Хорхе Борхес - Новая встреча. Неизданные беседы
Вне всякого сомнения… Но страх Паскаля был вызван не только бесконечностью пространства, но и ничтожностью людей. Иначе говоря, он видел, что в этой беспредельности мы практически и не существуем.
Да, он ощущал головокружение от подобной мысли, а Лукреций был убежден в ее истинности.
В своем эссе вы приводите слова Паскаля о «безмерной бесконечности пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне»[43].
Думаю, что они попали и в поле зрения Валери[44], ведь Валери пишет, что многим мыслителям, — предшествующим Паскалю, em современникам, родившимся позже, — звездный купол не внушал подобных идей; они видели в мироздании порядок, ощущали не ужас, а радость от созерцания бесконечного числа звезд, расположенных в определенном порядке, они подчиняются высшим законам, и в этом — одно из доказательств существования Бога.
Пространство — это космос, порядок.
Да, пространство — это космос, это порядок, а не хаос.
Есть и еще одна проблема, которая, как мне представляется, связана с размышлениями Паскаля о пространстве, проблема более сокровенная, — это воплощение и распятие Христа. В своих последних работах он пишет, что мысль о воплощении божества смущает его душу.
Агностики, — ну, кто-либо из них, — утверждали, что Христос не был распят, распят был фантом, поскольку Бог не может испытывать мук и страданий.
И не может воплотиться.
Да, и не может воплотиться. Агностики полагают, что Христос был видением, божественным фантомом, и тот, кто умирал на кресте, был фантомом. Иначе говоря, они отрицают телесную форму Христа. Да, они отрицают идею Бога, который ест, переваривает пищу, потеет; все это, наверное, трудно представить… вероятно, данная мысль связана с самопожертвованием и распятием: Бог снизошел до телесных страданий человека. Божественный дух, Творец мироздания заключает себя в человеческое тело, со всеми его… ну что же, скажем так… со всеми его физиологическими особенностями.
Не могу сказать с полной уверенностью, но, кажется, Спиноза отождествлял Бога и природу.
Да, он говорил: Deus sive natura[45]. Всё есть Бог, но эта идея — пантеистическая.
Всё есть Бог.
Во всем Божие проявление; и можно предположить, что в минералах божественный дух мертв, в растениях он спит, в животных, а затем и в человеке начинает пробуждаться, грезить, создавать видения; человек, именно он, может уже осознать Божье творение. Иначе говоря, разум человеческий уже способен осознать время; у других живых существ понимания времени еще нет.
Верно, но вернемся к Паскалю; его идеи отличаются от идей Спинозы, Паскаль рассуждает о вселенной, но не говорит о том, что вселенная или природа есть Бог.
Но он признает, что вселенная, природа — это творение Бога. Блейк, например, говорил о мире с полным пренебрежением, он называл его «The vegetable world», то есть мир для него был растительным и не более, так? В эпоху романтизма, да, расцвета романтизма, он говорил, что созерцание природы не вызывает у него экзальтации. Позже он признавался, что видит природу по-иному. Ну, например, когда он созерцал рассвет, он не видел восходящего на небо, сверкающего диска; нет, он видел рассветный мир как божество, окруженное ангелами (смеется); он смотрел на природу как на миф. Конечно, он видел солнце, но то, что он видел, было в какой-то мере также и Аполлоном. Кроме того, у него была еще и собственная мифология.
Но Греция также присутствовала в ней.
Да, Греция, конечно, тоже присутствовала. Греция, вероятно, присутствует во всем.
Она — повсеместна.
Мне сейчас вспомнился каламбур Альфонсо Рейеса[46]. Он придумал его уже давно, но я хочу сейчас его привести; он написал: «Такая-то, полная грации», а затем, через запятую или в скобках, «полная Греции». (Смеется). Конечно, он написал это не всерьез, в шутку, верно?
В шутку, но вместе с тем чтобы польстить женщине.
Конечно, чтобы польстить, конечно, но тот, кто прочтет этот каламбур, подумает: слова «Греция» и «грация» похожи друг на друга не случайно, и словам «полная грации», «полная Греции» было, наверное, предопределено встать рядом, мелодия, созвучие этих слов позволяют им стоять рядом, не так ли?
Конечно, так.
Правда, я, вырвав эти слова из контекста, предаю своего учителя и друга, уже умершего, — Альфонсо Рейеса. Он написал их, конечно, в шутку, и мы могли бы забыть о ней.
Борхес, я хотел бы поговорить об одной вашей сноске в эссе о Паскале…
Хотел бы я вспомнить это эссе; я написал его так давно, что помню только название и, кажется, помню, какого цвета была обложка книги. Печально, что от книг остаются только такие вот воспоминания…
Обложка была зеленой.
Остается только зеленая память (оба смеются), издавал же Рудольф Вилкок журнал «Зеленые воспоминания».
Но я хочу коснуться мысли Паскаля о сфере, центр которой всюду, а окружность нигде; он начал говорить о природе, а завершил рассуждением об ужасающей его сфере.
Мироздание ужасало его, это правда; а вот Честертон полагал так: он должен быть благодарным за все, что есть в мире, даже сознавая, что подчас мир ужасен. Он понимает, что смерть неизбежна, и сожалеет, что не сможет быть благодарным Богу всегда. Все так просто, не правда ли?
Быть благодарным за все. Паскаль тоже был преисполнен религиозного чувства благодарности; но ужас перед мирозданием был жив в нем до самой смерти.
Да, если я что-то еще помню о Паскале — то именно это.
8. Страна подражателей
Освальд о Феррари: В последнее время вы, Борхес, нередко выказывали озабоченность по поводу образования, и особенно об уровне преподавания на философско-филологическом факультете; но эта озабоченность касается также других факультетов и других университетов.
Хорхе Луис Борхес: Да, я был недавно в знаменитом Кордовском университете[47], где, в частности, учился Доктор Франсиа[48]; и у меня остались впечатления, скажем так, не самые приятные. Я побывал, нет, меня пригласили побывать на лекции; меня встревожило уже само название: «динамическая психология». Мой отец был преподавателем психолингвистики; я психологией интересовался всегда и считал, что это — наука, связанная с познанием человека, что психологию надо обязательно изучать, ей уделяли внимание схоласты, Уильям Джеймс[49], Спиллер[50]; я считал, что речь должна идти о познании человека, о механизме этого познания, о таких удивительных вещах, как сновидения, грезы, память, забвение, воля. Я полагал, что все это и есть психология.
Разумеется.
Я вспомнил, конечно, и о Бергсоне. И вот я побывал на лекции, название которой меня встревожило: «динамическая психология». Преподаватель — его имя я не хочу вспоминать, да и, сказать правду, я его забыл — начал занятие с того, что мелом вывел на доске слово: «Пролегомены»[51], слово ученое, не очень удачное, но студенты, — а их было, наверное, человек сто, — записали его в своих тетрадях. Это занятие: «динамическая психология» — длилось полчаса. И я удостоверился, что оно не имеет ничего общего ни с психологией, ни с динамикой, и состояло оно из примеров, связанных с этимологией слов. Как вы знаете, меня чрезвычайно интересует этимология, особенно если слова, совершенно разные по смыслу, имеют один общий корень. Ну, например, недавно я осознал, что «клептоман» и «клепсидра» — одного происхождения. Они абсолютно не похожи; клептоман — это вор, то есть тот, кто крадет деньги или что другое, так ведь? А клепсидра — это водяные часы, она крадет у нас время. Или такое слово, как «рвота», ужасное слово, которое не осмелится использовать почти ни один писатель, а ведь у него прекрасное происхождение. Оно — морское, корабельное. Представьте: на море шторм, ветер рвет паруса, и человека на судне выворачивает наизнанку, рвет. Мне всегда доставляет удовольствие заметить, что у слов, совершенно разных по смыслу, имеется один корень. Но тема занятия «динамическая психология» была абсолютно иной; преподаватель пытался показать, что если два слова имеют один корень, то они — синонимы. В качестве доказательства он привел два слова: «вера» и «верность», — я не уверен в том, что у них один корень, но в любом случае нелепо делать заключение, что эти слова — синонимы. А доказательство было таким: если человек верит — он на верном пути. Это — игра слов, каламбур, грегерия[52]. Было приведено еще шесть или семь примеров, не менее странных, но я их, по счастью, тотчас забыл, а студенты должны были все это записать, это было темой занятия. И это заучивается, потом надо будет сдавать экзамен — правда, сейчас экзаменов как таковых практически уже не существует, есть экзамены в группах, когда студент отвечает на вопросы своих товарищей. И кроме того, университетские преподаватели сейчас в известной мере запуганы студентами, так что, вместо того чтобы давать знания, они придумывают иллюзорные науки вроде «динамической психологии». Надеюсь, что в других случаях дела обстоят лучше.
