Иван Толстой - Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Выходит так: не творчество Пастернака и не его поведение, а именно присуждение Нобелевской премии вызвало у власть имущих такую ярость, что они потеряли и равновесие и соображение. Шведская Академия три года назад дала премию Нобеля почти безвестному исландскому писателю-коммунисту, в прошлом году премию дали советскому ученому, в этом – еще трем советским физикам и в Москве уже ликуют по этому поводу, – как же в трезвом уме назовешь эту Академию «лакеем буржуазии»?
Глупо было выпускать из подворотни и такую борзую, как Заславский. Его даже Ленин, весьма неразборчивый по части морали, называл продажной душонкой и попросту мерзавцем. Какое может быть сравнение! Шавка остается шавкой, а человек человеком. И зловоние мерзавца ни в коей мере не может коснуться ведомого к распятию.
Это не преувеличение. То, что делают с Пастернаком – еще одна Голгофа в ряду бесчисленных больших и малых Голгоф, пережитых нами за сорок один год. Еще одно распятие безвинно отвечающего за грехи истязателей. Что у Пастернака нет вины «перед народом», перед людьми, имеющими право носить это звание, доказывать нечего. У него нет ни одной строчки против людей, против человека. В плане политическом – у него нет отрицания революции. Он приемлет все – и по-человечески отвергает зло, не бороться с которым могут только сами носители зла.
Понятно, тут и открывается ларчик. Но все же: ведь зло, без меры насажденное у нас, видят многие. Те же «ревизионисты» как-то пытаются бороться с ним. Больше того: сам Хрущев вынужден был обещать недопущение зла. Почему же именно на Пастернака обрушилась такая звериная ярость?
В романе «Доктор Живаго» нет «политики», нет и политиканства. Весь роман, от первой страницы до последней, проникнут духом человечности. Это прежде всего – «человеческий роман». Этим он продолжает традиции нашей литературы – дело Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова. Поэтому же он целиком выпадает из так называемой «советской литературы»: в ней допускается только подделка под человечность или она проскальзывает туда лишь случайно, по неумышленному или умышленному недосмотру редакторов. Пастернак не отрицает революцию. Как может отрицать ее поэт, написавший «1905 год», «Лейтенанта Шмидта»? Он признает многое, что она принесла с собой и что можно было бы назвать естественным следствием революции. Кто же будет отрицать очевидность, то, над чем старались поколения, что принесено временем? Вместе с Пастернаком эти следствия революции приемлют миллионы людей у нас, приемлем все мы. Но ненужное зло, проявившееся в революции, и зло, насильно и искусственно насажденное в ее ходе – этого зла люди принять не могут. Чтобы принять, надо перестать быть человеком. И Пастернак отрицает это зло так же, как отрицают его у нас миллионы людей. Это все и объясняет. Отношение власть имущих к награждению Пастернака потрясающе безобразно, оно отвратно до тошноты. Многие ждали, что они поступят если не умнее, то хитрее. Нет, не сумели. Потому, что тут они встретились с абсолютно непереносимой для них стихией: не с политикой, а с человечностью. Они могут ее давить, могут ею спекулировать – справиться с нею они не могут. И они впали в панику, потеряли нервы. Они, наверно, надеялись, что премию дадут им, одному из их среды; они надеялись, что их лживый «соцреализм» получит признание со стороны «презренной буржуазии»: ненавидя свободные страны, они настойчиво добиваются их признания. Надежды не оправдались. Какие соображения были у Шведской Академии, не знаем, но премию она присудила не им. Этим она лишила их и надежд, и рассудка – и они снова показали себя без прикрас. Вероятно, им уже не до того, чтобы делать хорошую мину: игра слишком ясна и им надо во что бы то ни стало, любой ценой собрать вокруг себя свой «актив». Силы не равны, катясь дальше, ком может нарастать – надо бить, пока не поздно, пока можно, надо спасать себя, свою власть!
И они спустили свору. Тихоновы, полевые, михалковы, твардовские вкупе с семичастными ринулись на жертву. Кивнули мерзавцу: оболгать еще раз! Дать «установку активу»: лгать по писанному, одобренному нами!.. История известная, кого ею теперь удивишь?
Полвека с лишком назад Чехов, Короленко протестовали против решения Николая Второго не пускать Горького в число академиков. Это были русские писатели. Советские писатели, в плену у политики, поступают иначе: они травят своего собрата.
И этим не удивишь. Пушкин сказал: «Гений и злодейство две вещи не совместные». А талант и злодейство совмещаются куда как часто!
Что же будет с Пастернаком? Не знаем. Но знаем, что в верности ему людей он может не сомневаться. Он не один, с ним много.
Недавно рассказывали такую историю. Дело было год-два назад в церкви одного из наших городов. После службы на середину вышел высокий статный старик, с длинной белой бородой, с шапкой в руке. Без всякой патетики он сказал:
– Братья и сестры, я был в концлагере восемнадцать лет и только что вернулся. У меня ничего нет. Кто может, помогите мне.
Через минуту шапка была полна с верхом. И не мелочью. Никто не положил ему камня.
Никто из людей не протянет Пастернаку камня. Он получит то, что сеял и заслужил: признание, любовь.
30.10. 58
Из Мюнхена, Западная Германия, 4 ноября 1958 г. была отправлена следующая телеграмма:
МОСКВА КРЕМЛЬ
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА
К. ВОРОШИЛОВУ
Постыдная травля писателя Бориса Пастернака достигла апогея. Многие советские писатели и «представители советской общественности» называют его предателем, клеветником и требуют лишения подданства Советского Союза. В последнем заявлении ТАСС эти клички подтверждаются от имени правительства и говорится, что Пастернак в любое время может покинуть свою страну. Это практически ставит Бориса Пастернака в Советском Союзе вне закона. Там, где все выступления находятся под контролем компартии, русские люди лишены возможности протестовать против такой травли. Поэтому с протестом выступаем мы. Пастернак никого не убивал и не совершал никаких преступлений, которые ставили бы его вне закона. Выраженные им в своих произведениях мнения – это его личные, частные мнения, за которые никто не может лишать человека гражданских и человеческих прав. Вы, как хотя бы номинальный глава государства, несете ответственность за сохранение этих прав. Вы обязаны пресекать произвол правительства и Вашей общественности, попирающих права человека и гражданина, тем более зная, что отнять у человека способность по-своему мыслить Вы все равно не в состоянии. Мы требуем прекращения травли Пастернака. Одновременно мы обращаемся ко всей общественности мира, ко всем людям без различия их политических убеждений, к антикоммунистам, коммунистам и нейтральным: требуйте прекращения травли! Требуйте, чтобы Пастернаку была дана возможность спокойно жить и работать! Не превращать писателя в мишень для ненависти к свободной мысли и слову!
Русские писатели Геннадий Андреев, Александр Кашин.
Этот русский текст был передан в Москву как фототелеграмма.
СУДЬБА «ДОКТОРА ЖИВАГО»
1945, февраль – В издательстве «Советский писатель» выходит 48-страничный поэтический сборник «Земной простор» – последняя прижизненная книга стихов Пастернака. Книга «Избранные стихи и поэмы», подготовленная для Гослитиздата (192 страницы), остановлена в типографии и уничтожена.
31 мая – Смерть в Оксфорде отца, художника Леонида Осиповича Пастернака.
Лето – Переводит с грузинского стихи и поэмы Николая Бараташвили.
Сентябрь – Первая встреча с Исайей Берлиным.
Декабрь – Начало работы над романом.
В переводе Пастернака выходит «Отелло» (М.: Гослитиздат).
В Лондоне на английском языке выходит «Собрание прозаических сочинений» Пастернака под редакцией и с предисловием Стефана Шиманского (изд. Lindsay Drummond).
1946, 1 февраля – «Я начал большую прозу, в которую хочу вложить самое главное, из-за чего у меня „сыр-бор“ в жизни загорелся» (из письма Пастернака к Ольге Фрей-денберг).
Март – «Стихотворения» Н. Бараташвили (М.: Правда, серия «Огонек»), перевод Пастернака.
3 августа – Пастернак читает в Переделкино главу «Пятичасовой скорый». На этом этапе роман называется «Мальчики и девочки». На чтении присутствует Константин Федин. Автор пробует и другие названия: «Смерти не будет», «Рыньва», «Нормы нового благородства», «Путями несчастий», «Несчастными путями», «Земнородные», «Земной воздух».
Октябрь – Знакомство с Ольгой Ивинской.
27 декабря – Читает роман в доме М. К. Баранович.
1946—1947, зима – Роман носит название «Свеча горела». Выходит сборник «Грузинские поэты» в переводе Пастернака (М.: Советский писатель).
