Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1
Глава IX
21 августа депутация поручила мне вступить в активную переписку с адъютантом Бонапарта Сулковским. В то время оба они находились в Италии.
Выполнить это поручение было не так просто. И все же адресат получил мои два письма и передал свой короткий ответ через одного французского офицера, который направлялся в Персию проездом через Константинополь. Сулковский дал мне понять, что не мог в данный момент обстоятельно поговорить с Бонапартом о польских делах, так как генерал полностью поглощен разработкой военных операций в Италии. Сулковский настоятельно советовал мне прислать письмо от имени наших соотечественников, которое, как он утверждал, будет воспринято со всей благожелательностью. Далее в письме Сулковского было ясно сказано, что если мы сможем заинтересовать генерала Бонапарта, то наши надежды на возрождение отчизны обретут реальную поддержку, так как Наполеон уже пользуется доверием всех французов, и недалек тот день, когда он возглавит правительство.
Следуя этому совету, я подготовил настоящее письмо, датированное 10 августа 1796 года. Отправлено оно было с курьером Вернинака, который вез очень важные документы прямо в штаб Бонапарта:
Гражданину Бонапарту, командующему Итальянской армией«Гражданин генерал! Если бы понадобилось характеризовать славу французского народа лишь победами и завоеваниями, если бы речь шла только о том, чтобы воздать вам должное как защитнику и достойному гражданину отчизны, и если бы ваше честолюбие ограничилось уже одержанными победами над врагом, а также уважением и восхищением всей Европы, вы уже теперь могли бы укротить страсть к подвигам и спокойно почивать под сенью лавров.
Пройденный вами блестящий, опасный и рискованный жизненный путь уже уготовил вам достойное место рядом с выдающимися людьми, память о которых донесли до нас древние летописи. И во всей Франции, и у семейного очага вы получите в награду благодарность герою, сражавшемуся за утверждение мира в Европе, за благополучие, славу и могущество вашей родины.
Но еще остаются, гражданин генерал, и другие вопросы, достойные вашего внимания. Несмотря на все успехи, ваше сердце по-прежнему слышит вопли страждущих и кровью обливается при одном лишь упоминании о тысячах и тысячах несчастных, уповающих на спасение, которое они связывают с Францией.
Пятнадцать миллионов некогда независимых и свободных поляков, волею судеб ставших ныне жертвами, устремляют свои взоры на вас. Они очень хотели бы преодолеть этот барьер, отгораживающий их от вас, чтобы разделять ваши опасности, увенчать вас новыми лаврами и добавить ко всем вашим титулам еще один – Отец угнетенных.
Гражданин генерал! Не предавайте забвению этот народ, чьи горести и невзгоды никого не оставляют равнодушным. На него обрушились страдания только за то, что он осмелился выступить за свободу и независимость своей родины. Вы, гражданин генерал, являетесь одним из тех, кто в состоянии помочь полякам сбросить ненавистное унизительное ярмо, нести которое уже нет терпения и сил. Как французский гражданин вы найдете многочисленные побудительные причины, чтобы вызволить поляков из беды. Ваши высокие патриотические чувства и ваш талант военачальника помогут вам одолеть любого врага.
Пока живет и здравствует Франция, поляки не будут обречены на то, чтобы влачить на себе цепи рабства. И даже если бы эта радующая душу истина не имела под собой такой надежной основы как схожесть чувств, сближающих наши народы, то неужели мы не могли бы рассчитывать на братскую помощь и поддержку французов в ответ на нашу дружбу и доверие к ним?
Поторопитесь, гражданин генерал, известить весь мир, что Франция гордится тем, что поддерживает слабых и несет благополучие всем народам, взывающим о помощи! Поторопитесь исполнить наши желания и чаяния! Восстановите политическое равновесие в Европе, вернув свободу и независимость народам, у которых их отняли! И пусть от центра Италии до истока Борисфена[67] народы, вновь обретшие свои права, воздают славу вам – другу рода человеческого и воину-освободителю!
Михал Огинский»[68].
31 августа. Со дня на день ждем приезда Обера дю Байе. Он давным-давно выехал из Парижа и по последним сообщениям уже находился в Боснии. Турецкое правительство дало указание гражданским и военным властям страны оказать высокие протокольные почести прибывающему послу Франции. По поручению французской миссии нового руководителя посольства должен был встречать переводчик Пюзитц.
Вернинак, который никогда не был склонен к принятию быстрых оперативных решений, и вовсе оцепенел, когда узнал, что его преемник уже в Боснии. Не желая вникать в суть дела, он перенаправлял все вопросы, поступающие в миссию, на рассмотрение нового посла.
Во время ежедневных прогулок Вернинака по константинопольскому каналу я частенько сопровождал его, чтобы вновь и вновь напоминать ему о моих соотечественниках. Французский представитель любил повторять, что дело наше правое, и от всей души желал успехов Польше. Этим, собственно, и ограничивались его добрые услуги для нас.
Однажды Вернинак сказал мне, что князь Ипсиланти, новый драгоман Оттоманской Порты, долго его расспрашивал обо мне и высказал пожелание встретиться со мной. В этом мой французский собеседник увидел добрый знак и предположил, что Ипсиланти, очевидно, намерен занять благожелательную позицию к делу поляков. Я не разделял эту точку зрения: из сообщений Ибрагима и других источников я хорошо знал о пророссийских настроениях Ипсиланти.
Целый день 15 сентября я просидел без дела, как и французский представитель, на которого мы возлагали все наши надежды. Я даже упустил возможность получить информацию от Ибрагима и от одного очень осведомленного грека, большого сторонника Франции. Частые встречи и беседы с ним всегда обогащали меня новыми знаниями о Турции и рассеивали тревогу за будущее Польши. Первый отправился в путешествие на острова Архипелага, а второй сопровождал князя Мурузи в его отшельничестве на острове Хиос.
Новости из Парижа приходят нечасто. Из Венеции постоянно сообщают об успехах Бонапарта. В Польше, как нам пишут, царит всеобщее недовольство, обстановка накалена до предела. Наши возможности общения с родиной очень ограничены, и мы ничего не знаем ни о планах, ни о способах борьбы с захватчиками. Похоже, наши соотечественники полностью полагаются на переговоры парижской депутации, а также на усердие и работу своих представителей в Константинополе и Стокгольме.
Как только Россия и ее северная соседка пошли на сближение, рассчитывать на поддержку Швеции не приходилось. Надежды на активные действия Турции таяли с каждым днем. И все же одно неожиданное событие не могло не порадовать.
После того, как Дамбровский приехал в Бухарест, около двух тысяч бывших польских военных различных воинских званий прибыли в Валахию и Молдову. Они расположились вдоль границы и даже внутри страны, и пока что их никто не тревожил. Однако чувство страха, что их изгонят, а то и передадут в руки русских, вынудило поляков обратиться ко мне с докладной запиской. Соотечественники просили меня, чтобы я попытался получить у великого государя документ – фирман, гарантирующий им защиту на территории страны, которую они избрали для своего убежища. Я передал эту петицию Вернинаку. Через несколько дней он ответил, что получить фирман нам не удастся, а правительство направило господарям Валахии и Молдовы распоряжение не только не препятствовать сосредоточению польских военных в этих провинциях, а, наоборот, благожелательно их встречать и в случае необходимости защищать. При этом перед поляками ставилось единственное условие: вести себя корректно, не причиняя беспокойства местному населению и не компрометируя турецкое правительство перед Россией.
Поскольку мне пришлось по ряду причин отложить отъезд Яблоновского, которому еще предстояло пройти в пути карантин, и он никак уже не успевал прибыть в Париж в желаемые сроки, 24 сентября я вручил гражданину Вернинаку все материалы, и он отправил их со своим курьером в Венецию. Это значительно сокращало сроки доставки корреспонденции: пока курьер из Константинополя проходил в Венеции карантин, другой курьер сразу же увозил прибывшую почту в Париж. В итоге получалось, что документы Вернинака для Директории приходили в Париж за двадцать – двадцать четыре дня.
Несмотря на все меры предосторожности далеко не все мои письма доходили до адресатов. Одно из своих посланий в депутацию я полностью зашифровал и отправил венской почтой на адрес купца, которому вполне доверял.
Я разъяснил депутации причины, по которым был вынужден прибегнуть к такому способу переписки, вкратце рассказал о поляках в Валахии и Молдове, а также сообщил о назначении Али-эфенди послом в Париже. Его место в Берлине займет Нашили-эфенди. Не забыл я упомянуть, что недавно турецкая эскадра вернулась в порт с двумя задержанными мальтийскими кораблями, и что Обер дю Байе уже находился в Адрианополе и в Константинополе его ожидают через несколько дней. Я просил депутацию направлять мне письма на имя Обера дю Байе через гражданина Лаллемана, официального представителя Франции в Венеции.
