Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны
И опять-таки Верховный Главнокомандующий не обратил внимания на возражения профессионалов.
«Выйдя из кабинета, Б. М. Шапошников сказал:
– Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решен Верховным.
– Тогда зачем же спрашивали наше мнение?
– Не знаю, не знаю, голубчик! – ответил Борис Михайлович, тяжело вздохнув ‹…›.
План был большой, к сожалению, на ряде направлений, в том числе и на главном, западном, он не был обеспечен достаточными силами и средствами. Это обстоятельство было, конечно, хорошо известно Верховному. Однако он верил, что при имеющихся у фронтов возможностях нам удастся сокрушить оборону немецко-фашистских войск, если строго руководствоваться принципом массирования сил в ударные группировки и умело проводить артиллерийское наступление. ‹…› Однако позволю себе еще раз сказать, что зимой 1942 года мы не имели реальных сил и средств, чтобы воплотить в жизнь все эти правильные, с общей точки зрения, идеи о широком наступлении ‹…›. Переутомленным и ослабленным войскам становилось все труднее преодолевать сопротивление врага. Наши неоднократные доклады и предложения о необходимости остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах отклонялись Ставкой. Наоборот, директивой от 20 марта 1942 года Верховный вновь потребовал энергично продолжать выполнение ранее поставленной задачи»[138].
Результатом этого авантюрного решения были крупные потери советских войск, что сказалось тяжелым летом 1942 года…
По мнению Генштаба – Шапошникова, Жукова, Василевского, – зиму 1942 года после успеха под Москвой следовало посвятить активной обороне, изматывая противника и накапливая резервы для летних операций. По настоянию Сталина все произошло наоборот. Измотанными оказались советские войска, а резервы растрачены в бесплодных попытках наступления на широком фронте.
Опираясь на мемуары Жукова и Василевского, можно приводить множество примеров пренебрежительного отношения Сталина к мнению профессионалов.
В мае 1942 года повторилась трагическая киевская ситуация, но уже под Харьковом.
Из воспоминаний Жукова и Василевского, подкрепленных свидетельствами маршала Баграмяна, который был тогда начальником штаба Юго-Западного фронта, вырисовывается следующая картина.
Главнокомандующий войсками Юго-Западного направления маршал Тимошенко и член Военного совета Хрущев предложили Ставке план отсечения от основных сил противника группы армий «Юг» с последующим ее уничтожением. Основной составляющей плана было наступление на Харьков.
Не будем вдаваться в подробности операции и особенности плацдарма, с которого было начато решительное наступление. Все это важно, но для нас важнее другое.
Василевский вспоминал:
«Б. М. Шапошников, учитывая рискованность наступления из оперативного мешка, каковым являлся барвенковский выступ для войск Юго-Западного фронта, предназначавшихся для этой операции, внес предложение воздержаться от ее проведения. Однако командование направления продолжало настаивать на своем предложении и заверило Сталина в полном успехе операции. Он дал разрешение на ее проведение и приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться»[139].
Как в свое время лихие заявления Еременко, Сталину импонировали любые предложения о наступлении. Он отметал сомнения Шапошникова.
«– Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми! Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера»[140].
«Во время одной из встреч с военными историками Г. К. Жуков рассказал о том, насколько примитивно мыслил Сталин как полководец. “Сталин требовал от нас наступать! Он говорил: «Если у нас сегодня нет результата, завтра будет, тем более вы будете сковывать противника, а в это время результат будет на других участках». Конечно, это рассуждения младенческие! Жертв было много, расход материальных средств большой, а общего стратегического результата никакого”»[141].
Выходец из Первой конной Тимошенко и поддерживающий его Ворошилов были Сталину ближе Шапошникова и Жукова.
Харьковская операция началась успешно.
«И это, – вспоминает Василевский, – дало Верховному Главнокомандующему повод бросить Генштабу резкий упрек в том, что по нашему настоянию он чуть было не отменил столь удачно развивающуюся операцию. Но уже 17 мая (через пять дней после начала операции. – Я. Г.) ударная группировка противника в составе 11 дивизий армейской группы генерал-полковника Клейста перешла в контрнаступление ‹…› и, прорвав фронт обороны 9-й армии, начала серьезно угрожать 57-й армии Южного фронта, а затем и ударной группировке Юго-Западного фронта».
Повторилась стандартная история – Генштаб требовал прекращения операции в связи с опасностью окружения наступающих войск, а Сталин настаивал на его продолжении.
Результатом было окружение армий Юго-Западного фронта и потери, исчисляющиеся сотнями тысяч советских солдат.
После катастрофы под Харьковом немецкой армии был открыт путь на Кавказ – бакинская нефть! – и к Волге.
К счастью, разработка сталинградской операции прошла без прямого вмешательства Верховного Главнокомандующего.
На последнем этапе войны Сталин снова стал вмешиваться в планирования стратегических операций, и это снова привело к массовым жертвам, которых можно было избежать.
Приведенных примеров, на мой взгляд, достаточно, чтобы понять реальную роль Сталина. Без его дилетантского вмешательства характер первого года войны мог носить не столь трагический для нашей страны характер.
Но пагубная роль Сталина заключалась не только в прямом вмешательстве в ход военных действий.
Стиль его общего руководства, основанный на подавлении воли окружающих и тотальном страхе перед репрессиями, которые могли в любой момент обрушиться на каждого, создал и соответствующую атмосферу в армии.
Н. Зенькович, автор книги «Маршалы и генсеки» – о взаимоотношениях партийной и военной элит, – анализируя протоколы допросов несчастного генерала Павлова, командовавшего в момент начала войны Западным Особым военным округом, переименованным в Западный фронт, и расстрелянного вместе со своим штабом 22 июля 1941 года, резонно писал:
«Командиры всех уровней, начиная от него, командующего фронтом, и кончая безусым мальчишкой-взводным, у которого под началом десяток бойцов (здесь автор ошибается – во взводе состоит не менее трех десятков бойцов. – Я. Г.), боялись принимать самостоятельные решения, действовать нешаблонно, идти на оправданный риск. Эти издержки следовали из неэффективной системы общего руководства вооруженными силами, которая сдерживала инициативу командного состава, вынуждала их терять время и в итоге значительно уступать противнику в принятии решений. После войны об этом слабом звене адмирал Н. Г. Кузнецов выскажется так: “Сталин сам, не перепоручая никому, занимался Наркоминделом и НКВД. Лично руководил он и наркоматом обороны. ‹…› Нарком обороны не был Верховным Главнокомандующим, нарком Военно-Морского флота не являлся главнокомандующим флотами. Сталин решал, остальным предоставлялось действовать в соответствии с этим… Люди, приученные не действовать самостоятельно, а лишь ждать распоряжений и указаний свыше, чтобы, не задумываясь, выполнять их, принесут мало пользы, если наступит суровый час. Боязнь наказания и безответственность нередко живут рядом друг с другом. Работа военного аппарата в этом случае идет не планомерно, а словно бы спазматически, рывками. Выполнили одно распоряжение – и ждут следующего. А если оно не поступит вовремя?“
Подмеченный наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым недостаток пронизывал весь военный организм – от наркомата обороны до взвода и отделения. Попытки преодолеть сложившуюся практику жестоко пресекались, что видно на судьбе самого адмирала, который, действуя вопреки шаблону, понес наименьшие потери в первые дни войны. Боязнь инициативы и ответственности, словно дамоклов меч, постоянно висела над головами командиров высшего и среднего звена»[142].
Страх перед гневом Сталина заставлял даже опытных и решительных военачальников выбирать отнюдь не самые целесообразные решения, a выполнять те, что были продиктованы Ставкой.
Владимир Карпов в очень достойной книге «Полководец» – о генерале Иване Ефимовиче Петрове, герое обороны Севастополя и Одессы, защиты Кавказа, рассказывает чрезвычайно характерный и прискорбный эпизод.
