Юрий Черниченко - Хлеб
«Безумие пахаря» я протянул через забор. Бараев сказал, чтобы я надписал. Я надписал: «Главному агроному целины…»
Агроном — «законодатель полей», это привычно. Точно ли только толкуем? Давать законы природе, будучи частью этой природы, — не мания ли величия? Давались законы отсутствия внутривидовой борьбы или биологического засорения (овес переходит в овсюг, рябина в осину и т. д.) — как подчинялась им природа? Наказывала законодателей такой мерой, какою измышленный закон отличался от истины. «В природе вся красота, — вдохновенно говорил на скате своих дней Василий Васильевич Докучаев, — все эти враги нашего сельского хозяйства: ветры, бури, засухи и суховеи, страшны нам лишь только потому, что мы не умеем владеть ими. Они не зло, их только надо изучить и научиться управлять ими, и тогда они же будут работать нам на пользу». Нет, не законодатель, а законовед земледелия, скромный исследователь ненаписанных сводов, а по отношению к пашущему — законоучитель!
Сам он не сеет, не пашет, он наставляет других, такова общественная функция, а поскольку учит живого человека, с навыками, склонностями, да еще крестьянина, какого века научили оглядке и осторожности, то агроному надлежит знать человеческую натуру.
В начале двадцатых годов виднейший наш агроном Н. М. Тулайков написал брошюру о распространении сельскохозяйственных знаний среди населения США. Книжка находилась в библиотеке В. И. Ленина в Кремле, предисловие Н. К. Крупской оценивало работу как имеющую «громадный интерес». В труде было семь заповедей агроному. В чуть сокращенном пересказе они выглядят так:
Люби сельское хозяйство и деревенскую жизнь.
Знай задачи сельского хозяйства именно этой местности.
Понимай связь между отдельными приемами и хозяйством в целом.
Знай крестьянскую психологию, хорошие и плохие стороны склада ума, заслужи доверие людей, уважай их здравый смысл.
Говори ясно и доступно, для этого знай общие науки, на которых стоит агрономия.
Будь всегда с людьми, но делай то, что считаешь нужным.
Имей хорошее здоровье, трудолюбие и силу преодолевать препятствия на своем пути.
В чем-то каноны, может, устарели, но в общем научноэтический идеал может служить и ныне. Речь тут шла о практике, не о стратеге агрономии, но в науке добывания хлеба иерархия играет скромную роль.
Оздоровление целины есть крупнейший шаг научно-технической революции, достигнутый средствами агрономии.
Одним из знаков признания этого явились Ленинские премии А. И. Бараеву и его коллегам — Э. Ф. Госсену, А. А. Зайцевой, Г. Г. Берестовскому, А. А. Плишкину, И. И. Хорошилову.
Если сама распашка степей востока была намечена еще в ленинском плане ГОЭЛРО («если бы здесь земледелие поднять хотя бы до того уровня, который имеет место в аналогичных по климату и почве частях Европейской России, то возможно было бы обеспечить продовольствием от 40 млн. до 60 млн. людей», — читаем в Плане); если подъем в три начальных года 32 миллионов гектаров ковылей в междуречье Оби и Волги был великим организаторским деянием, то одоление эрозии, стабилизация урожаев, превращение целины в надежную житницу («вновь освоенные земли дают теперь 27 процентов зерна, которое заготавливается в стране», — сообщили недавно) есть победа научно-технической революции, ибо лидером была наука, а средством решения задачи — принциппиально новая техника.
Первоцелинник Иван Иванович Бысько, белорус из-под Бреста, рассказывал мне: «Прицепили за трактор какой-то резак, протянули, а стерня осталась, торчит чертом. Думаю — лущевка, скоро пахать начнем. А Бараев приехал, говорит: «Больше никакой пахоты, чем больше стерни, тем лучше». — «Так ведь глядеть срамно, будто крот нарыл», — «А вы потом поглядите на снег, на небо и на хлеб». — «Александр Иванович, не выйдет ничего!» — «От вас зависит, чтоб вышло. Другого выхода нет…»
Бысько работал в опытном хозяйстве, привык к диковинкам и предупреждал директора, что «не выйдет», просто из человечности. Колхозный бригадир, кормивший целый поселок, должен был опасаться, что за стерню на пашне его раздерут сначала свои, а потом начальство. Отказ от оборота переворачивал все, к чему были приучены поколения.
Для людей зарождающейся школы борьба с эрозией стала делом жизни в буквальном смысле: чтобы дышать, черпать из колодцев воду, выращивать в палисаднике, за камышовым тыном, капустную грядку или куст георгин, нужно было осадить клубящуюся пыль. Георгий Георгиевич Берестовский уже немолодым оставил сравнительно устроенный Павлодар с должностью в областном аппарате и перебрался на самое дно пыльного котла, основал опытную станцию в местах, где в июне не видели солнца, — подчас приходилось, гася очаги, разбрызгивать сланцевую смолу «нэрозин». Так встарь моряки, на момент утишая шторм, выливали за борт бочки с жиром. Поселившись в Шортандах, Бараев зимовал в саманном домике, где между рамами окна, в стуже, цвел полевой вьюнок, случайно попавший в глину, — цвел, напоминая, насколько прилипчиво худое. Александра Алексеевна Зайцева, в молодости сотрудница Вавилова, навсегда оставшись в Казахстане, сумев его полюбить, со страстью кадрового вировца внушала молодым аспирантам, что им будут завидовать… И умение ясно говорить, и уважение здравого смысла в пашущем, и смелость стоять на своем — все семь доблестей агронома понадобились людям новой школы. Любить такую деревенскую жизнь было еще не за что, как не за что зимовщикам любить пургу Диксона.
Откуда взялся плоскорез?
В 1957 году Бараев побывал в Канаде. Увидал набор орудий, каким спасли провинции прерий. Отсюда первая подножка оппонентов бараевской школы: «Эге, техника-то скопирована…» Многие специалисты наши и до и после Бараева благополучно отчитались в валютных тратах, а упрека такого не заслужили. На полях их вояжи не отразились никак. Ефим Дорош говаривал: «Главное — не куда едешь, а что везешь». Бараев вез идею, ехал за техническим решением. Мальцевская обработка уже приучила к работе без отвала, тут, говоря за Докучаевым, «народное сознание опередило науку», но машиностроение наше вовсе не было готово к задаче сохранить стерню. Земледелие не признает китайских стен. Русские переселенцы снабдили Канаду сортами зерновых и трав, ныне страна — антипод Сибири — могла помочь образцами орудий. Машины делаются долго: жатку ЖВ-15 «Ростсельмаш» доводит второй десяток лет. А пыльная буря, слизнув три сантиметра почвы, уносит с гектара около восьми центнеров азота, около двух центнеров фосфора и шесть тонн калия, восстановить этот слой природа может примерно к XXVI веку нашей эры. Изобретать велосипед было безумием. Импортные образцы были несовершенны, и сейчас еще почвозащитный комплекс не отвечает всем требованиям, но достигнуто главное: сохранена стерня.
Стерня дала чистоту снегу зимой и ясность летнему небу. Стерневая сеялка, за странный вид нареченная «стилягой», гарантирует дружные всходы и ребристую поверхность, где растение живет в крохотном овражке. Игольчатая борона (вроде лампового ежика) сохраняет на почве шубу былой растительности — и степь родит пшеницу, дает смысл здешней жизни, приносит осенние премии, и у Ивана Бысько на месяц обходится вкруговую по четыреста рублей.
Разумеется, все определила обстановка — вешняя обстановка мартовского (1965 г.) Пленума ЦК партии, назвавшего вещи своими именами и бросившего большие деньги, заводские мощности, металл, конструкторские силы на оздоровление целины. НТР без заводов — благое мечтание. Но разве заслоняет это личный фактор?
Почвозащитная система целины есть деяние научно-технической революции, ибо способна развиваться, вмещать в себя новое, то есть жить. Кулундинский лес не только не погиб, а обогатил систему алтайским ее вариантом, когда зеленая арматура лесополос служит опорой и стерне, и полосному пару, и посевам трав. Бараев по-прежнему убежден — поле должно само сохранять себя, как охраняла себя от эрозии некосимая степь, но в опытном хозяйстве он засадил лесом целых шестьдесят гектаров, создал дендрарий, а жена Ивана Ивановича Бысько летом в институтском саду собирает смородину.
Институт под Барнаулом впервые в Сибири начал борьбу с водной эрозией. «Терра инкогнита» для Докучаева, Измаильского, Костычева, целина соединила агротехнические средства исцеления земли с лесной и водохозяйственной программой и стала самым благополучным в почвозащитном отношении районом страны.
Новое слово школы Бараева — в том, что хранителем природного баланса она делает самого добытчика благ, земледельца. Хлебопашец — не пользователь, за каким должен идти восстановитель естественного равновесия (так за рыбаком идет рыбовод, за химиком — инженер очистных сооружений и т. д.). Сам земледелец, сам Иван Иванович Бысько сделан накопителем природных запасов!
