Галина Медведко - Четыре собачьих жизни
Обзор книги Галина Медведко - Четыре собачьих жизни
Галина Медведко
Четыре собачьих жизни
Говорят, у кошки 9 жизней. А вот, сколько их у собаки? Никогда об этом не слышала. Но знаю точно, что может быть больше одной. Сама тому свидетель. 4 жизни прожил пес из моего детства по кличке Пушок.
Помню его как живого, хотя прошло около 30 лет, потому что дружба с этой собакой повлияла в дальнейшем на мою судьбу. Именно благодаря Пушку, я полюбила собак, стала уважать и понимать их. Сейчас профессионально занимаюсь разведением собак нескольких пород, выпускаю литературу о собаках.
Что же касается Пушка, то он был совсем не пушистый. Это была крупная, и размером и видом напоминавшая западно-сибирскую лайку дворняга песчаного цвета. Крепко сбитая, костистая, со стоячими ушами и хвостом, который то лежал на спине, то поднимался серпом. Отчетливо помню свои 10–12-летние впечатления: тогда Пушок был уже пожилым, очень авторитетным псом и проживал уже свою 2 жизнь, наверное, потому что первую он должен был по всем медицинским законам оставить на колоде для рубки дров.
Поясню. В годовалом возрасте, когда случилась эта трагедия, Пушок был молодым игривым кобельком. Его хозяин, мой дядя Федя, рубил дрова. Пес вертелся возле ног, и сколько дядя Федя на него не покрикивал, не прогонял, собака не уходила, лезла играть. И получилось, что в какой-то момент Пушок подсунул голову на колоду. Дядя, конечно в последние доли секунды ослабил удар, но все равно топор вошел в череп собаки. Вошел ровно посередине — от переносицы до ушей. Брызнула кровь, дядя Федя страшно закричал, выдернул топор, а обмякшее тело собаки сползло на землю.
Это было за несколько лет до моего первого приезда в деревню, но дядя Федя показывал мне эту колоду (ею больше не пользовались), и всегда у него дрожали пальцы, когда он закуривал сигарету, рассказывая о том кошмаре.
Как можно помочь собаке с разрубленным черепом в глухой деревушке на Брянщине?
Дядя Федя рассказывал, как после шока он кинулся спасать своего пса. Но под руками, кроме глины и кучи золы из бани, ничего не было. Вот мужик и залепил кровавую рану красной глиной и черной золой, а потом положил бездыханного пса на колени и просидел так до вечера. Умирающую собаку положили на сено в предбанник, уповая на чудо.
И чудо свершилось, вопреки всем законам медицины. Пес не умер, около недели он неподвижно лежал в сене, а дядя Федя понемногу вливал ему в рот парное молоко.
Так Пушок возродился к жизни Второй раз. Правда, он очень долго поправлялся, ходил, говорят, странно, по диагонали, лапы долго еще его не слушались, и хвост висел палкой. Но за несколько лет он постепенно оправился. Когда меня стала привозить на каникулы к бабушке, пушок был уже здоровой собакой, только посреди лба у него был незарастающий шрам. И он никогда не разрешал гладить себя по голове.
Он чувствовал себя во дворе хозяином: жил под крыльцом, пользовался полной свободой.
Его никогда не держали на цепи. Но далеко от двора пес не уходил, целыми днями лежал у калитки на куче песка, сливаясь с ним. Хозяева любили его, и он отвечал им тем же; исправно неся службу сторожа. Он даже отличал своих кур от чужих, которых нещадно гонял. И с соседскими дворнягами он давно и прочно выяснил отношения: на его территорию никто и носа не смел сунуть. Но однажды появился чужак, и разыгралась трагедия, в результате которой жизнь Пушка должна была оборваться во второй раз.
Я помню это происшествие до последних мелочей, хотя прошли десятилетия. Был жаркий летний полдень, все трудоспособное население работало в поле. На деревенской улице возле нашего дома возилась детвора. Я качалась на качелях, Пушок, как всегда лежал на куче песка.
Появление Чужака на деревенской улице сопровождалось гробовой тишиной. Как-то вдруг разом затихло и кудахтанье кур и щебет птиц. Соседская собачка и куры, тоже неподвижно замерев, смотрели в одну сторону. Чувствуя что-то странное, стали оглядываться и дети. И вот все увидели Его. По центру улицы, низко опустив голову, монотонной, какой-то механической рысью бежал большой рыжий с черной спиной гончак. Он был страшно худой, живой скелет, но самое страшной — из его пасти и с вывалившегося языка прямо-таки текла пена.
Никто из нас, детей, тем более кур и собак не читали про бешенство. Но у всех мгновенно родилась одна и та же мысль. «Бешеный! Бешеный! Тикайте!» — выйдя из оцепенения, закричал кто-то из пацанов. Взвыла и пулей бросилась под забор соседняя собачка. Дети, как всполошенные куры, стали носится по улице, пытаясь на что-нибудь влезть. За несколько минут они вскарабкались на тополя. К которым были привязаны качели. Я в одно мгновение взлетела на сук, находящийся на высоте около 3 метров (больше этот трюк я никогда в жизни не смогла повторить). И только мой двоюродный брат Генка, толстый, ленивый Генка, никак не мог забраться на дерево. Ему пытались помочь, подавали руку. Но он даже не мог хорошенько подпрыгнуть.
Бешеный пес, не сбавляя темпа, свернул с дороги и порысил к мальчику, который от страха только прижался к дереву и тонко визжал. Когда Бешеный добежал до Генки, ребенок как-то сообразил и стал пятится от пса, не отрываясь от дерева. Тополь был толстым, и Генка кружил вокруг него, а за ним бежал пес. Я до сих пор помню полосу белой пены, которая как петля, охватила дерево. Такой «танец смерти» долго продолжаться не мог, пес загнал ребенка и ему оставалось только поднять голову для укуса. И вот в последнюю секунду, как в кино, когда Бешеный поднимал и поворачивал голову, на него обрушился серо-желтый снаряд из шерсти, клыков и когтей. Это был наш Пушок. Я не выдела его в суматохе, но верный пес не мог оставить человека в беде. По тому, как вся шерсть на Пушке стояла дыбом, хвост зажат под животом, все зубы оскалены, было видно, что Пушку страшно, смертельно страшно, что он понимает, кто его противник. Но для настоящего пса долг превыше всего.
Отшвырнув Бешеного от ребенка, Пушок начал свой смертельный бой. Я никогда бы не поверила в это, если бы не была тому свидетелем. Собака вопреки инстинкту самосохранения, шла умирать за человека.
Бой был долгим. Пушок оттеснял Бешеного от деревни, в луг, в мокрую ложбину. Там они, оба мокрые и уже черные от грязи, бились около часа. За это время сбежались женщины, старик инвалид и вся деревенская ребятня. Люди полукольцом окружили болотце, пытаясь вилами и палками помочь Пушку убить Бешеного. Но страх был очень велик, как только Бешеный подкатывался ближе к людям, они с визгом отбегали. Пушок, совершенно измотанный, шатаясь, хватал Бешенного за зад и тащил в болотце. В конце концов оба пса затихли. Пушок все-таки сумел схватить Бешенного за горло и притопить в грязи. Он долго не разжимал клыки, лежал, тяжело дыша на теле врага.
Тут к людям вернулась смелость. Стали шептать: «Пушка тоже надо пристрелить, он же заразился.» Такие разговоры все усиливались. Уже побежали за ружьем, появились мужики. Я плакала, но понимала, что люди правы. Пушок это тоже понял. Он открыл глаза, тяжело поднялся, посмотрел на толпу и, даже не стряхиваясь, мокрый, поплелся через болотце в лес. Он уходил умирать, унося смертельную болезнь дальше от людей. Так закончилась его 2 жизнь.
Но через два месяца Пушок вернулся. Этот факт никоим образом не объясним с точки зрения медицины.
Он вошел во двор тихим августовским вечером, когда все семья ужинала на веранде. Он появился в проеме дверей, осторожно вильнул хвостом, сделал несколько шажков и остановился, как бы спрашивая: «Примите, хозяева?» Я закричала: «Пушок! Ты живой! Ты вернулся!» — побежала навстречу. Как-то сразу стало ясно, что он не опасен. Иначе бы он не вернулся. Затем его окружили все, сначала осторожно, затем все смелее, гладя его страшно худое, но с хорошей чистой шерстью тело. Несмотря на худобу, у него был вполне здоровый вид и ясные глаза. «Ничего, откормим» — отвечая на общий немой вопрос, сказала бабушка и принесла миску молока. Пушок занял свое законное место под крыльцом. Я стала носить ему всякие вкусности, и он быстро поправился. Когда меня увозили в город на учебу, то провожать меня к воротам вышел наш большой здоровый Пушок. Я уезжала счастливая, надеясь на встречу следующим летом с псом, который родился в 3 раз.
Следующее лето и еще одно прошли для Пушка благополучно. До того рокового августовского вечера, когда грянул внезапный выстрел, и оборвалась третья жизнь Пушка.
Это подло, из засады выстрелил в Пушка один деревенский отщепенец, которого за глаза все звали «куркуль». Был он страшно жаден, про таких говорят, «зимой снега не выпросишь». Нелюдим жил на краю деревни, возле леса. Он постоянно у всех что-то подворовывал, особенно в колхозе. Пушок его ненавидел и постоянно облаивал, мешая воровать возле хозяев. И вот перед уборочной ворюга решил убрать честного сторожа, чтобы тот не мешал его ночным вылазкам.
