Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский
Ей отец тоже устраивал что-то в этом роде, когда она была маленькая. Только посложней и пострашней. В парке на мосту он сажал ее на шею и начинал делать зарядку. Наклон вправо, наклон влево, вперед, вниз… Настя обхватывала что есть мочи его голову, шею, впивалась руками в волосы, а ему было хоть бы хны. Одновременно, делая «зарядку», он мог вдруг затрястись, словно в конвульсиях, и тогда Насте становилось совсем не по себе. А уж когда отец изображал, что вот-вот уронит ее в речку, Настин крик слышали все гуляющие в этот момент в парке…
– И все же, – опять спрашиваю я его старших детей, – что, вообще никаких разборок за все время не было?
– Не было такого давления типа: «Если ты не будешь это делать, то…». Один раз он меня только напугал, что отвезет жить к бабушке, когда я сильно их с мамой чем-то достала, – вспоминает Настя. Но сказал опять же в шутку. Просто мама на меня ему все время жаловалась. Сижу в одной комнате, а они в другой, и мама ему: «Разберись, я больше не могу». Слышу папу, специально говорящего громко для меня: «Ох, сейчас так разберусь…». Особо не разбирался, смотрел оценки, анализировал мое поведение последних дней (опять жаловалась мама) и… начал объяснять, как у него все устроено в компании, а потом выносил свой «вердикт» (Настя передает слова отца чисто его голосом – тихим): «А таких бы сотрудников, как ты, Анастасия, я бы гнал в шею…».
«Даже не рассчитывай, что будешь работать в моей компании», – это будет сказано уже Паше. Правда, совсем по другому поводу – его оценки и поведение здесь будут ни при чем. Просто Ходорковский будет объяснять 16-летнему к тому моменту сыну организационное устройство в ЮКОСе, кто из сотрудников за кем идет, по какому принципу он назначает людей на руководящие должности, как устроена система антикризисного управления – кто на случай чего может его заменить, чему прежде всего отдает приоритет. Оказалось, что отдавал приоритет умению находить выход из ситуаций, оперативности и, конечно, накопленному годами профессиональному опыту. «Так что даже не рассчитывай», – повторял он сыну.
– А я не то что не рассчитывал, я даже его об этом не спрашивал никогда. Папа сам завел об этом разговор в какой-то из наших совместных поездок. Я как раз выбирал в то время будущий университет. И папа сам начал объяснять устройство своей компании и плавно вывел на эту тему. Говорил мне, что всегда нанимает на ключевые должности лучших людей в индустрии. И даже если в тот момент на этой должности у него уже находится неплохой специалист, он поменяет его на человека с более высокой квалификацией. Это не означало, что он увольнял предыдущего, он просто назначал его на другой пост. «А на ключевых постах мне нужны только самые лучшие специалисты», – объяснял он мне. И это была одна из причин, по которой он нанял менеджеров-иностранцев, что для России было ново на тот момент. И это также, думаю, была основная причина, по которой он мне сказал не рассчитывать в ближайшее время на какой-то пост в его компании. Я считаю это абсолютно правильным. В России и странах СНГ принято, что дети крупных бизнесменов устраиваются в компании своих родителей по окончании вузов. У них все должно быть в этом плане обеспечено. Семейный бизнес. В Швейцарии, где я учился, было много таких ребят, которые точно знали, что вот сейчас они учатся, а по приезде на родину их уже будет ждать какая-то руководящая должность в компании отца. И так и происходит: возвращаются и сразу заведуют семейным бизнесом. Без каких-либо стажировок. Не то чтобы это уж прямо так неправильно. С одной стороны, в России, Турции, Украине, Казахстане, Узбекистане такая степень беззакония, поэтому лучше, чтобы в компании работали люди, которым ты доверяешь, полагаться на свой семейный круг… А с другой стороны – и папа, и я придерживаемся той точки зрения, что человек должен пройти свою школу сам, набить шишек, все попробовать, везде побывать, совершить ошибки, приобрести, наконец, тот самый опыт – и только потом думать о каких-то там руководящих должностях. Это так понятно. У меня и мысли не было его о чем-то таком просить, тем более в 16 лет. Я рассчитывал выучиться в США, а потом вернуться в Россию и, что называется, делать себя здесь. Уехал я в 2003-м, поступил, а потом случилось то, из-за чего приехать и делать себя «здесь» уже передумал. Даже не передумал – скорее, прислушался к совету отца: «Паша, ни в коем случае не возвращайся. Не переживай. Продолжаю бороться. У меня все в порядке». Буквально пара фраз. Совет был передан не лично, а через адвокатов – сразу после его ареста. Опасения отца объяснить очень просто – если бы с маленькими и Настей (к тому времени она была еще маленькой) они бы не осмелились что-либо делать – всем было бы очевидно, что это черный пиар, то мне устроить трудности могли запросто. Например, остановить в аэропорту, незаметно подбросить в сумку наркотики, а потом использовать это против отца – как очередной способ чего-либо от него добиться. Из серии «Вы признаете вину – мы отпускаем вашего сына». Или могли запросто отправить меня в армию и обязательно в Чечню или куда-нибудь подальше. Это в лучшем случае, а в худшем – даже думать не хочу… Они все могли сделать для того, чтобы лишний раз морально подавить отца…
Разумеется, тема ареста отца в наших разговорах с Настей и Пашей будет всплывать не раз, но анализ детей всего случившегося с их отцом – в следующей части. А пока небольшие выводы. Итак. Ходорковский-отец действительно относился к детям – какого бы они возраста они ни были – как к взрослым людям: разборок не устраивал, не кричал, не сюсюкал, не нянчился (не знал, как это делается), если был недоволен, говорил тихо, что в большинстве случаев вызывало у старших детей ухмылку и, наконец, не давил и давал сделать выбор самим.
Но все же и дети, и их мамы сегодня говорят о том, что их отец и муж, реализовавший до тюрьмы себя во всем, чем хотел, в воспитании детей реализоваться не успел. Ни со старшими, ни тем более с младшими. Что как такового воспитания не было, за исключением слов «сами, сами, сами…». А может, это и есть воспитание? Может, это самое правильное воспитание?
Не знаю, но уж что точно успел Ходорковский, так это к своим 40 годам задуматься о том, о чем родители порою не задумываются на протяжении всей жизни. Они, эти родители, вечно зарабатывают, вечно куда-то не успевают, вечно спешат, устают. И он точно так же вечно куда-то бежал, зарабатывал. Но к 40 именно дети заставят Ходорковского маршрут в этой пробежке несколько изменить.
…Была зима 2001–2002. Арсений Рогинский, глава Международного историко-просветительского, правозащитного общества «Мемориал», точно уже и не помнит. Короче, в один из этих зимних месяцев Ходорковский пригласил его и Людмилу Алексееву к себе офис. Не сказать, что приглашение было неожиданным. Рогинский уже имел опыт сотрудничества с ЮКОСом по проектам «Открытой России», но лично с Ходорковским не сталкивался, общался больше с Невзлиным, одним из основных акционеров Group MENATEP и совладельцев ЮКОСа. А тут вызвал сам… За исключением того, что Ходорковский занимает какую-то высокую позицию в рейтинге «Форбс», компания его называется ЮКОС, а сам он частенько интересуется образовательными и околоправозащитными вещами, Рогинский и Алексеева больше ничего не знали. И потому ожидали, что, как и раньше на встрече такого уровня с другими бизнесменами, у них будут интересоваться целями фонда, послушают, не скрывая равнодушия, и под конец встречи предложат какое-нибудь очередное совместное сотрудничество по какому-нибудь проекту…
Но все вышло ровно наоборот.
– Он смотрел на нас как на неопознанные летающие объекты, – вспоминает Рогинский. Пытаясь понять, кто мы, что мы, с чем нас едят. Примерно такое читалось в его глазах. И вопросы задавал соответствующие: почему вы стали правозащитниками, и каково это – работать за копейки, а порой вообще добровольно – за идею, а что вами движет… Мы сидели с Алексеевой, как дураки. Таких вопросов нам еще никто не задавал. Не знали, что ответить. Несли какой-то бред. Как объяснить, почему вдруг Людка Алексеева в молодости ударилась в диссидентство, прятала под одеждой самиздат – когда шла на встречу с кем-то, кому его надо было передать, зачем вошла в Хельсинкскую группу и окунулась в ее деятельность с головой? Как объяснить, что это твое, что это ты впитал чуть ли не с молоком матери?
Ну, что-то мы ему объяснили, как смогли. Он слушал с неподдельным интересом. А потом вдруг стал рассказывать о себе. Лично о себе. Говорил медленно, нервно, отрывисто. Помню, что вот именно как-то необычайно нервно говорил: «Я вот подумываю компанию в Лондон перевести…». И дальше рассказывал о том, какие преимущества получит его компания от такого перевода. Про какую-то капитализацию рассказывал, цифрами, диаграммами нас грузил. Мы с Алексеевой опять сидим, как дураки. Мы же в этом вообще не шарим. «Для чего это он нам вообще говорит?» – переглядывались мы. И потом вдруг, перечислив все эти преимущества перевода компании в Лондон, он затих, посмотрел в стол и еле слышно, словно не нам, сказал: «Но ведь будет же стыдно перед детьми…» Знаете, это когда человека что-то долго мучает, он говорит, говорит, говорит, а потом вдруг выносит вердикт. Мы с Алексеевой несколько опешили. Потому что это было что-то такое личное. Да он словно и не нам это говорил, не нас убеждал, а себя. Он произвел впечатление человека, у которого борьба с самим собой. Он уже многое для себя понял, но решающего шага сделать не может, что-то тяготит. Вот такое лично у меня сложилось впечатление. Ходорковский несколько раз повторил слово «стыдно». «Ну, ведь стыдно будет перед детьми… Стыдно». И как только я услышал это слово, то, как оно было произнесено, он мне стал ближе, что ли. Для меня это слово было ключевым…
