мировой войны так любили возводить подрядчики. Я вооружился щипчиками и вылез на узкий тротуар. Выходившею прямо на него дверь мне открыла симпатичная рыжая женщина.
– Я миссис Доддс, соседка, – объяснила она. – Приглядываю за старушкой. Ей ведь восемьдесят с лишком, а живет она одна. Сейчас вот за пенсией ей ходила.
Я вошел в тесную заставленную мебелью комнатенку.
– Ну вот, миссис Томпкин, – сказала миссис Доддс сидящей в углу старушке и положила на каминную полку пенсионную книжку и деньги. – Вот ваша пенсия. А это мистер Хэрриот. Он сейчас посмотрит Питера.
Миссис Томпкин кивнула и заулыбалась.
– Вот уж спасибо! А то бедняжка ничего не ест, – с таким-то клювом! Я за него так боюсь! У меня ведь кроме него никого на свете нет.
– Понимаю, миссис Томпкин. – Я посмотрел на зеленого попугайчика в клетке у окна. – Эти пичужки – отличная компания, особенно когда они разговаривают.
– Так-то так, – засмеялась она. – Только Питер больше помалкивает. По-моему, он ужасный лентяй. Но мне с ним хорошо.
– Да-да, – ответил я. – Но им, и правда, пора заняться.
Клюв очень разросся – крючок почти задевал грудку. А впрочем, пустяки: щелкну щипчиками, и его жизнь разом преобразится. Работа удивительно мне под настроение.
Я открыл дверцу и осторожно засунул руку в клетку.
– Не бойся, Питер, не бойся! – ласково приговаривал я, а попугайчик испуганно метался по клетке. Но мне скоро удалось загнать его в уголок и осторожно зажать в пальцах. Я вынул его из клетки, вытащил щипчики… и замер.
Зеленая головка больше бойко не высовывалась из моего кулака, а бессильно свисала. Глаза затянула пленка. Я с недоумением поглядел на него и разжал пальцы. Он неподвижно лежал у меня на ладони. Мертвый.
Облизывая пересохшие губы, я смотрел на яркие перышки, на длинный клюв, который уже не надо укорачивать, на повисшую головку. Я не стиснул его, не был небрежен – и все-таки жизнь в нем угасла. Причиной мог быть только панический страх.
Мы с миссис Доддс обменялись взглядом, полным ужаса, а потом я заставил себя посмотреть на миссис Томпкин. К своему удивлению, я увидел, что она все так же кивает и улыбается.
Отведя соседку в сторону, я спросил:
– Миссис Доддс, видит она не очень хорошо?
– Совсем близорука, а очки, хотя и стара, носить не хочет. Из гордости. Она и на ухо туговата.
– Понимаете… – Сердце у меня все еще отчаянно колотилось. – Просто не знаю, что делать. Если сказать, это же будет для нее таким потрясением! И неизвестно, как она его перенесет.
Миссис Доддс испуганно кивнула.
– Правда, правда. Она же на него надышаться не могла.
– Ну, выход только один, – зашептал я. – Вы не знаете, где бы я мог раздобыть другого попугайчика?
Миссис Доддс задумалась.
– Вот разве у Джека Алмонда? Он на краю города живет и, по-моему, держит всяких птиц.
Я откашлялся, но голос мой, все равно, прозвучал предательски хрипло.
– Миссис Томпкин, будет лучше, если я приведу Питера в порядок у нас. Я скоро привезу его назад.
Я вышел, а она кивала и улыбалась мне вслед. С клеткой в руке я опрометью скатился с крыльца. Три минуты спустя я был на краю города и стучался в дверь Джека Алмонда.
– Мистер Алмонд? – спросил я плотного мужчину, который открыл мне дверь.
– Он самый, молодой человек! – Меня одарили неторопливой благодушной улыбкой.
– Вы держите птиц?
Он с достоинством выпрямился.
– Держу. И я председатель Общества любителей декоративных птиц Дарроуби и Хоултона!
– Вот и отлично, – пробормотал я. – А зеленого волнистого попугайчика у вас не найдется?
– У меня имеются канарейки. Волнистые попугайчики. Неразлучники. Жако. Какаду…
– Мне бы волнистого!
– У меня имеются белые. Зелено-голубые. Ожерелковые. Охристые.
– Мне бы просто зеленого…
Он болезненно поморщился, словно моя торопливость была непростительным нарушением правил хорошего тона.
– Э… ну… идемте посмотрим.
Я последовал за ним, и мы размеренным шагом прошли через дом на задний двор, половину которого занимал длинный сарай с поразительным по своему разнообразию собранием птиц.
Мистер Алмонд оглядел их с тихой гордостью и открыл было рот, словно собираясь приступить к длинной лекции, но затем, видимо, вспомнил, что имеет дело с нетерпеливым невеждой, и не стал метать перед ним бисер.
– Вон там неплохой зелененький. Только он постарше других. Собственно, он у меня уже разговаривает.
– Вот и чудесно. Именно, то, что надо. Сколько вы за него хотите?
– Ну-у… Так у меня же много хороших. Дайте я вам покажу…
Я положил руку ему на локоть.
– Беру этого. Так сколько?
Он разочарованно пожевал губами, потом ответил, дернув плечом:
– Десять шиллингов.
– Чудесно. Вот клетка.
Рванув машину, я увидел в зеркале заднего вида, что бедняга грустно глядит мне вслед.
Миссис Доддс открыла мне дверь, не успел я постучать.
– Как вы считаете, я правильно поступил? – спросил я у нее шепотом.
– Еще бы! У нее, бедненькой, занятий никаких нет. Так из-за Питера она совсем извелась бы.
– Я так и подумал.
Я вошел в комнату и миссис Томпкин улыбнулась мне.
– Быстро же вы с ним управились, мистер Хэрриот, – сказала старушка.
– Да-да, – ответил я, вешая клетку с птицей на ее место у окна. – Надеюсь, теперь все будет хорошо.
Прошло много месяцев, прежде чем я решился снова сунуть руку в клетку с волнистым попугайчиком. Признаться, я и теперь предпочитаю, чтобы хозяева сами вынимали птичку. Когда я их об этом прошу, они глядят на меня как-то странно. Наверное, думают, что я опасаюсь, как бы попугайчик меня не ущипнул.
И прошло много времени, прежде чем я осмелился заглянуть к миссис Томпкин, но, как-то проезжая по ее улице, не выдержал и затормозил перед домом номер четырнадцать.
Дверь мне открыла сама старушка.
– А как… – сказал я, – как… э…
Она секунду щурилась на меня, а потом засмеялась.
– Теперь я разглядела, кто это! Вы про Питера спрашиваете, мистер Хэрриот? Я на него прямо не нарадуюсь. Да вы сами поглядите!
В тесной комнатушке клетка по-прежнему висела у окна, и Питер Второй тут же устроил в мою честь небольшое представление: попрыгал по жердочкам, пробежал вверх и вниз по лесенке, раза два позвонил в колокольчик и только тогда вернулся на обычное место.
Его хозяйка протянула дрожащую руку и постучала по прутикам.
– Знаете, вы просто не поверите, – сказала она, – но это же совсем другая птица!
Я сглотнул.
– Неужели? Но в чем разница?..
– Он теперь такой веселый. И бойкий. Знаете, он со мной разговаривает с утра до ночи. А ведь всего-то вы клюв ему подрезали. Ну, просто чудо!
29
Дощечка на садовой калитке гласила "Сиреневый коттедж". Я вытащил список визитов и проверил еще раз. Да, все верно "Кух. Сиреневый коттедж. Марстон-Холл. Сука никак не ощенится". Домик прятался в парке Марстон-Холла, и в полумиле над кронами сосен поднимались башенки и шпили господского дома, возведенного в XIX веке каким-то поклонником рыцарских замков.
Дверь открыла грузная смуглая старуха лет шестидесяти и смерила меня хмурым взглядом.
– Доброе утро, миссис Кух, – сказал я. – Вот приехал посмотреть вашу собаку.
Она опять не улыбнулась.
– А! Ну, хорошо. Вот сюда.
Она провела меня в крохотную гостиную. Навстречу нам с кресла соскочил маленький йоркшир-терьер, и вот тут она улыбнулась.
– Иди сюда, Синди, иди моя дусенька, – проворковала она. – Этот дядя приехал, чтобы тебе помочь. – Она нагнулась, вся сияя нежностью, и погладила свою любимицу.
Я сел в кресло напротив.
– Ну так что с ней, миссис Кух?
– Я прямо вся истерзалась! – Она нервно сжала руки. – Ей вчера было пора ощениться, и вот до сих пор ничего! Я всю ночь глаз сомкнуть не могла. Да если с ней что-нибудь случится, я сразу умру!
Я взглянул на собачку: весело виляя хвостом, она смотрела на хозяйку ясными спокойными глазами.
– Но она отлично выглядит. Какие-нибудь признаки приближения родов вы заметили?
– Это какие же?
– Ну… может быть она тяжело дышала или вела себя беспокойно? Или появились выделения?
– Нет. Ничего такого не было.
Я поманил Синди, заговорил с ней, и она робко пошла ко мне по линолеуму. Я поднял ее к себе на колени, пощупал напряженный живот. Он бесспорно был набит щенятами, но все выглядело совершенно нормально. Я смерил ей температуру. Абсолютно нормальная.
