Лев Троцкий - Между империализмом и революцией
У нас нет ни малейшей надежды на то, что после прямых, точных, бесспорных указаний, данных Чайкиным, мистер Гендерсон, или мистер Макдональд, или мистер Томас[41], или мистер Клайнс[42], или мистер Секстон[43], или мистер Дэвисон[44], или мистер Адамсон[45], или мистер Годж[46], или мистер Роз[47], или мистер Боэрман[48], или мистер Юнг[49], или мистер Спур[50], – поставят себе в обязанность открыто и честно разобрать это дело до конца и призвать к ответу тех представителей Великобритании, которые в Закавказье с таким блеском отстаивали демократию, цивилизацию, право, религию и мораль от большевистского варварства.
Международная мистрис Сноуден опровергает сотрудничество грузинских меньшевиков с контрреволюционными организациями и армиями, исходя из двух обстоятельств: во-первых, сами меньшевики жаловались английским социалистам на Антанту, которая заставляет-де их поддерживать контрреволюционеров; во-вторых, у Грузии были с белыми трения, принимавшие моментами даже характер военных конфликтов.
Английский генерал Уоккер[51] грозил пальцем перед самым носом у председателя правительства Ноя Жордания, предупреждая его, что немедленно закроет центральный меньшевистский орган, если там появится статья, способная огорчить Антанту. Английский поручик стучал штыком по столу грузинского прокурора, требуя немедленного освобождения тех из арестованных лиц, на которых он, божьей милостью поручик, указал перстом. Вообще, судя по документам, английские военные власти вели себя в Грузии еще более нагло, чем германские. Конечно, в этих случаях Жордания почтительно напоминал о грузинской почти-независимости и жаловался Макдональду на нарушения грузинского почти-нейтралитета. Этого требовала простая осторожность. Когда Деникин отбирал у Грузии Сухумский округ, меньшевики жаловались на Деникина Уоккеру, а на Уоккера – Гендерсону, – в обеих инстанциях с одинаковым успехом.
Если б этих жалоб и столкновений не было, это значило бы попросту, что меньшевики ровно ничем не отличаются от Деникина. Но это так же неверно, как сказать, что Гендерсон ничем не отличается от Черчилля[52]. Размах мелкобуржуазных колебаний в революционную эпоху очень велик: от поддержки пролетариата до формального союза с помещичьей контрреволюцией. Чем менее мелкобуржуазные политики самостоятельны, тем более они декламируют о своей полной независимости, о своем абсолютном нейтралитете. Под этим углом зрения не трудно проследить всю историю меньшевиков, правых эсеров, левых эсеров в масштабе всей революции. Они никогда не бывают нейтральны. Они никогда не бывают самостоятельны. Их «нейтральность» есть всегда только критическая мертвая точка в движении справа налево или слева направо. Поддерживая большевиков (левые эсеры, анархисты) или поддерживая царских генералов (правые эсеры, меньшевики), мелкобуржуазные партии нередко пугаются в решающий момент близкой победы своего союзника, или, еще чаще, покидают его в минуту опасности. Надо, правда, сказать, что если в революционную эпоху мелкобуржуазные партии обычно разделяют все невыгоды поражения, то на их долю редко приходятся преимущества победы. Укрепившись при помощи «демократии», монархическая контрреволюция – на востоке, в лице Колчака, на севере и западе, в лице Юденича, Миллера и английских генералов, на юге, в лице Деникина, – беспощадно унижала и била своих пособников-демократов.
В конце концов и европейская социал-демократия имеет на этот счет кое-какой опыт, в виде синяков и фонарей под глазами, правда, не из эпохи революции, а из эпохи войны. Социал-патриоты, помогавшие своей буржуазии в самые трудные для нее месяцы войны, рассчитывали если не на участие пролетариата в плодах победы, то вообще на повышение роли социализма и своей собственной в судьбах государства после войны. Они ошиблись. Обманутые Гендерсон, Самба[53] и другие тоже обличали свою буржуазию, грозили ей и жаловались на нее Интернационалу. Но это не значит, что они не служили ей. Служили, но с претензиями. Служили, но были обмануты. Служили, но жаловались. Никто не говорит про них, что это просто наемные лакеи. Нет, это мелкобуржуазные оппортунисты, то есть лакеи политические, амбициозные, многословные, всегда колеблющиеся, всегда ненадежные, – но лакеи до мозга костей.
Усвоив, как сказано, методы французских академиков, воспевающих просвещенную политику княжества Монако или династии Карагеоргиевичей, Каутский не спрашивает объяснений, не требует причин, не удивляется противоречиям и не страшится несообразностей. Если Грузия оторвалась от революционной России, то виноваты большевики. Если Грузия призвала немецкие войска, то это потому, что они лучше турецких. Гогенцоллернские войска пришли в Грузию «не как грабители, – мямлит и шамкает Каутский, – а как организаторы ее производительных сил»… Но и вместе с гогенцоллернскими войсками, которые «радостно приветствовались на улицах Тифлиса» – кем? кем? кем? – Грузия ничего не теряет из своих демократических добродетелей. Томпсон и Уоккер тоже пошли ей только на пользу. И после того, как на каждом из атрибутов ее целомудрия орудовал сперва ею же приглашенный немецкий лейтенант, а затем английский, никто не может более сомневаться в том, что к моменту прибытия делегации II Интернационала демократические добродетели Грузии достигли полного расцвета. Отсюда пророческий вывод Каутского: Россию спасет дух меньшевизма, воплощением которого явилась меньшевистская Грузия (стр. 72).
Наступает момент, когда приходится дать слово самому «духу меньшевизма». В конце 1918 г. (27 декабря) состоялось в Москве партийное совещание Р. С.-Д. Р. П. (меньшевиков). На этом совещании подверглась обсуждению политика тех частей партии, которые вошли в состав белогвардейских правительств или вступили в открытый союз с иностранным империализмом; в частности и в особенности речь шла при этом о грузинских меньшевиках. В официальном сообщении меньшевистского Ц. К. о совещании говорится: «В своей среде партия не может и не намерена терпеть союзников контрреволюционной буржуазии и англо-американского империализма, как бы ни были понятны мотивы, толкнувшие многих из них на путь такого союза». В резолюции конференции прямо говорится: «Совещание констатирует, что политика грузинской социал-демократии, пытавшейся спасти демократический строй и самоуправление Грузии ценой ориентации на иностранную помощь и на отделение от России, поставила ее в противоречие с задачами, которые преследует партия в целом».
Этот поучительный эпизод дает понятие не только о проницательности Каутского в оценке событий революции, но и об его добросовестности в их фактическом изложении. Не справившись даже у своих друзей-меньшевиков и не приняв необходимейших мер предосторожности, Каутский изображает внешнюю политику Жордания – Церетели, как истинно меньшевистскую и потому образцовую для международной социал-демократии. Между тем официальная оценка «истинно меньшевистской» партии, устами Мартова – Дана, гласит, что внешняя политика Жордания – Церетели оказывает на партию «дезорганизующее влияние», грозя «подорвать в корне ее престиж в глазах пролетарских масс» (см. указанное издание меньшевистского Ц. К., стр. 6). В то время, как Каутский ставит печать марксистского благословения на грузинской политике «строжайшего нейтралитета», Мартов – Дан доходят по адресу этой политики до чрезвычайной угрозы: «партия не может, – пишут они, – не становясь всеобщим посмешищем, допускать такие политические выступления отдельных ее частей, которые, в открытом или прикрытом союзе с ее классовыми врагами, направлены против самой сущности ее революционной политики» (там же, стр. 6).
На этом можно бы поставить точку. Ученый шлафрок Каутского достаточно плотно ущемлен двумя половинками меньшевистской двери: вырваться, кажется, нельзя. Может быть, однако, Каутский теперь, с некоторым запозданием, обратится за помощью к Мартову? Возможно. И нет сомнения, что он эту помощь получит. Мы сами можем, в целях смягчения удара, нанесенного Каутскому руками меньшевиков, сказать несколько пояснительных слов. Момент тогда был очень революционный. Большевики били Колчака. В Германии и Австро-Венгрии вспыхнула революция. Лидерам меньшевиков пришлось выбрасывать в море слишком компрометирующий груз, чтобы не захлебнуться окончательно самим. На рабочих собраниях Москвы и Петербурга они с возмущением отрекались от солидарности с предательской политикой тогдашней Грузии. Они грозили исключить Жордания и др., если те не перестанут превращать партию в «посмешище». Момент был очень беспокойный: сам Гильфердинг хотел Советы ввести в конституцию. А уж это доказывает, что дело дошло до крайности.
