Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский
– Такой утренний ритуал у Миши с детьми происходил каждый день, – говорит Инна. – Знаете, человек себе наметил приоритеты в жизни – как все должно выглядеть – и им следует. Он четко следил, чтобы ритуал соблюдался. Вечером, когда приходил, дети уже спали, а по утрам все было так, как я рассказала. В выходные у него тоже были свои традиционные ритуалы. Он мог взять близнецов, когда они немного подросли, и возле дома учить их разжигать костер, хоть они и маленькие. Но реально учил. Они пережигали все сухие ветки и прочий мусор, который валялся у дома. В общем, такие чисто мужские вещи…
Инна говорит, что ее муж относился к маленьким детям как к инопланетянам. «Он по-другому НЕ УМЕЕТ, – она сама выделяет и растягивает это слово. – Детей он воспринимал как личностей только с 14 лет. Он считал, во всяком случае, у меня складывалось такое впечатление, что ребенок, родившись, уже должен все понимать. А так как близнецы ничего не понимали и не умели, они для него были инопланетянами. Ему было тяжело с ними общаться, он не мог включиться во взаимодействие. Если мать может их взять, отшлепать, накормить, заставить что-то сделать, справиться с проблемой, то он просто был в растерянности. Вот оно, непонятное существо, стоит перед ним и чего-то хочет. Миша искренне не понимал, почему это существо само не может сделать то, что хочет. Инопланетяне совершенные! Он к ним очень уважительно относился, как к маленьким взрослым, с которыми непонятно, как себя вести и что вообще делать. Никогда не начинал при общении с ними переходить на их уровень, подстраиваться под них, как это делают многие родители. Не сюсюкал. Был с ними уважителен и серьезен. Понимал, что надо по-другому, но не знал как – считал, что ребенок родился, и он уже взрослый. Ему очень трудно сесть, как мне, например, и разжевывать, объяснять, чтобы в ребенке это осело. У Миши нет такого. Ему надо по-братски – пинок не пинок, «Мужики, привет!»»
И так, говорит Инна, у Ходорковского было со всеми детьми, не достигшими возраста 12–14 лет. Со старшими – Пашей и Настей – отношения, конечно, обстояли иначе.
Я спрашиваю обоих, что он был за отец и как воспитывал. Оба отвечают, что как такового специального воспитания не было. Но почему-то оба (а с каждым мы разговариваем наедине) в первую очередь вспоминают одно и то же: «Когда был чем-то во мне недоволен, начинал говорить тихо, очень тихо».
– И все! Я сразу все понимала, мне ничего не надо было больше, только бы не слышать этот полушепот… – смеется Настя.
– И вот он отходил в сторону, на меня не смотрел и говорил что-то тихо, потом еще тише, потом еще… Словно сам с собой говорит… – Паша тоже смеется, вспоминая чем-то недовольного отца. – И когда папа ругается, всегда трудно понять: зол он или нет. Потому что говорит сдержанно и тихо. И чем тише папа говорит, тем на самом деле он больше злится. Никогда не кричал. Может, где-то внутри, конечно, и бесился, но лично я вспомнить не могу, чтобы мы с ним ругались и он меня на место поставил бы… Такого не было. Вот, например, я его в 14 лет начал мучить всякими глупостями. Так, у меня возникла дурацкая идея написать статью в какой-то журнал на какую-то свободную тему, уже не помню, о чем. Я ему с серьезным видом об этом рассказал. Он выслушал, прочитал полудетскую статью и сказал: «Паш, знаешь, идея неплохая, но публиковать… публиковать пока не стоит…»». Да и потом, мои родители рано развелись, папа навещал меня из-за занятости раз в месяц. Так что у нас просто никак не получалось поругаться. Мы наслаждались общением друг с другом. Вот пытаюсь вспомнить, что-то такое серьезное, разборки какие-нибудь – и не могу… Были лишь какие-то мелочи, когда включался папин тихий голос…
Пожалуй, иных размеров недовольство Ходорковского не принимало. Ни разборок, ни ругани на повышенных тонах, ни уж тем более каких-либо санкций за провинность. Боже упаси…
По сути, Ходорковский воспитывал детей так, как воспитывали родители его самого – дети до всего должны дойти сами.
Насте он, например, указывал на такие банальные, на первый взгляд, вещи – не обманывать людей, даже таких маленьких, как Илья и Глеб, – это когда одному из них она сказала: «Не плачь, я дам тебе конфетку» – и обещание свое не сдержала. И он ее остановил и достаточно жестко отчитал: «Даже таких маленьких нельзя обманывать, они тебе верят».
По сути, Ходорковский воспитывал их так, как воспитывали родители его самого – рассчитывая, что дети до всего должны дойти сами, а он со своим авторитетом вмешиваться не будет.
– Паш… Давай-ка ты сам решай, как, и что, и куда, а я твой выбор в любом случае поддержу, – говорил он сыну, когда тот выбирал сначала специализированную среднюю школу за рубежом, а потом вуз. И хоть выбирали они школу, а потом и вуз вместе, но попытки сына все же спросить совета у отца – куда же все-таки идти – натыкались на следующее: «Ни фига, ты должен принять решение сам. Итак, какая школа из просмотренных тебе подходит?»
– Этот постулат папы – все основные жизненные решения дети должны принимать сами – меня всегда бесил, когда я был помладше, – говорит Паша. – Потому что хочется, чтобы родитель сказал конкретно, что нужно сделать, посоветовал что-то определенное. Он постоянно говорил: «Твой выбор, твой выбор»… Только один раз сказал: «Ты знаешь, Бостон (там находится университет, основное направление которого – предпринимательство и менеджмент. – В. Ч.) – более академическое место, чем Нью-Йорк и Остин (более узкий – нефтяной профиль. – В. ¥.)». Вот это был единственный намек от него. Ну, и на том спасибо, – смеется Паша. – В целом же он всегда говорил: «Я не хочу нести ответственность за твои решения, вдруг тебе не понравится то, что я тебе посоветую». Сейчас понимаю: это не отмазка была. Просто хотел, чтобы дети весомые решения принимали сами. Что, наверное, правильно. Мне это в итоге помогло в жизни.
То же самое было с Настей – если не влияние, то пожелание. Например, видя на свиданиях в СИЗО, как дочь все больше интересуется политикой, задает ему вопросы и ее протестные настроения, порожденные складывающейся в стране ситуацией (естественно, в первую очередь из-за него), с каждым разом нарастают, он просил в политику не лезть.
– Говоря в том роде, что «женщина и политика – это страшная смесь», и женщине там делать нечего, это не ее, не ее природа и т. д., – рассказывает Настя.
Паше ничего такого он про политику не говорил. Может быть, потому что сын живет не в этой стране, и лицом к лицу, как с Настей на свиданиях, они говорить с отцом не могут. А в письмах обсуждают совсем другое. Бизнес, менеджмент, альтернативная энергетика – все, что занимает Пашу и чем он занимается, он спрашивает мнения и совета у отца. А уж если речь заходит об альтернативной энергетике, то лучшего советника найти нельзя. «Ведь он же в этом специалист. Я и советуюсь с ним в первую очередь как со специалистом», – говорит Паша. Впрочем, приходилось Ходорковскому давать советы и на вещи непрофессиональные.
– Мне, например, было очень важно его мнение, когда я устраивался в RTVI (телеканал. – В. Ч.). Тут был очень тонкий момент. RTVI же, как известно, принадлежит Гусинскому, а они с папой, как бы это сказать… совершенно разные представители российского бизнеса и, оказавшись однажды, только в разное время, в схожих ситуациях, повели себя по-разному. У Гусинского вышла совсем другая судьба после схожего наезда… Я не хотел своим устройством в эту компанию чем-то обидеть отца. Не знаю, какие между ним и отцом были отношения, но я не хотел, чтобы получилось так, что я буду работать с человеком, с которым папа не общается или считает, что тот в схожей ситуации повел себя неправильно. И поэтому прямо спросил совета. Он ответил, что RTVI – компания нормальная, и мне стоит попробовать свои силы там. Ни обид, ничего.
Если совет и мнение отца требовались Паше срочно – он передавал адвокатам по электронке вопросы, а адвокаты тут же – если дело происходило в суде – поворачивались к «аквариуму», получали ответ и потом пересылали его Паше. Общаются они с отцом и по старинке – в письмах. В последних, как правило, обсуждаются вещи фундаментальные, опять же – профессиональные и иногда личные.
– Но так как письма проходят через сто рук, по каким-то личным делам я с ним не советуюсь. Пожалуй, единственное, что спрашивал, – это благословения на женитьбу. Постаромодничал немножко. Прямо я не спрашивал у него «благословения», но все же какое-никакое, но разрешение на женитьбу просил. Об ответе догадаться, конечно, нетрудно – он одобрил… Потом писать письма ему начала моя жена, потом, когда родилась Диана, его внучка, он нам написал письмо в том духе, что «знаете, у меня сейчас такой возраст, когда я начинаю ловить реальный кайф от маленьких детей».
Кстати, хоть Инна, жена, Ходорковского, и говорит, что с близнецами он не сюсюкал, но, если выражаться словами Паши и Насти, «кайф ловил» от них и тогда. Он мог взять Глеба за одну руку, Илю (так все называют Илью в семье) за другую (оба при этом сидели на полу) и начинал постепенно их раскручивать, потом скорость увеличивалась, увеличивалась, увеличивалась… и близнецы уже летали над полом, издавая радостные крики и визги. Когда отца посадят, эту его функцию – раскручивать малышей до опупения – возьмет на себя Настя. И будет делать это каждый день «до тех пор, пока они не превратятся в неподъемных быков», – говорит она.
