Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы
— Значит, чистокровная дура, что еще хуже. Выродок из чистокровных! — констатирует дедушка и поднимается. Поднимается и Гроза, она готова следовать за своими хозяевами хоть на край света. Обидно, конечно, что Толик ее не любит. Хотя… По-своему он все равно ее любит. В порыве нежности прижмется к Грозе и шепчет на ухо:
— Гроза ты моя, Грозочка. Была бы ты чистокровная, как Герда, да я бы тебя… Да мы бы с тобой… Как бы мне все мальчишки завидовали.
Не все понимает Гроза из слов Толика, но интонации иной раз обидные. Лизнет Гроза хозяину щеку: «Ладно, что теперь поделаешь, принимай меня такой, какая есть!»
И на пруд купаться, и в овраг в войну играть, везде Гроза была с Толиком. И в обиду не даст, это уж простите… Замахнется мальчишка на хозяина. Гроза сама не знает, как это получается у нее — ка-ак кинется, ка-ак зарычит…
Гладит ее, ласкает Толик и шепчет:
— Была бы ты чистокровной, как Герда или Роза, ты бы за горло мальчишку…
Зачем за горло? Мальчишка и так сбежал.
Быстро лето летело. Поспела малина, вишня, зарозовели помидоры… Мальчишки стали беспокойнее. И вдруг в один день их не стало. Всех! Как-то сразу… Были мальчишки еще утром, кричали, гомонили, а к вечеру — тихо. И Толик уехал. Уехал с дедушкой. Иногда это бывало. Уедут в город и приедут. А тут… Дедушка приехал один. Загнал машину во двор и пошел в дом.
Гроза обнюхала машину — никого. Гавкнула! Никто не откликается. Тогда она кинулась к дедушке, тронула его лапой за колено и стала у крыльца, вопросительно глядя ему в глаза.
— Чего тебе? Чего нужно? — не понял сначала дедушка. Потом догадался. — Толика нет? О-о! Он, брат, в школу завтра пойдет. Учиться. Поняла? Не поняла. Дак куда ж тебе… — и, зайдя в дом, захлопнул дверь.
Без Толика, конечно же, стало скучно. На пруд не сбегать, в войну не поиграть. Нет, с дедушкой и бабушкой хорошо, слов нет, но с ними в овраг не побежишь, в воду не полезешь… Хотя, когда выпьет дедушка из прозрачной бутылки дурно пахнущую жидкость, того и гляди в пляс пустится или наперегонки с Грозой рванет. Бывало это не часто, но бывало. В такое время бабушка становилась очень сердитой, крикливой. Тут уж ей ни под руку, ни под ногу не попадайся.
Толик приезжал еще один раз и ненадолго. От него пахло тем далеким детством Грозы, когда Толик на руках принес ее в свою квартиру в первый раз. Теперь Гроза была вполне самостоятельной собакой. Роста небольшого, но подвижная, легкая, она ни секунды не сидела на месте, но ходила по тропочкам, которые и ей уже стали узкими, так как со всех сторон поджимали огромные краснеющие помидоры, фиолетовые баклажаны, зеленый и красный перец. Яблоки стали такими тяжелыми, что сгибали ветки, и дедушка ставил под них подпорки. Ночи стали холоднее, звезды ярче…
Овчарку Герду забрали дочь с зятем. Сколько было радостей, поцелуев и сюсюканий… Аж противно!
Дог-Лорд был на месте, но очень сильно мерз по ночам. Короткая шерсть его не грела, и иногда Гроза слышала с его участка стук зубов. Ночами хорошо слышно. Хозяйке было не до дога-Лорда. Хозяин перестал приезжать. Заскучала хозяйка, заскучала и собака. Бабушка, злорадно поглядывая в сторону их участка, несколько раз говорила слова: «хапуга», «арестовали»… Теперь и хозяйка дога-Лорда частенько и надолго отлучалась. За собакой ухаживала соседка, к которой привозили овчарку Герду. Дог-Лорд скучал-скучал и заболел. Сначала от тоски по хозяину и хозяйке, потом прицепилась какая-то зараза, под названием «чумка», и дог-Лорд слег. Лежал он на подстилке на солнышке, шерсть его потускнела, тело обмякло, передвигался он с трудом. Потом совсем перестал вставать. Гроза не могла подойти ближе, не пускала железная сетка забора, но она издали спрашивала дога-Лорда:
— Чего болит-то?
— А-а! Все. Жизнь не мила.
И как-то умер. Жил-жил и умер. Перестал двигаться, перестал дышать. Все!
Приехала хозяйка, приехал хозяин.
— Выпустили, — сокрушалась бабушка. — Надо же… Хапал-хапал, а его выпустили из тюрьмы…
— Не стыдно тебе?! — стыдил ее дедушка. — Радоваться нужно, что не пострадал невинный человек. Не арестовали бы и собака была бы живая.
— Сам замолчи! — кричала бабушка. — Ему, видишь ли, машина не машина. Иностранную подавай! Не дача, дворец! Железной сеткой огородился…
Хоронили дога-Лорда прямо на участке. Сколотили ящик. Выкопали яму. Хозяин плакал, а хозяйка прямо слезами умывалась. И Грозе захотелось тоже умереть, чтобы плакали, закапывая ее, и бабушка и дедушка, чтобы обязательно Толик приехал.
После похорон дога-Лорда так стало тоскливо, что Гроза не выдержала, потихоньку вылезла в дыру в заборе, спустилась в овраг, села на дне его и завыла, обращаясь к ярко светящей луне. Хорошо ей вылось. Всласть! Главное — никто не мешал.
На дачах людей становилось все меньше, звуки становились все громче… Земля холоднее. Утром прихватывали заморозки. Дедушка стал часто уезжать на своем «Москвиче», полностью загруженном разными вещами из домика. А однажды, когда срывался первый снег, дедушка открыл заднюю дверцу и позвал:
— Гроза, в машину!
Гроза послушно уселась на сиденье. Любила она с дедушкой ездить. «Москвич» взревел и покатился по дороге. Ехали недолго. Дедушка остановил машину на краю оврага, подобрал палку с дороги, кинул вниз:
— Гроза, принеси.
Гроза видела палку, она лежала на дне оврага. Палка обыкновенная, бросовая. Зачем она понадобилась дедушке? Не поймешь этих людей: то совсем еще годные кости в яму бросают, то никчемная палка понадобилась. Но приказ есть приказ. Гроза стала спускаться по склону и услыхала дедушкины слова:
— Прости меня, собачка! Может, даст Бог, и выживешь. А так… К Толику нельзя, у него уже новая собака есть — чистопородная, а к нам со старухой… Ты ж ее знаешь. Ведь что удумала: «Задуши!» А как я могу?! Рука не поднимается. В общем — прости и прощай!
Когда Гроза с палкой в пасти поднялась наверх из оврага, не было на дороге ни дедушки, ни его «Москвича» и вообще никого не было. Другая собака, даже самая чистопородная, закатила бы истерику — завыла, заплакала… Гроза же сделала круг и, убедившись, что запах бензина сильнее в той стороне, откуда они приехали, решительно потрусила в том направлении.
Гроза еще не знала, что людям она стала не нужна, что люди ее предали и что она лишилась дома, хозяев, потеряла имя и стала обыкновенной бездомной собакой. Бездомной Шавкой!
6
Скоро, но без паники, Гроза бежала по дороге. В том, что направление выбрано правильно, она не сомневалась. Ей это подсказывал инстинкт. Словно Ванька-неваляшка, как ни клади его, он встанет, так и инстинкт подсказывал одно-единственное направление — правильное!
По сторонам дороги стояли опустевшие, заколоченные, запертые дачи, покинутые хозяевами до следующей весны. Бежать было нежарко, потому как погода стояла холодная. Нет-нет, срывался мокрый снег.
Две встречи запомнились Грозе отчетливо и задержали ее. В придорожной канаве умирал молодой пес. Хозяева уезжали с дачи без него, и он, не понимая происходящего, кинулся за машиной и попал под колесо. Передавленная задняя часть туловища была неподвижной и кровоточила. Передними лапами, дрожащими от напряжения, пес пытался выползти из неглубокого кювета. Никак не получалось!
Гроза ничем не могла помочь ему. Она оббежала его, встопорщив шерсть на загривке от запаха собачьей крови и близкой смерти, и побежала дальше, слыша сзади отчаянный вопль брошенной всеми, умирающей собаки.
Неподалеку от своей дачи Гроза встретила собаку и кошку. Собака, с выступающими от голода ребрами и одичавшими глазами, и кошка — гладкая, сытая, находились друг от друга на расстоянии одного собачьего прыжка и занимались одним и тем же делом — охотой. Кошка выжидала, когда из норки выглянет полевая мышь, которых теперь в садах просто кишело. С наступлением холодов они покидали поля и переселялись в сады, где было теплее и безопаснее, да и в отношении еды вольготнее. Кора яблонь сладкая и питательная… Собака же следила за кошкой и роняла голодную слюну. Трагедия бы разыгралась давно, беспечная кошка не подозревала о помыслах собаки, с которой они прожили в соседних дачах все лето. Собаке же мешало единственное обстоятельство — железная сетка, разделяющая два участка.
У Грозы не было ни времени, ни желания дожидаться развязки. Места пошли знакомые, еще немного — дача спаниеля Мука, здесь жила овчарка Роза, еще один поворот — могилка дога-Лорда, а вот и родная дача. Правда, ни бабушки, ни дедушки на участке не видно, машины тоже. Ну, всякое бывало — бабушка в домике, дедушка уехал в город…
Но, поднырнув под ворота, Гроза увидела замки на дверях дома и бани. Их вешали, когда все уезжали куда-то. Ничего, подождем, не впервой.
Оббежав участок и убедившись, что посторонних нет, Гроза улеглась на крылечке отдохнуть. Сколько она так пролежала, неизвестно, потому как часов у нее не было. Вернее, она различала ночь, вечер, день, утро — знала, когда приближается смена одного другим, но самые главные часы для нее были — желудок. Чувство голода заставило ее подняться. Дело к вечеру, пора поискать пропитание. Хозяева что-то не торопятся. Гроза обошла вокруг домика — ничего съестного. Прошла по границе участка, и в укромном месте, у забора, где она всегда припрятывала не съеденное, почуяла запах куриной косточки. Несколько гребков передними лапами… И вдруг кто-то сильно толкнул ее в плечо. Так сильно, что Гроза покатилась по земле. Вскочив, она увидела, как та одичавшая собака, что охотилась за кошкой, проглотила куриную косточку и, бешено работая лапами, роет землю в поисках еще чего-то съестного. Гроза, зарычав, бросилась на грабителя, но собака снова сбила ее с ног, укусив за плечо. Никогда Грозе не было так больно, и она, завизжав, отступила. И вовремя. Голодная собака, ничего не найдя больше, обратила свое внимание уже на Грозу и той сразу же пригодились ее быстрые лапы. Если бы не маленькая лазейка под воротами, в которую Гроза проскочила, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Могла бы кончиться наша повесть, так как героиню попросту бы разорвали.
