Михаил Назаров - Миссия Русской эмиграции
Итак, Париж. Процитируем из книги Н. 3ернова:
«Внутри столицы Франции образовался русский городок. Его жители могли почти не соприкасаться с французами. По воскресеньям и праздникам они ходили в русские церкви, по утрам читали русские газеты, покупали провизию в русских лавчонках и там узнавали интересовавшие их новости; закусывали они в русских ресторанах и дешевых столовых, посылали детей в русские школы; по вечерам они могли ходить на русские концерты, слушать лекции и доклады или участвовать в собраниях всевозможных обществ и объединений... В эти годы в Париже было более трехсот организаций. Все эти общества устраивали заседания, обеды, “чашки чая”, служили молебны и панихиды. Приходя на эти собрания, шоферы такси или рабочие завода снова становились полковниками или мичманами флота, портнихи – институтками, скромные служащие – сенаторами или прокурорами»[48].
Помимо названных высших учебных заведений, в Париже действовали русские Торгово-промышленный и финансовый союз (объединивший состоятельных предпринимателей), Союз писателей и журналистов, Академическая группа и Академический союз, Федерация инженеров, Общество химиков, Союз адвокатов, Объединение врачей, Русский госпиталь, Красный Крест, Земско-городской союз, Союз русских инвалидов, Казачий союз, Русское студенческое христианское движение, «Православное дело», Общество охранения русских культурных ценностей, скаутские организации и др. (о политических организациях будет сказано особо).
В музыкально-артистическом міре блистали Ф.И. Шаляпин, композиторы И.Ф. Стравинский, С.В. Рахманинов, С.С. Прокофьев (в 1932 г. вернулся в СССР), А.К. Глазунов, международный успех имели также хор донских казаков С. Жарова, церковный хор Н. Афонского, многие певцы, дирижеры, музыканты, художники (чьи картины украшают престижные музеи Европы и Америки)... Особо стоит отметить «Русский балет» С.П. Дягилева со звездами міровой величины (русский балет оставил за рубежом глубокий след – например, школы А. Павловой, М. Кшесинской, Дж. Баланчина, С. Лифаря; последний утверждал: «міровой балет всей первой половины XX века есть создание балетных сил русской эмиграции»[49]). Было несколько русских театров. Во Франции жили чемпион міра по шахматам А.А. Алехин; такие известные литераторы, как И.А. Бунин, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев, А.М. Ремизов, Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Марк Алданов, Г.В. Адамович, В.Ф. Ходасевич.
Неожиданным подарком для эмиграции стала высылка большевиками в 1922 г. более 150 известных деятелей культуры, ученых, в том числе философов Н.А. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, И.А. Ильина, Н.О. Лосского, Ф.А. Степуна, С.Л. Франка, Л.П. Карсавина, о. Сергия Булгакова... Многие из высланных вскоре также обосновались в Париже.
«В то время пользовался популярностью следующий анекдот: встречаются два приятеля. Первый спрашивает другого: "Ну, как тебе живется в Париже?" - "Да ничего, отвечает второй, жить можно, город хороший. Одна беда: слишком много французов". Были русские, которые действительно так думали. Они даже не учились говорить по-французски, жили исключительно в беженской среде. Все их интересы были сосредоточены на покинутой родине, и многие из них долгие годы надеялись туда вернуться»[50].
Эмиграция жила и отмечала русские праздники по церковному календарю. Кроме того, проводились Дни русской культуры (26 мая по ст. ст., связанные с днем рождения Пушкина), к которым тяготел либеральный фланг. В более правых кругах таким русским праздником стал День св. Владиміра (15/28 июля). Общим был День непримиримости (7 ноября)...
Стержнем, делавшим из эмиграции единый национальный организм, была Церковь. В «безплотном» эмигрантском состоянии, в отрыве от родной земли, очень остро чувствуется потребность в материальных ее символах. Такими символами подлинной России были русские храмы дореволюционной постройки во всех крупных европейских городах – они-то и стали центрами притяжения эмиграции. Кто-то писал, что бывает странно выходить из русского храма и видеть иностранную улицу... В парижском соборе Александра Невского среди молящихся «можно было увидать высокие силуэты великих князей, вождей Белых армий, героев великой и гражданской войны, бывших министров, дипломатов, членов Думы... Писатели, художники, артисты, наряду с другими эмигрантами, образовывали живописную толпу, заполнявшую не только обширный храм и церковный двор, но даже и всю прилегающую улицу Дарю. Все, кто хотел встретить знакомых, окунуться в русскую атмосферу, стремились попасть туда»[51].
Не все они, конечно, стремились на богослужения. Но несомненен был и поворот к христианскому міровоззрению у части того «ордена интеллигенции», который готовил революцию (например, бывший член «Боевой организации» эсеров И.И. Бунаков-Фондаминский стал одним из редакторов христианского журнала «Новый град»; революционерка Е.Ю. Скобцова стала монахиней Марией и занималась миссионерской деятельностью). Церковь и религия перестали для них быть «оплотом реакции и деспотизма». И это происходило не только по причине ностальгии. «Возврат к православию означал конец скитаниям в поисках истины», - замечает 3ернов. Многие вернулись в Церковь вследствие сознательного (или подсознательного) ощущения собственной вины за разрушение родины. В эмиграции более, чем в нормальных условиях, чувствуется потребность в духовной опоре – которой могут быть только абсолютные ценности. Церковь сделалась необходимой: куда бы судьба ни забрасывала русских, в каких бы трудных условиях ни приходилось им начинать новую жизнь – на всех континентах они открывали храмы; они были главными бастионами эмиграции в ее борьбе за самосохранение...
Но все это – внешнее описание эмиграции. Гораздо поучительнее ее внутреннее состояние, ибо она была далеко не едина в отношении к революции, к происходившему в России, к ее национальным ценностям, к той же Церкви. Дальнейшие главы этой книги неизбежно будут обширнее – поскольку рассматриваемые проблемы требуют более детального анализа.
4. Политический спектр первой эмиграции…
Основной политический водораздел в эмиграции можно провести между теми, кто отвергал в революции только Октябрьский переворот, принимая Февраль, и теми, кто видел катастрофу уже в Феврале. Отсутствие единства в этом вопросе сказалось уже в Белом движении, в немалой степени предопределив его поражение. Приведем его оценку эмигрантской молодежью 1930-х годов, которая видела причины поражения отцов не только в стратегических ошибках и двусмысленной политике союзников.
«... Более важными... являются причины внутреннего социально-общественного характера. Эти внутренние причины прежде всего выразились во взаимном непонимании военных кругов, общественности и бюрократии – трех элементов ведущего слоя Белого движения.
Военные круги были безпомощны в делах управления страной и в политических вопросах, отсюда страх перед принятием тех или иных определенных решений, ссылка на решение в будущем всех вопросов Учредительным собранием, в созыв которого сами искренно не верили. Отсюда же – необходимость прибегать к помощи старой бюрократии без умения отобрать в ней лучшие силы, предоставление политических дел левым кругам, с которыми потом были принуждены бороться. Еще и теперь [1930-е годы. - М.Н.] в остатках военных кругов культивируется идея, что политика – дело недостойное порядочного человека и что порядочные люди могут служить родине только в военном мундире»[52]. (Исключением был период ген. Врангеля в Крыму, но было уже поздно...)
Бюрократия среднего уровня у белых была склонна к крутым мерам, что не соответствовало настроениям народа. Он «занял выжидательное положение в отношении белых, ожидая от них шагов по разрешению наболевших вопросов о земле, труде и т.д. Универсальное «непредрешенчество» народу ничего не говорило и не могло его увлечь на борьбу...»[53]. Но белые правительства (в лучшем случае следовавшие политике правых кадетов) держались за «непредрешенчество» и идеологически: как за единственную возможность примирить демократические требования Антанты и монархические настроения офицерского состава (хотя и среди военных имелись демократы: например, ген. Деникин был «левее, чем его армия»). Впрочем, «непредрешенчество» не могло предотвратить трений между военными и политиками[54]. Лишь постепенно, с каждым новым вождем, Белое движение «правело», но все же так и не освободилось полностью от опеки «февралистов». (Исключением было правительство и идеология ген. М.К. Дитерихса на Дальнем Востоке в 1922 г. – что следует рассмотреть отдельно).
