Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны
Командующий 4-м Украинским фронтом Петров, ведя бои в Карпатах, получил приказ Ставки о наступлении.
«И вот пришло 10 марта, день, назначенный для наступления. Утром дул сильный ветер, небо было затянуто низкой облачностью, начался снегопад. Видимость упала до минимума. Вести прицельный огонь артиллерией было невозможно. Принять участие в обеспечении наступления авиация не могла».
Командующие армиями генералы Москаленко и Гречко уговаривали Петрова просить Ставку о переносе начала операции.
Комфронта отказался.
«Может быть, Петрову следовало согласиться с опытными командармами? Наверное, это так. Но все же, думаю, что нежелание Петрова перенести срок наступления зависело не от упрямства. Иван Ефимович знал, что к такой просьбе в Ставке отнесутся неодобрительно. Можно предположить, что Петров, не раз уже “битый” Верховным, на этот раз не обратился к нему, опасаясь его гнева. ‹…›
Наступление не получило развития и в течение недели. Ударная группировка не вышла на оперативный простор, и наступление хотя и продолжалось, но успешным назвать его было нельзя»[143].
И хотя в дальнейшем войска фронта достигли больших успехов, Петров был снят с должности командующего фронтом.
Карпов не упомянул об одном немаловажном обстоятельстве – во сколько солдатских жизней обошелся этот страх боевого генерала перед «гневом Верховного»…
Цитированный нами Н. Зенькович приводит в своей книге соображения немецкого генерала Меллентина:
«Командиры младшего и нередко среднего звена страдали нерасторопностью и неспособностью принимать самостоятельные решения – из-за суровых дисциплинарных взысканий они боялись брать на себя ответственность».
И Н. Зенькевич комментирует:
«Что правда, то правда: скованность оперативного и стратегического мышления командного состава Красной армии с лихвой компенсировалась бессмысленными убийственными лобовыми атаками».
И снова цитирует Меллентина:
«Они наступали на любую высоту и дрались за нее с огромным упорством, не придавая значения ее тактической ценности ‹…›. Неоднократно случалось, что овладение такой высотой не диктовалось тактической необходимостью, но русские никогда не понимали этого и несли большие потери»[144].
Вряд ли нужно полностью доверять мнению немецкого генерала. Он, скорее всего, весьма относительно понимал психологический механизм подобного поведения.
Один из эпизодов, рассказанный в мемуарах Жукова, многое в этом отношении проясняет.
«Верховный вызвал меня к телефону:
– Вам известно, что занят Дедовск?
– Нет, товарищ Сталин, неизвестно.
И. В. Сталин не замедлил раздраженно высказаться по этому поводу:
– Командующий должен знать, что у него делается на фронте. Немедленно выезжайте на место, лично организуйте контратаку и верните Дедовск. ‹…›
Сразу же выяснилось, что город Дедовск противником не занят, а речь видимо идет о деревне Дедово ‹…›. Я решил позвонить Верховному и объяснить, что произошла ошибка. Но тут, как говорится, нашла коса на камень. И. В. Сталин окончательно рассердился. Он потребовал немедленно выехать к К. К. Рокоссовскому и сделать так, чтобы этот злополучный населенный пункт был непременно отбит у противника. Да еще приказал взять с собой командующего 5-й армией Л. А. Говорова»[145].
И несколько высших командиров должны были руководить атакой на совершенно ненужную в тактическом отношении деревню, прикрытую оврагом. Что, естественно, не обошлось без жертв.
Ни в коем случае нельзя забывать этот важнейший и много объясняющий фактор – атмосферу страха, которую Сталин создал не только во всей стране, но и в армии, и которая играла пагубную роль во время войны.
Елена Ржевская вспоминает:
«Я спросила: было ли у Сталина личное обаяние.
– Нет, – твердо ответил Жуков и покачал головой. – Скорее наоборот. Он был страшен. У него знаете какие глаза были. Какой взгляд – такой колючий… Иногда он бывал в хорошем настроении. Но это бывало редко. Когда успех в международных делах или военных. Тогда он мог даже петь, иногда. Не лишен был юмора. Но это бывало редко. К нему как на ужас шли. Да, когда он вызывал, к нему шли как на ужас»[146].
Если Жуков испытывал ужас, идя на встречу со Сталиным, то что чувствовали другие…
Проблема – Сталин и война – огромна. Мы бегло рассмотрели только один небольшой ее аспект, ясно высвеченный в воспоминаниях маршалов.
По сути дела, рассмотрение этой проблемы надо начинать с 1920-х годов, захватив историю чистки Красной армии от бывших царских офицеров, многие из которых, являясь блестящими военными профессионалами, преподавали в военных училищах и Академии. Профессиональный уровень Красной армии был подорван еще до террора 1937–1938 годов. Террора, который продолжался и во время войны. Несколько крупных военачальников были расстреляны уже осенью 1941 года. В том числе дважды Герой Советского Союза Смушкевич, один из организаторов нашей военной авиации…
Особый аспект проблемы – реальные плоды индустриализации, достигнутой за счет ограбления крестьянства и труда миллионов заключенных.
Когда Жуков был уже отставлен Хрущевым, за ним была установлена постоянная слежка и организовано прослушивание.
В 1963 году председатель КГБ Семичастный в специальной записке Хрущеву доносил о нелояльности Жукова. И в частности приводил подслушанный монолог маршала:
«Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин!.. У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали. Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью. А сейчас представляют дело так, что у нас все было свое и в изобилии»[147].
Это отнюдь не умаляет того, что справедливо называют «подвигом тыла». Но много говорит об уровне предвоенной подготовки, которой Сталин так впоследствии гордился.
По качеству человеческого состава Красная армия была вполне способна к эффективным боевым действиям. Причина страшных поражений крылась в другом.
Марк Солонин, которого официальные военные историки неизвестно почему обвиняют в антипатриотизме и очернительстве, в финале своей книги «22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война?» писал:
«Роль военачальника огромна, и там, где командиры и комиссары смогли сохранить порядок и управляемость, смогли уберечь своих солдат от заражения всеобщей паникой, – там враг получил достойный отпор уже в первых боях.
Такие дивизии, полки, батальоны, эскадрильи, батареи нашлись на каждом участке фронта.
Трижды выбивала немцев из пограничного Перемышля 99-я стрелковая дивизия полковника Н. И. Дементьева. Только 28 июня, в тот день, когда немцы уже заняли Минск и Даугавпилс, дивизия Дементьева отошла от берегов пограничной реки Сан.
На самом острие немецкого танкового клина, рвавшегося к Луцку и Ровно, встала 1-я противотанковая бригада К. С. Москаленко – и ни одного раза не удалось врагу пробиться сквозь боевые порядки 1-й ПТАБ.
На подступах к Дубне в первые же дни войны гнали и громили гитлеровцев 43-я и 34-я танковые дивизии под командованием полковников Цибина и Васильева.
До конца встречали врага огнем гарнизоны ДОТов Гродненского, Брестского, Струмиловского, Рава-Русского пограничного укрепрайонов. Оказавшись во вражеском тылу, без связи, без продовольствия и воды, они сражались до последнего патрона и последнего человека.
На северных подступах к Минску 25 июня 1941 г. заняла оборону 100-я стрелковая дивизия генерал-майора И. Я. Руссиянова. Накануне, вследствие неразберихи среди вышестоящего командования, вся артиллерия дивизии, до батальонной включительно, была из дивизии изъята и передана на другой, пассивный участок фронта, откуда ее удалось вернуть только во второй половине дня 27 июня. Вот в таком, практически безоружном состоянии бойцы дивизии Руссиянова встретили удар 39-го танкового корпуса немцев. Три дня удерживали они свой рубеж обороны, стеклянными фляжками с бензином жгли вражеские танки, уничтожили до полка мотопехоты, в ночном бою разгромили штаб 25-го танкового полка вермахта.
2 июля 1941 года по переправлявшимся через Березину у г. Борисова немецким танковым частям нанесла внезапный удар 1-я мотострелковая Московская Пролетарская Краснознаменная дивизия полковника Я. Г. Крейзера. Удар был такой силы, что двое командующих немецкими танковыми группами, Гот и Гудериан, не сговариваясь, отмечают в своих мемуарах этот бой»[148].
