Никита Кричевский - Экономика во лжи. Прошлое, настоящее и будущее российской экономики
Доверие к власти – проблема для России историческая, и каждое новое поколение российских руководителей лишь подтверждает существующий разрыв государственной и общественной идеологий. И если в Европе или США закон и справедливость синонимичны, то в России это жесткие антагонисты.
После Октябрьского переворота градус недоверия между властью и обществом как минимум не снизился – например, общаковые по своей экономической природе кассы взаимопомощи были широко распространены практически во всех организациях советской непроизводственной сферы: школах, больницах, научных институтах и т. п. Сослуживцы регулярно сбрасывались в общий котел, и кто-то по очереди через определенные временные интервалы «срывал банк». При возникновении негативных материальных или личных обстоятельств последовательность нарушалась в пользу оказавшегося в трудной ситуации коллеги. И это в Советском Союзе, где человек человеку был друг, товарищ и брат!
Систематизация игнорируемого
Предпримем, возможно, первую в современной российской экономической теории попытку систематизировать роль общака как важнейшего института новой реальности. Но прежде констатируем: роль необлагаемого налогами, отсутствующего в отчетностях общака в современной России гораздо шире, чем простое перераспределение сбережений. Общак – это социальная традиция, передающаяся из поколения в поколение, от предыдущей общественной страты к последующей. Так что дилемма, перенимать у социума общаковый обычай или нет, перед уголовным миром не стояла: мало того что преступившие закон – это тоже часть общества, обладающая тем же менталитетом, так еще и неписаное правило заводить общак установилось отнюдь не вчера, а в ходе предшествующего развития страны. «Не мы вводили, не нам и отменять».
Во-первых, современный общак – это страховой фонд на случай «чрезвычайных ситуаций». Все мы не раз говорили о том или ином коррупционере, что он избежал наказания (вариант – реального лишения свободы), потому что «делился». С кем делился? Чем? На что пошли «подаренные» активы? Ответ на эти вопросы, как правило, предстает в форме мимики и жестикуляции – многозначительно поднятые вверх всезнающий взгляд и не менее осведомленный указательный палец.
Между тем в большинстве случаев отгадка – тот самый общак. Если абстрактный коррупционер действительно «делился», значит, он член клана, преступного сообщества, обоснованно рассчитывающий не только на административную и правоохранительную, но и на коррупционную поддержку других участников. Предадут? Тогда зачем «делиться» остальным? Сегодня сдали его, завтра – тебя. Много ли мы знаем сбоев круговой поруки?
Во-вторых, современный общак – это ключевой атрибут модернизированного коррупционного строя. Сопоставьте принципы формирования материальной базы легальных общественных организаций и незаконных общаков. Например, в Уставе КПСС было записано: «Членом партии считается всякий, признающий программу партии, работающий в одной из ее организаций, подчиняющийся постановлениям партии и уплачивающий членские взносы». Все то же самое, только вид сбоку. Специально для «верных ленинцев»: речь не о приравнивании коммунистов к коррупционерам, а о том, что и те и другие – организация. В первом случае – законная, во втором – нет.
Сегодня уплата общаковых взносов как символ принадлежности к «ордену» сулит его членам огромные возможности (естественно, в пределах установленных группировкой границ дозволенного, или, на сленге – «берегов»). От присутствия на статусных мероприятиях (самых разных масштабов вплоть до международного) рядом с «магистром» до решения любых бизнес-вопросов без привязки к итоговым результатам. От государственной поддержки на внешних рынках до защиты от претензий правоохранительных органов любого уровня. От получения бюджетных средств без соответствующего обоснования до помощи в разрешении щекотливых ситуаций, связанных с неплатежеспособностью и банкротством отдельных подконтрольных коммерческих структур.
В-третьих, современный общак – это средство получения дополнительного дохода внутри коррупционного сообщества. Времена, когда общаки создавались исключительно как кассы взаимопомощи, неважно, преступные или «общественные», ушли в прошлое. В наше время общаки используются для «справедливого» перераспределения коррупционного дохода, минимизируя риск «сегодня густо – завтра пусто» в отношении безымянного героя группы. Если конкретный служащий длительное время «разрабатывает» потенциально «хлебную» тему – что ж ему, «в дороге» лапу сосать?
Из общака можно получить дополнительное финансирование, особенно если часть «общих» средств уже размещена в «долевом» бизнесе. Общаковые деньги активно ссужаются, легализуясь и принося дополнительный доход («деньги должны работать!»)[55]. Наконец, часть средств всегда можно бменять на нематериальную помощь «друзей-соперников» из аналогичной группировки.
Знатоки представленный перечень методологических общаковых свойств, без сомнения, продолжат, однако данная глава – не свод дополнений в соответствующую статью «Энциклопедии преступного мира», а краткое исследование феномена общака как социально-экономического явления.
Общаковая машинерия
«Когда же они нажрутся!» – то и дело слышим мы гневный возглас обывателя. Никогда. Общак – не резервуар и не аккумулятор, общак – механизм, суть которого не столько в сборе фиксированного объема добровольных пожертвований, сколько в обеспечении бесперебойного функционирования всей системы, будь то тюремное, преступное или коррумпированное сообщество. Сегодня в этом параллельном мире карается не столько расточительность крестных отцов, сколько утаивание взносооблагаемых доходов (на сленге – «крысятничество»). «Крыса» с позором изгоняется из стаи, а иногда, особенно если это публичная фигура, вместе с ближайшим окружением на какое-то время становится образцовым изгоем, попутно исполняя роль пугала[56].
Впрочем, «крыса» – это преступник среди преступников. Новейшая история знает немало примеров, когда инвестирование общаковых ресурсов становилось убыточным по вполне объективным причинам. В этих случаях виновники подвергались длительной внутригрупповой обструкции и даже вне сообщества («сарафанное радио» всегда и везде работает безотказно) получали клеймо «нерукопожатных».
К слову, руководитель преступной группы никогда не был хранителем общака – он, скорее, эдакий «председатель совета». Для обеспечения сохранности и приумножения средств в каждой группировке существует отдельный, проверенный и замаранный в предыдущих делах «кошелек». К которому, в свою очередь, приставляется «застежка», а к ней – дополнительный «шпингалет».
Не подберешься, да это «плательщикам» и не нужно. Причем «кошелек», точнее, «кошельки» – отнюдь не кассиры, а, скорее, управляющие с правом финансовой инициативы[57]. И если небольшие, по меркам конкретной группировки, проекты могут реализовываться «кошельками» самостоятельно, то все без исключения средние и крупные инвестиционные инициативы подлежат обязательному коллегиальному рассмотрению в специальном, создаваемом для таких целей «комитете».
Несколько слов о механизме функционирования общака. В нашу эпоху общаковые капиталы уже не покоятся «в безымянной могиле», как это принято показывать в кинофильмах или описывать в бульварной литературе. Впрочем, банковские счета также не подходят – всегда есть риск внезапной потери (конфискации), «стрижки» или банальной операционной ошибки. Деньги, как уже говорилось, «должны работать», и здесь как нельзя кстати подходят офшорные схемы.
Общепризнано, что в России середины второго десятилетия XXI в. до 90 % производственной собственности оформлено на компании из офшорных и полуофшорных юрисдикций, где конечные бенефициары (выгодополучатели) не раскрываются. Нет никаких оснований отрицать, что значительная часть российских общаков вкладывается в наши (а в последние годы и в зарубежные) промышленные активы как раз через «налоговые гавани».
Даже если офшорно-российская компания выставляет данные об основных собственниках на всеобщее обозрение, вопрос, какой объем собственности в действительности принадлежит так называемым олигархам и прочим «капитанам бизнеса», так и остается открытым. Больше того, отдельные российские структуры, те же банки, с преобладающим офшорным капиталом нынче не гнушаются привлекать в совладельцы вполне респектабельные организации, в том числе учрежденные правительствами тех или иных стран вплоть до американского. Как такое становится возможным – неизвестно, зато известно, что коррупционный экспорт из России в последние годы не уступает сырьевому.
Следующая после собственности часть механизма – финансирование. Обналичка, или незаконные финансовые операции, детали которых раскрыты в следующей главе, крайне необходима в качестве приводного ремня для пополнения общаков, а потому все предпринимаемые сегодня «антиобнальные» усилия никакого эффекта (за исключением концентрации незаконных денежных потоков в нескольких контролирующих провластных руках), скорее всего, не дадут. Для ликвидации обналички нужно, помимо прочего, либо ликвидировать сами общаки (что смешно), либо изобрести новый способ их комплектования (что гениально).
