Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
Понеслась на первой попавшейся машине, а это оказалась «Скорая помощь». Во Дворец Молодежи на последний спектакль «Обезьянок». Опоздала всего на 5 минут. Прием был сегодня грандиозный. Публика по большей части своя. Сам Ав-таров сидел в зале. Натали Щукина все-таки, видимо, сделала свой выбор и ушла в Ленком. Ее в «Мышах» заменили Ульянкиной. Не понимаю, почему все так с ней носятся. Может, просто, милая она, человек приятный. Но играла, по-моему, не ахти. Зажималась заметно. В этом спектакле ее «осторожная» манера не смотрелась. В «Елизавете» нужно было именно это. Там показала, а здесь… Я от нее лично не в восторге. Может, потому что чувствую похожесть, некоторые параллели: внешность, хрупкость, светлость.
Замечательные мои мужчины, с кем столкнула жизнь, я благодарна вам за общение. Разное. Просто за то, что вы были. И я была с вами собой, тоже разной.
Пишу тут, тешась мыслью о важности этих записей. А ведь ничего особенного. Это вообще-то как посмотреть. С позиций прожитого, свершившегося иначе принимаешь себя – другую. Если получится у меня все, о чем мечтаю, то это будет выглядеть важным, нет – мимо.
Нет, все же не мимо. Все же интересно само по себе. Как опыт души и жизни. Я верю.
12.06. Первый свободный день. Вчера был последний экзамен. Сегодня, что стало уже дурной традицией, пили, ездили на машинах и богемствовали. Лица мелькают, а тоска моя неизменна. Лекарство от души невозможно найти. Ведь все рождаются с разной душой. Для кого-то судьба, для кого-то болезнь. Изначально. У меня и то, и другое. Исключительный случай.
Была в Киноцентре. Два фильма Фосбиндера – «Замужество Марии Браун» и «Тоска Вероники Фосс». Второй ближе. Про жизнь, желающую слишком многого, не умеющую понять, что же именно и страдающую от этого. «Актриса в образе женщины, желающей любви».
– У Вас есть странности?
– Да. Люблю совращать беззащитных мужчин. Ведь Вы беззащитны?
Вы беззащитны, моя душа. Вам не справиться с бытовой неразберихой. Вам больно даже от мысли о себе. Вы не созданы для счастья, потому что Вы – его олицетворение. Всегда в ком-то и никогда для себя.
Первый по-настоящему свободный день. Динь-динь. Успокаивала Варю, лечила от хандры. А меня кто вылечит? Нет такого лекарства. «Ведь я себе снюсь, только отблеск прощального па».
Неотвратимо несусь к своему концу. Я из породы «невозвращенцев», если вступила на эту дорожку, уже не вернусь. А дорожка-то гибельная. Хоть и красивая.
Помню Нижинского, Олега. До Алеши не могу дозвониться и рада этому. Боюсь, что скажет: спектакля не будет. Моего спектакля. Влюбленного в высь. И меня. Да, да, в меня. Проехало мимо. Мимо. Простите, мэтры. Простите, жизнь. Рефлексия прогрессирует. Но я еще не все сделала. Неужели не успею? Где правда? Так запутанно все. Кто-то, откликнитесь! Лучше не привязываться к людям. Я же не сумею потом побороть боль потерь. Они меня замуруют в ночь. Ночь влюблена в день. День никогда ее не видел. Он стремится поцеловать вечернюю зарю. А заря кокетничает с небом, шаля, и болеет от одиночества. Любить не умеет. Так же у меня все по кругу движется. По замкнутому кругу. Никогда не догоню свои стремления, а сбывшиеся радости никак не поспеют за мной. Кто водит? То самое беззащитное слово – вдруг. Вдруг – чудо мое неразгаданное. Есть ли ты на самом деле? Или мираж в который раз? Призрак вдали?
Москва. Моя любимая. Вещая. Безбрежная. Ночная в праздничных огнях. Солнечная июльская. Лето Москвы на площадях россыпями воробьев и судеб.
13.06. Мандельштам – самое ценное в русской поэзии XX-го века. Его обезоруживающая самобытность разрушает всякие понятия о нормах и долженствующем быть. Самобытность падающей звезды. Никто уже не разгадает. Но запомнят все. Влечет легкость грусти, чистота чувства, любого. И вместе с тем сложность, но не путающая, не пугающая, а возвышенная. Слишком высоко порыв. Не догнать. И не надо пытаться. Уникальность судьбы и голоса. И уникальность его поэтического одиночества. Из ниоткуда в никуда. Но сразу – на вершине. И всю свою недолгую жизнь – там. А она одна, только его. Явление.
Нижинский преследует. Преследует даже своим молчанием. Полубезумным взглядом заблудившегося в своем времени гения. Как вывести его из лабиринта невозможностей?
Как Ахматовой не давала покоя поэма. Ее лучшая. Чудеснейшая. Живая. Приходила. Стучалась. Или входила без стука. Умоляла. Или требовала. Но всегда присутствовала в жизни. Напоминала о себе любой мелочью. Так меня измучили приходы гениальнейшего из танцовщиков. Он является со свитой всех своих тайн, безумств, вдохновений. И смотрит на меня, будто зовет. Или хочет получить ему по праву принадлежащее. Я должна ему многое. О нем. Про него, для него. Он приходит. И не отстанет, я знаю. Я еще не готова. Я уже готова. А мне будет знак. Я начну сразу же.
Еще. Прикосновение к Ахматовской «Поэме без героя» меня странно волнует. Страшно сознаться себе в зарождающихся замыслах о ее театральном двойнике. Жутко даже. Мне нужно подтверждение равности масштабов. Иначе я не имею права браться за эту величину. Как помыслилось такое?
14.06. Как же так? Дядю Сашу похоронили. Что же делается на земле? – так просто, буднично. Долго отказывалась верить. Сын родился. А он ушел. Больно и пусто.
15.06. Всегда меня притягивает Судьба. Вот именно – с большой буквы. Все в состоявшейся творческой биографии. Но смешно скрупулезно разбираться в событиях бывших и мнимых. Я не собираюсь быть историком. Знание это дает мне нужное самочувствие. Некий импульс. Не обязательно это прямой толчок к собственному творчеству, но сохраняется ощущение человека в его судьбе. У каждого – своя. Атмосфера неповторимости влечет и ворожит.
Я влюблена в «Поэму без героя», перечитываю раз седьмой. Действительно, музыка. Что-то балетное. Крылатое. И томительное вместе с тем. Томительное не от боли. А от сладкой жути разгадки вдруг.
16.06. Разговаривали в нашей «театралке» около двух часов. В.М. пошутил: «Лена, зачем вам так много таланта. Поделитесь. Продайте. Давайте заключим сделку. Заверим у нотариуса. Продадите?». Я: «Ни капельки». Он: «Талант может уничтожить человека, когда его слишком много. Особо талантливые долго не живут. Зачем Вам это? Я, может быть, и живу столько, что не талантлив по-настоящему. Не достает. Талант может действительно погубить. Человек не выдерживает его величины. Соглашайтесь». Я: «Я бы не хотела подвергать Вас этой опасности. Останусь при своем. Значит, судьба». Он: «Надо думать о себе. Сэкономить хотя бы несколько лет. Я-то за себя уже не боюсь, а Вам жить». И что-то в этом духе. Разговор шутливый и очень серьезный. Я еще не в полной мере его осознала. В.М. что-то волнует сейчас. Он будто в прострации временами. Говорили о церковных обрядах. Я вчера спьяну сказала, что через полгода тоже выйду замуж. Он меня сегодня по этому поводу пытал. Я спросила: «Неужели я так громко про это кричала?» он: «Кто надо, услышал». Я, как могла, отшилась. Надо же было «сморозить» вчера такую глупость. Сказала, что хотела бы венчаться. Его почему-то эта тема сильно задела. Довольно резко сказал, что венчаться – это всерьез, раз и навсегда, нельзя, как в загсе: расписался – развелся. Я сказала, что вполне это осознаю. Это настоящее. Поэтому и привлекает. Но он меня уже плохо слушал, скользя по волне своих рассуждений. Потом вообще о церковных обрядах: православных и других религий. О ветхости, патриархальности нашей церкви. Что это меняет?
Читала пьеску Мариши. Довольно смелые выкладки о взаимоотношениях женщины и мужчины. В.М. потом добивался ответа на вопрос: что же хочет женщина (эта) от (этого) мужчины. Никто ответить не мог. Он настаивал. Я не совсем понимала, чего он хочет. Позже Варя предположила, что это обобщенный характер: что вообще нужно от мужчины женщине. В жизни. В любви. Всегда. Отвечать надо метко. Или совсем не отвечать. Я согласна. Для него это было крайне важно.
Пьеска (один акт) для меня распадается на отдельные красивости. Искусно сделанные, не содержащие никакой глубины, единства даже не мысли, атмосферы. Эстетически тонко, красочно. Запоминается, но пусто. М. так хочется выразить, но что, она не знает пока. Она перспективна, безусловно. Но не самобытна. Для меня ясно.
Вечером поехали в Киноцентр на «Лестницу». Была жуткая очередь. Мы с огромным трудом все же попали на фильм. Минут 40 «уламывали» администраторов. Плели о брони, о договоренности, о театроведении и просто необходимости первостепенной посмотреть этот фильм именно сегодня. Лед тронулся. Нас пропустили. Я снова в очаровании этой картиной, талантом Олега и своей любви. Жизнь, но масштабнее. Так хочется писать про это. И все же боюсь еще. Фильм сложен. К тому же про Олега «зреет» материал. Это – надежда и утешение. Но и боль и опасность. Опасность за себя и за реальность того, что еще не написано.
