Альберт Иванов - Лилипут — сын Великана
Пальчик хмыкнул и, наконец, осмелился выйти, на всякий случай подперев приоткрытую дверь «этажа» папиной тросточкой, чтоб не могли вызвать снизу кабину. Шахматный кафель «лестничной площадки» лежал перед входом прямо на земле. Кабина лифта одиноко стояла в укромном уголке парка и напоминала старый забытый киоск с двойными дверьми.
Сразу забыв обо всём, Пальчик побежал вслед за Гавом по заброшенной тропке.
— Теперь-то я могу высказать всё, что о тебе думаю, — обернулся на ходу Гав.
Пальчик даже поёжился. Не часто ведь выпадает нам услышать, что думает о нас наша собака.
— За снятый бант спасибо, — коротко заявил Гав.
— А дальше?..
— Всё, — недоуменно ответил пёс.
— Но я же тебя приютил! — воскликнул Пальчик, ободрённый прежней похвалой Гава и теперь захотевший, чтобы хвалили и дальше. — Можно сказать, спас!
— Ты от скромности не умрёшь, — осудил его пёс. — Извини, но твой характер оставляет желать лучшего. Да, именно, желать лучшего, — просмаковал Гав эти слова. — Точнее не скажешь! В меру вежливо и с глубоким смыслом.
— Ну ты даёшь! — обиделся Пальчик.
— Я даю только лапу, — отрезал пёс. — Могу ещё подавать брошенную палку. Но давать неизвестно что… Нет уж, гав-гав! Не в моих правилах, сэр. Хорошо сказано, достойно, — похвалил себя он. — Сэр.
— Сэр?.. — оторопел Пальчик.
— Наверно, один из моих многочисленных предков был английским терьером, — призадумался Гав. — За ответом в карман не лезем. Карманов нет, — пояснил он.
— Куда ты всё время бежишь? — задыхаясь, взмолился Пальчик.
— Не куда, а почему! Я бегу потому, что у собак, как известно даже людям, нормальная температура тела — тридцать девять градусов! У меня шуба. Когда я бегу, мне прохладней. И, окромя того, шерсть развевается и в глаза не лезет, — действительно, Гав за словом в карман не лез.
— Не «окромя», а «кроме», — машинально поправил его Пальчик.
— «Окромя»! — упрямо подтвердил пёс. — Буфетчица Оля в кафе «Улыбка» всегда говорит «окромя». Понял? «Окромя засохших котлет ничего нету!» — он облизнулся, вспомнив её слова. — Она лучше знает, она старше тебя.
— А что она ещё говорит? — невольно засмеялся Пальчик. Пёс остановился и надулся.
— «Пива вся!» Гав-гав-гав! — рявкнул он.
— С тобой можно в цирке выступать! — рассмеялся Пальчик.
— А с тобой — нет.
— Со мной??
— Ты забыл о своём характере. Тщеславие, гордость, самолюбование — вызывающее поведение!
— Какое?..
— Вызывающее на серьёзные размышления. Неплохо сказано, сэр, — похвалил себя Гав. — Я слышал в кафе, туда заходят актёры: искусство требует жизни, ясности, опыта, простоты! А у тебя ничего этого нет, окромя, извини, твоего роста. «От горшка два вершка, а туда же!» Так говорит буфетчица Оля. «Я знаю жизнь», — говорит она. Она знает!
Голова у Пальчика пошла кругом.
— Тебе надо многому учиться. Ты даже лаять не умеешь, гав-гав! Даже твой рост — вызов окружающим. Ты на всех смотришь свысока!
— Это я-то?!
— Это ты-то. Подумай, взвесь, рассуди. Хорошо сказано, сэр, — одобрил себя пёс. — Рассуди, взвесь, подумай! Когда буфетчица Оля взвешивает продукты, она всегда думает о суде. И ты должен думать. Когда взвешиваешь, не обвешивай. Себя не обвешивай, не обманывай, не дури. Сначала подумай, потом взвесь!
— Да помолчи ты! — прикрикнул Пальчик, оглянувшись.
— Слова не дают сказать, — обиделся пёс. — Гав-гав! Всю жизнь молчал. — И, очевидно, опять вспомнив буфетчицу Олю, азартно выкрикнул: — На чужой роток не накинешь платок! Цыплят по осени считают! — И туманно пояснил: — Это она говорила после ревизии прошлой осенью, когда у нее не сошёлся баланс в отчёте за цыплят табака.
— Погоди ты… — прошептал Пальчик.
Гав обернулся и уставился в ту же сторону.
По боковой аллее удалялся представительный сенбернар, ведя на поводке тощего бородатого человека, облачённого в жалкую жилетку-попонку и какие-то кургузые штанцы… Нет-нет, мы не оговорились, пёс вёл на поводке человека, а не наоборот. И даже ошейник поблёскивал бляхами на шее бородача. Что-то вроде переплетённой из ремешков корзинки свисало у человека на грудь с ошейника. Неужели это?..
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
Пальчик и Гав, прячась за деревьями, бесшумно проследовали за странной парой.
Перед калиткой в заборе сенбернар что-то прорычал своему спутнику, и человек послушно надел на лицо ту «корзинку» с ремешками. Так и есть — намордник!
Странная пара исчезла за калиткой, и Пальчик с Гавом недоуменно воззрились друг на друга.
— Хорошо, хоть не на четвереньках.
— Как сказала бы буфетчица Оля… — начал было Гав.
Но не успел Пальчик узнать, что она сказала, как…
Кто-то поднял его за шиворот в воздух. Он с ужасом увидел над собой чёрную мохнатую лапу, а выше — угол клыкастой пасти. Пасть что-то оглушительно пролаяла куда-то вниз мимо него. Пальчик беспомощно посмотрел на задрожавшего, прижавшегося к земле Гава.
Гав жалобно затявкал, в чём-то оправдываясь. Пасть над Пальчиком опять что-то пролаяла оробевшему Гаву, и тот снова жалко залепетал.
Лапа разжалась, Пальчик упал на спину, глядя, как внушительно удаляется громада пса, мощного чёрного терьера, с красной повязкой на правой передней лапе.
Страж порядка грозно направился к выбежавшему из-за кустов мальчишке, который весело собирал букет из осенних листьев. Он был одет так же, как и тот бородач, и тоже с ошейником. Не успел чёрный терьер приблизиться, как на поляну выскочила красивая собака колли и торопливо пристегнула к ошейнику мальчишки поводок. Страж облаял их и двинулся дальше.
— Эй! — тихонько крикнул Пальчик пацану. — Вы что тут, все с ума посходили?!
Мальчишка сердито огрызнулся, хоть на непонятном, но всё же человеческом языке, и побежал вслед за хозяйкой, увлекаемый поводком.
— Да-а… Тут такое творится! — забормотал Гав. — Надо уносить ноги и лапы. Особенно тебе — ноги. Но сначала давай спрячемся, — тревожно взглянул он на чёрного терьера вдали.
Когда они торопливо забрались в чащу кустарника, Гав поведал следующее. Оказалось, этот терьер — и впрямь стражник — облаял Гава за то, что тот выгуливает человеческого «щенка» без ошейника.
— И без намордника… — буркнул потрясённый Пальчик.
— До намордника ты не дорос, мал ещё, — не понял иронии Гав. — Ты ещё не опасен.
— Ну и порядочки здесь, на шестом этаже!
— Не лучше, чем у нас на первом, — изрёк Гав.
— Но человек — умнее! Он царь зверей!
— Это у вас… У вас — царь, а здесь — как собачка, гав-гав, — хмыкнул пёс. И не без гордости стукнул себя лапой в грудь. — Здесь мы — умнее!
— Если вы здесь и умнее, в чём даже буфетчица Оля засомневалась бы, — съязвил Пальчик, — то это ещё не значит, что надо грубо обращаться с живыми существами! — запальчиво выпалил он в упор, у Гава даже закачалась бахрома над глазами. И сам понял, что далеко не прав. — У нас тоже так… Прости, Гав, — пробормотал он, — я зарвался.
— Не зарвался, а заврался, — кивнул пёс.
— Что же делать?.. Где лифт? — встрепенулся Пальчик.
— Постой. Так идти опасно, — остановил его Гав и приказал: — Снимай мой ошейник. Хорошо, что меня искупали и его под пышной шерстью не было видно… А теперь присобачивай ошейник на себя. Потерпи, дружок. Гав-гав, и готово!
Он откусил от куста гибкий прут.
— Привяжи его себе вместо поводка. Правильно, — одобрил Гав. — Покрепче. И пойдём искать лифт. А то нарвались бы снова на того, чёрного мордатого, и конец!
— Как — конец?
— Ну, как… — уклончиво ответил пёс и рассердился. — С меня — штраф, а тебя — извини, на мыло. Вот как.
Пальчик убито промолчал. А затем глупо спросил:
— А они что, моются здесь?
— Они даже моются — там, — ткнул лапой вниз Гав. — Ваши мамы их моют, — насмешливо продолжил он, — вам самим — лень!
— Да ладно тебе… — смутился Пальчик. — Я мог бы и сам тебя помыть, мама просто опередила.
— Почему-то мама всегда тебя опережает, когда надо что-то сделать. Странно, да?
— Но я…
— Не спорь, слушайся. А ну-ка, к ноге! — скомандовал Гав. — Рядом! Рядом иди, бестолковый… Кому говорю!
— Ну хватит тебе, — взмолился Пальчик.
— А кто меня ещё вчера этими командами донимал?! Ну ладно, потерпи, — смягчился Гав, взяв зубами прутик-поводок и ведя Пальчика по аллее.
На перекрёстке дорожек вновь появился чёрный страж. Он покосился на них и одобрительно гавкнул.
— Что он сказал? — прошептал Пальчик.
— По-вашему: так держать! — процедил Гав, не разжимая зубов.
— Курс? — не понял Пальчик.
— Нет, тебя. Так держать — на привязи.
— Болван лопоухий! — не выдержав, вдруг крикнул Пальчик чёрному терьеру, сам страшась своей смелости. Но тот и ухом не повёл.
