Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность - Яковенко А. В.
Безрадостные новости пришли и от итальянцев. Относительное равновесие между итальянской и австрийской армиями было нарушено в конце 1918 г., когда австрийцы с помощью свежих германских дивизий нанесли противнику сокрушительное поражение при Капоретто. Итальянская армия в массовом порядке спасалась бегством, что поставило под вопрос дальнейшее участие Рима в войне. Как и во Франции, ситуацию удалось исправить с помощью расстрелов, однако боеспособность южного союзника, который несколько лет не мог справиться с достаточно слабыми австрийцами, оказалась подорвана.
В этих условиях администрации Вильсона срочно требовалось создать армию, невиданную ранее в американской истории. Прежде всего Вашингтон перехватил инициативу в информационном поле — был введен жесткий контроль за деятельностью средств массовой информации, а также создан так называемый Комитет общественной информации, который возглавил известный своими скандальными расследованиями журналист Дж. Крил. Госсекретарь США Р. Лансинг и его коллеги — министр обороны Н. Бейкер и военно-морской министр Дж. Дэниэлс — стали почетными сопредседателями. Комитет набрал свою 75-тысячную армию «четырехминутчиков» — агитаторов, которые в своих кратких выступлениях рассказывали о праведных целях Америки в войне и необходимости принять участие в священной борьбе американского народа за свободу для всего человечества. Не обходили стороной, конечно, и зверства немцев. Для работы в Комитете привлекли также известных ученых, таких как историк Ч. Бирд или экономист Дж. Коммонс, которые составляли пропагандистские буклеты, «научно» обосновывавшие участие США в войне. Те же из представителей академической общественности, кто отказывался участвовать в пропагандистской кампании и имел неосторожность публично высказываться против политики нагнетания напряженности в обществе, подвергался жесткому преследованию вплоть до изгнания из родных университетов. Жертвы для травли избирались повсеместно, невзирая на их академический авторитет и научные заслуги. Вскоре американские университеты стали заведениями, не менее нетерпимыми к любому проявлению свободомыслия, чем сам Комитет общественной информации.
Чувствуя себя выразителем мнения истеблишмента, Крил не стеснялся прибегать к шантажу и открытым угрозам в адрес тех представителей прессы, которые осмеливались ставить под сомнение выдававшиеся им «факты». Он клеймил неугодных журналистов «продажными слугами гуннов», «предателями», «изменниками», призывая предать суду или даже бессудной расправе любого, кто имел альтернативную точку зрения. Ему вторили рядовые «четырех-минутчики», которые призывали американцев активно доносить властям на любого, кто выражал сомнение в справедливости войны и вообще вызывал подозрение в прогерманских симпатиях. На фоне всеобщей враждебности участились случаи судов Линча над заподозренными в симпатии к врагу [238].
Таким образом, едва вступив в войну с целью «спасти мир для демократии», администрация Вильсона создала в обществе такую атмосферу страха, недоверия и нетерпимости, в сравнении с которой кайзеровская Германия могла показаться оазисом либерализма. Патриотическая мания принимала самые абсурдные формы, к примеру, поборники патриотизма запрещали исполнять Бетховена или Брамса, полагая, что это может породить определенные симпатии к немцам. В целях изгнания из повседневной жизни упоминаний о Германии политики предлагали переименовать гамбургер в «сэндвич свободы», а врачам — называть краснуху, которая в тогдашнем английском языке именовалась как «немецкая корь» (German measles), «корью свободы».
Вашингтон не собирался ограничивать борьбу на «домашнем фронте» одной лишь пропагандой. В 1917 — 1918 годах были приняты два закона — о борьбе со шпионажем и о подстрекательстве, — которые вошли в историю США как одни из наиболее антидемократических нормативных актов из тех, что когда-либо принимались Конгрессом. Составленные умышленно в самых общих выражениях эти законы объявляли федеральным преступлением любое поведение, которое может быть сочтено непатриотичным, антиамериканским, подрывающим авторитет правительства, порочащим американское государство и его конституцию. Любое неповиновение властям, критические высказывания в адрес действий государственных структур и вооруженных сил, выражение поддержки враждебному государству — все это могло привести к тюремному заключению на срок до 20 лет или штрафу в 10 тысяч долларов (огромная сумма для того времени). Тысячи людей, которые были лишены свободы согласно этим актам, конечно, не имели никакого отношения не только к германским спецслужбам, но и к Германии вообще. Однако в рамках новых законов можно было в высшей степени эффективно бороться со всеми, кто рассматривался государственной властью и корпоративной элитой как угроза — профсоюзными лидерами, оппозицией, свободомыслящими интеллектуалами и просто теми, кто был неудобен по тем или иным сиюминутным причинам. Именно в этой атмосфере всеобщего страха и подавления любых проявлений свободы начинал свою деятельность скромный вашингтонский библиотекарь Э. Гувер — будущий всесильный глава Федерального бюро расследований. Само ФБР, которое в те годы существовало под названием «Бюро расследований» и представляло собой малочисленную и плохо финансируемую структуру с претензией на осуществление функций спецслужбы, также оказалось в поистине благоприятной среде, которая заложила основы для будущего бурного роста.
Наряду с подготовкой общественного мнения и ужесточением контроля над повседневной жизнью граждан американское правительство позаботилось и о финансовой стороне вопроса. В апреле 1917 г. ФРС запустила беспрецедентную в американской истории программу военного займа, которая была названа «Свобода» (Liberty bonds). До сентября 1918 г. было произведено четыре выпуска военных облигаций, которые были раскуплены за рекордно короткий срок (чуть более полутора лет), принеся американскому правительству порядка 21,4 миллиарда долларов — сумму поистине фантастическую. Разумеется, распространение облигаций проводилось через финансовые компании, контролируемые Морганом, получавшим соответствующую комиссию.
Благодаря эффективной работе пропаганды (сам этот термин именно тогда вошел в массовое употребление) [239] мало кто из американцев понимал, что под прикрытием «мер военного времени» ведется наступление на гражданские и экономические права граждан, укрепляется финансовая и административная власть корпораций, искореняется политическая и интеллектуальная оппозиция. Жители Соединенных Штатов полагали, что помогают Америке исполнять ее историческую миссию — принести свободу угнетенным народам. Это позволило администрации Вильсона пойти на такую крайнюю меру, как всеобщий призыв на военную службу, и в кратчайшие сроки сформировать контингент численностью более миллиона солдат и офицеров, который был переброшен за океан.
Прибытие американских войск в Европу стало своевременным. 21 марта 1918 г. немецкая армия начала Весеннее наступление, возможно, самую масштабную из операций Первой мировой войны. В течение недели союзники беспорядочно отступали, тщетно пытаясь организовать сопротивление. И хотя численное превосходство Антанты взяло верх и на этот раз (немецкое наступление было остановлено, и линия фронта стабилизировалась), потери союзников оказались поистине катастрофическими (около 850 тысяч человек). После Весеннего наступления англо-французские человеческие ресурсы оказались на грани исчерпания — в одной только Франции погибло до половины мужчин в возрасте до 30 лет. Прибытие из-за океана миллионного экспедиционного корпуса армии США спасло положение. Американцы еще раз помогли остановить немцев летом того же года, когда Германия предприняла последнюю попытку завершить войну одним ударом (вторая битва на Марне).
В этот момент Антанта и американцы (США так и не примкнули к этому военному блоку) готовились к решающей операции, которая вошла в историю как Стодневное наступление. Общая численность союзных войск на западном фронте к этому моменту перевалила за 6 миллионов человек, из которых уже 1,9 миллиона составляли американские солдаты и офицеры. 8 августа 1918 года союзники атаковали немцев. Стодневное наступление разительно отличалось от всех операций более ранних периодов войны. Если раньше пехоте приходилось «голыми руками» атаковать укрепленные позиции после малорезультативной артиллерийской подготовки, то сейчас английские, французские, американские, бельгийские, канадские и австралийские солдаты шли в атаку под прикрытием плотного огневого вала, который создавали десятки тысяч орудий. Если в 1914 году во всей Англии и Франции можно было найти лишь около 800 тяжелых орудий, то теперь в распоряжении англичан, французов и американцев было около 16 000 стволов тяжелой артиллерии, не считая 23 000 орудий меньшего калибра. В бой пошли сотни танков. Всего в армиях трех держав в последний год войны их имелось 8 000, тогда как немцы могли им противопоставить лишь 70 боевых машин неудачной конструкции. С воздуха союзников прикрывало более тысячи самолетов, при этом Англия, Франция и США располагали уже более чем 17 000 аэропланов. Военные перевозки на фронте и в тылу обеспечивало 150 000 грузовиков. В сущности, Стодневное наступление стало триумфом не полководческого гения антантовских генералов, а гигантских экономических возможностей западных союзников — возможностей, реализованных в первую очередь с помощью промышленных мощностей и щедрых кредитов Америки [240].
