Леонид Мартынов - Загадки звездных островов. Книга 3
— Ну а пока, — вернул присутствующих с неба на землю Сергей Павлович, — все будет очень скромно: полетит только один человек, и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью; то есть всего лишь в восемь раз быстрее пули. Зато полетит кто-то из вас. — Сергей Павлович обвел глазами присутствующих и после короткой паузы закончил: — Первым может стать любой…
После беседы Сергей Павлович пригласил всех в цех.
«— В громадном зале, который одновременно напоминает и операционную и оранжерею, — вспоминает Е. А. Карпов, — возле серебристо-белых шаров диаметром в два с половиной метра хлопочут люди в белых халатах. Люди и внутри этих огромных шаров. Шары двумя длинными рядами тянутся вдоль цеха. А в центральных и боковых проходах цветы.
— Как видите, не боги горшки лепят, — улыбнулся Главный конструктор. — Не боги их и обжигать будут, — кивнул он в сторону притихших летчиков. — А теперь смотрите хорошенько. Вам на этой технике летать, — подбодрил Сергей Павлович будущих космонавтов».
Все столпились возле одного из шаров.
Королев рассказал, что конкретно этот аппарат не предназначается для полетов человека, но изготовлен по чертежам пилотируемого корабля. Разница лишь в том, что кресло пилота займет манекен, а вместо ненужного манекену блока с пищей будет установлена клетка с собачкой. Все остальное, в том числе и программа полета, соответствует «человеческому» варианту…
Руки летчиков сами потянулись к обшивке корабля.
Их, видимо, интересовал один и тот же вопрос: выдержит ли этот не слишком толстый слой теплоизоляции температуру в несколько тысяч градусов? Ведь именно такие тепловые нагрузки, как сказал Сергей Павлович, испытывает спускаемый аппарат при входе в атмосферу.
— Гагарину хорошо — он литейщик, привык стоять у раскаленных печей, — шутил кто-то из товарищей.
— Не беспокойтесь, — усмехнулся стоящий рядом мастер, — все сработано на совесть. В кабине не холодно и не жарко, а в самый раз — двадцать градусов тепла…
— А сейчас, я думаю, никто из вас не откажется посидеть в корабле, — предложил Главный конструктор. — Вот только что нам привезли кресло. Давайте отойдем на минутку, а товарищи поставят кресло в кабину…
Под стеклянной крышей цеха бесшумно заскользила кранбалка. Через несколько минут в кабину космического корабля было опущено пилотское кресло, а к кораблю пододвинули специальную ажурную площадку, поднявшись на которую можно было залезть через люк в кресло.
«— Мы переглянулись, — вспоминает Валерий Быковский. — Никто не решался первым подняться в кабину и сесть в настоящее кресло настоящего космического корабля.
Молчание прервал Гагарин.
— Разрешите? — обернулся он к Сергею Павловичу и, почему-то сняв ботинки, оставшись в одних носках, первым забрался в кабину. «Так вот разуваются, входя в дом, в русских деревнях», — подумалось мне».
Этот символический эпизод запомнили все присутствующие.
Стоявший рядом с Королевым инженер Е. Васильев рассказал, что Главный подтолкнул его локтем и чуть слышно шепнул:
— Вот этот, пожалуй, пойдет первым и в полет…
А Гагарин молча сидел в кресле и не подозревал, что о нем только что сказал человек, никогда не бросавший слов на ветер.
Некоторые участники этой встречи впоследствии говорили, что Главный конструктор чаще останавливал свой взгляд на Гагарине, беседовал с ним дольше, чем с другими.
«— Я почувствовал, — вспоминает Алексей Леонов, — что Главный, хотя и держится со всеми вроде бы одинаково, к Гагарину присматривается внимательнее, чем к нам.
— Ну, Юра, по-моему, выбор пал на тебя! — порадовал я Гагарина, когда мы возвращались…
Он отшутился, но время подтвердило правильность моей догадки».
* * *Быстро летели дни, до предела наполненные занятиями, тренировками… Случались и потери.
После тренировок на центрифуге у одного из летчиков — Анатолия — врачи обнаружили на спине множественные точечные кровоизлияния (а крутили в то время с двенадцатикратными перегрузками). К дальнейшим тренировкам врачи его не допустили.
В отряде к Анатолию относились уважительно, преклонялись перед его летным, что называется, от бога талантом. Гагарин безуспешно уговаривал врачей: «Он лучший среди нас. Поймите, он будет первым космонавтом».
Во время купания сломал шейный позвонок Валентин. Парня немедленно увезли в больницу, где в неподвижном состоянии он пролежал больше месяца. Благодаря усилиям врачей Валентин выздоровел, но из отряда пришлось уйти.
По различным причинам и в разное время из отряда ушли Марс, еще один Валентин, Анатолий и Иван, Григорий и Дмитрий и третий Валентин — младший. Из двадцати летчиков первого отряда только двенадцати довелось слетать в космос.
«Разные это были люди, разные у них судьбы, — пишет Георгий Шонин в своей книге «Самые первые». — Но из этих судеб складывался отряд, его история.
Им не пришлось слетать в космос. Но к его покорению мы готовились вместе. Наши самые первые, самые трудные шаги, все наши радости и печали были едины. И если кто-то уходил из отряда, все переживали и расставались с ним, как с самым близким и дорогим человеком…
Да, труден, тернист путь в космос…
И если вы когда-нибудь услышите чересчур бодрый репортаж о работе экипажа на борту космического корабля или космической станции или прочтете где-то о сверхспособных космонавтах — не верьте этому! Среди наших девизов нет лозунга: «Пришел, увидел, победил!»
Как многие другие профессии, профессия космонавта предполагает огромный труд (и на земле, и в космосе), преданность своему делу, способность и готовность пойти на риск.
На этом пути не только победы, но и поражения, и даже трагедии. Из двадцати человек «гагаринского набора» в Центре подготовки продолжают работать только восемь (данные 1979 года. — Ред.).
Кто погиб в космосе, кто — в воздухе, кто — на земле… У одних не выдержали нервы, других подвело здоровье…»
Одним из тех, кого отчислили, был морской летчик-черноморец Григорий. «Гриша легко сходился с людьми, быстро завоевывал их симпатии, — вспоминает Георгий Шонин. — Казалось, удача не обходила его стороной. И действительно, вначале все для него складывалось наилучшим образом: его назначили вторым дублером Гагарина. Но, очевидно, не зря бытует пословица: «Знал бы где упасть, подстелил бы соломки». Для нас всех и самого Григория было большой неожиданностью, когда ему и еще нескольким ребятам пришлось расстаться с отрядом. Режим труда и отдыха космонавтов был суров. Не менее суровы были наказания за малейшие отклонения от этого режима.
Мы тяжело переживали их уход. И не только потому, что это были хорошие парни, наши друзья. На их примере мы увидели, что жизнь — борьба и никаких скидок или снисхождения никому не будет. Нас стало меньше, и мы сплотились теснее».
* * *Руководитель подготовки космонавтов Николай Петрович Каманин вспоминал, что сперва все двадцать летчиков — кандидатов на космический полет были для него на одно лицо. Но вот прошло несколько дней, и мало-помалу ему стали открываться индивидуальные черты этих молодых лейтенантов и капитанов, горевших желанием отправиться в космос и как можно лучше подготовиться к этому небывалому и ответственнейшему событию. Гагарин выделился сразу же, как только его назначили старшиной группы. А это случилось после нескольких месяцев занятий.
Перед руководителями подготовки встал вопрос: стоит ли продолжать работу со всеми 20 кандидатами, из которых полетит один, не лучше ли выделить из них небольшую группу в пять-шесть человек, кандидатов на первый орбитальный полет, а с остальными занимать ся по несколько иной программе, ориентируясь на более отдаленное будущее? Эта проблема возникла потому, что тогда в Центре был только один тренажер, один макет космического корабля и один-единственный самолет, приспособленный для полетов в невесомости, а сроки поджимали.
И вот была выделена ударная группа, старшиной которой назначался старший лейтенант Гагарин. На лекциях пока по-прежнему присутствовал весь отряд космонавтов, но тренажная аппаратура предпочтительно отдавалась шестерым избранникам.
Внутри отряда был проведен своего рода «конкурс», и при отборе шестерки фамилия Гагарина называлась в числе первых.
«…Когда я подробнее познакомился с его биографией, — вспоминает Н. П. Каманин, — я увидел, что так было всегда: в школе, ПТУ, в техникуме, в аэроклубе, в авиационном училище — везде его назначали старшим. Главной его отличительной чертой была необычайная активность, она тотчас же бросалась в глаза. Энергичный, хорошо физически развитый, увлекающийся спортом, выступающий в соревнованиях с азартом, очень требовательный к себе, а в роли старшины и к товарищам — таковы были мои первые впечатления о нем…»
