Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем
И второе: в своем консьюмеристском поведении русские редко осознают себя частью мира, Европы, другой страны, что подразумевает знание не только стиля, но и последствий его нарушения.
Те самые люди, что ругают Абрамовича, кривятся – «Ты еще на метро нас отправь!» – когда я советую добираться из Хитроу электричкой. Цены на игроков «Челси» не мешают им заказывать в ресторане вино по сорок долларов за бутылку, нимало не задаваясь вопросом, планировал ли я эти расходы и порушат ли они мой личный трансфертный рынок. О нет, они не скупердяи, они отваливают официантке лопатой сверх уже включенных в счет процентов, и они не слушают мой лепет про отсутствие наличных при наличии карты – они заплатят за меня, ведь это у нас здесь, в Англии, денег нет, а у них, в России – есть. То, что официанты после русских чаевых начинают суетиться исключительно вокруг русских, и то, что мне такое покровительство неприятно – нимало их не смущает.
Они ведут себя так всегда и везде. Они не хотят знать, что можно жить по-другому Для них лишь деньги есть символ успеха. Говорящие иное – стопудовые лохи. И я, если честно, больше с ними не спорю.
Они все равно не поверят, что в Лондоне можно классно жить и на три пенса. По будням ходить на блошиный рынок Портобелло, где меж антикварных рядов торгуют дешевой спаржей и сладкой картошкой-бататой. По выходным летать дискаунтером Ryanair на континент. По утрам бегать по Кенгсингтон-Гарденс с белками наперегонки. По ночам гонять с гиком и свистом в компании роллерблейдеров от Арки Веллингтона до собора Сент-Пол.
И понимать из своего прекрасного далека, что потребительский лозунг – создать в России миддл-класс и стать его частью – устарел, ибо не сулит никакой перспективы. Ведь средний класс – это просто идентификация по доходу и потреблению, и больше решительно ничего. Миддлы в России победили – ну, и что дальше?
Прогрессивным российским людям пора взять на вооружение другой лозунг – быть европейцем. То есть открыть мир, открыться миру и добавить к своей жизни еще одно измерение.
Act a European, be a European.
Присоединяйтесь, барон.
2004
Убить Versace
Непременная безупречность быта и вида российских прогрессивных людей плоха не потому, что новодел означает отсутствие истории, хотя бы и кредитной, а потому, что самостоятельно свой стиль прогрессивные люди устраивать не решаются. Все дано на откуп дизайнерам, консультантам, ребятам со стороны. Этот комплекс – сродни привычке секса в единственной миссионерской позиции. Раскрепощайтесь!
Если, товарищи, взять билет до города Лондона и прогуляться по Гайд-парку, то возле озера Серпантайн можно найти одноименную галерею из тех, что путеводители помечают как «рекомендуется; плохих выставок не бывает». Побродить по exhibition мексиканца Орозко (мячики в пакетиках, войлок на веревках) и услышать за спиной по-русски: «По-моему, нас дурят».
Идиотизм ситуации в том, что, с одной стороны, в общем, да, соглашаешься. А с другой, внутренне споришь: вы че, ребят, по Церетели загрустили?
Впрочем, о чем спор. Ребята правы. Пока родное искусство торчало на реалистической точке зрения и замерзания, Запад произвел техническую революцию: грянул век пара. Турбиной был Пикассо. Он первым поставил во главу угла не мастерство, а технологию. Он плохо рисовал. Загляните в его музей в Барселоне: хилый ужас этюдов. Поскольку в испанском реализме удача не светила, Пикассо уехал в прогрессивный Париж, где и представил результат применения не навыка, но идеи. Кубизм стал технологией, доступной любому: Пикассо или Брак – картинка одинакова. В середине века Уорхолл (кстати, отличный рисовальщик) сделал произведением искусства консервную банку: это попало в струю, и в искусство пришел тираж. А завершился век чередой инсталляций, где понятие мастерства отсутствует вообще. Не нужно уметь рисовать, чтобы завалить венецианскую пьяцца Сан-Марко скомканными газетами, среди которых, шурша, будут взлетать и садиться голуби. Не нужно знать композицию, чтобы слепить из глины тридцать пять тонн глазастых гуманоидов и уставить ими выставочный зал (моя колонка о морали? Да, о морали: сейчас)… Можно посреди зала поставить пустую раму: все, что попадет внутрь нее, мгновенно превратится в артефакт. Искусство пришло к тому, что все могут все. На этом же оно завершилось.
Можно расписывать фломастером черепа, или хоронить акулу в стеклянном гробу, или трахаться под видеозапись с собакой – если повезет, тебя признают. Поскольку о качестве говорить смешно (что считать мастерством в видеозоофилии?), успех зависит от куратора. Куратор – держатель бренда. Отлично, если тебя выставили в «Саатчи». Но и «Серпантайн» – тоже ничего. Вполне нормальный арт-рынок, впрочем, и без приставки «арт».
Вдохнуть в эту схему божью искру можно, только если ее к чертовой бабушке попалить. И соотечественник, отказывающий во внимании бренду «Серпантайн», для меня герой времени: контрреволюционер, белая гвардия, Георгий Победоносец, топчущий артефакт.
Как писали в романах эпохи искусства? «Взор его замутился»? Я прочувствованно обернулся: на ниспровергателе устоев были лаковые кроссовки от Yamamoto, на его подружке – джинсы с дырами от Prada (универмаг Harrods недалеко от Гайд-парка, на распродаже такие джинсы можно ухватить долларов за 150: хозяйке на заметку).
Это были, увы, не герои. То есть герои, но не мои.
Я не ругаю, я скорблю. Это был вызов моих соотечественников серому быту и философии буржуа. Штаны были в дырах – потому что обладатели имели всех, а от Prada – чтоб сомнений не возникло, не по бедности ли имеют.
Меня пугает не то, что приподнявшийся на деньгах российский папик хочет в квартире кожаный диван и хрустальную люстру, потребляя то, что каталог или архитектор впаривают ему как «вечно актуальную классику»: набор как набор. Меня пугает, что прогрессом в жизни считается другое потребление. И что искусство жизни – то самое, что теперь доступно всем по технологии – прогрессивными людьми отдано на откуп другим людям. Что Calvin Klein, что Versace – они давно не созидатели, а просто кураторы.
В принципе, выход есть.
В городе, в котором я пятый месяц живу, запредельная стоимость жилья, транспорта, ресторанов. Но все искупает запредельный дизайн – то есть то, во что перетекло умершее искусство. Лондонские прогрессивные молодые люди живут в районе с ржавыми рельсами, брандмауэрами и фабричными корпусами где-нибудь у эмигрантской Брик-лейн, снимают квартиру на пятерых и жрут всухомятку поганые треугольные сэндвичи. Но нужно видеть силу, с который они ломают асфальт, пробиваясь из своих подземелий. У них нет денег – только идеи и дешевые подручные материалы. Это они прикрутили для своих подружек к кедам 10-сантиметровые шпильки. Это они придумали не скрывать швы и торчащие нитки. Это от них пошло красить стены по кирпичу без штукатурки. Это они родили лондонские клубы с нулевым интерьером, но с безумной музыкой. Какая еще, на хрен, Прада? Если бы им потребовались действительно прогрессивные рваные джинсы, они бы расстреляли имеющиеся штаны на заднем дворе из револьвера, одолженного у знакомого драгдилера.
Придите на любой лондонский рынок. Из дешевых материалов, руками полулегальных швей здесь сотворены не столько вещи, сколы ко идеи: шарфы в дырочку, пиджаки с граффити и заплатами. Среди покупателей можно столкнуться с Вивьен Вествуд или Полом Смитом, пришедшими, как вампиры, на запах молодой крови.
Мораль? Бегите на распродажу, а то дизайнерские джинсы кончатся. Ничего не имею против них, но где те, кто оттиснет на майке «Who the fuck is Prada?»?
Ловите идею, пока Лондон не опередил.
2004
И не будет вам ренты на старости лет
Вера в то, что упорная работа сегодня принесет спокойную старость завтра, держится на экономической пирамиде. Когда пирамида рухнет, станет ясно, что старики и старухи заслужили свое разбитое корыто.
Пищеварительный звук старых столиц.
Вот автобус из свежеевропейской Варшавы, семьдесят шесть человек на борту, при каждом семьсот среднестатистических долларов, втягивается в лондонский пищевод, наловлю счастья и зарплат.
Хрюп.
Через пару недель шестьдесят из семидесяти шести окажутся на Виктория-стейшн, без пенни в кармане, в ожиданье отправки домой.
Сокращенье кишечника: переварили.
Вот девочки-мальчики, с чемоданчиками на колесах, слетаются в очередную School of English.
Они разделят на шестерых комнату ($400 в месяц за койку), будут подрабатывать официантами, но их английский никогда ни за что не будет таким, как у держателей прав, аборигенов.
Хрюп.
Мой однокурсник работает в Лондоне десять лет, но не может найти дорогу – смешно – в «Ковент-Гарден». Его дом в часе от города электричкой, после службы – сразу туда, он типичный компьютер. Квартира в Лондоне – это для тех, кто успел взять кредит лет пятнадцать назад. Новички цепляются за Ноттингемширы, Глостеширы, уползая с каждым годом все глубже: спрашивается, на фига приезжали? Средняя квартира с одной спальней в Лондоне – полмиллиона долларов (плюс ипотечный процент), средняя зарплата в Лондоне – пятьдесят тысяч долларов в год (минус налоги). Недвижимость дорожает в год процентов на двадцать – где же мы это встречали?..
