Савелий Дудаков - Этюды любви и ненависти
Жена – раба любимая… или Ипата, хваставшего тем, что он холоп князей Утятиных: "и весь тут сказ", или крестьянина Клима Яковлевича, ломавшего комедию перед выжившим из ума помещиком:
"Горда свинья: чесалася о барское крыльцо". Или самый страшный пример "Про холопа примерного – Якова верного", повесившегося на глазах барина, – такой была его месть за надругательство.
Где Некрасов, где Шекспир, где Сухово-Кобылин? У Шекспира в "Антонии и Клеопатре" есть дивная сцена. Триумвират (Лепид, Антоний, Октавий) пируют на корабле в гостях у Секста Помпея (сына великого Гнея). Его слуга советует убить гостей и стать владыкой Рима. На это Секст отвечает знаменитой тирадой:
Зря болтаешь
О том, что надо было сделать молча.
Такой поступок для меня – злодейство,
А для тебя – служенье господину.
Нет, выгоде я честь не подчиню.
Вини язык, что погубил он дело.
Свершенное одобрить я бы мог,
Замышленное должен осудить
… (Шекспир У. Антоний и Клеопатра. Акт II, сц. 6) Иными словами: спрашивать не надо – надо делать. И слуги Сухово угадали без приказа… Таковы рабы в России… Их имел Сталин.
17 октября Вспомнил великого историка Полякова. Он меня любил и ценил. Познакомил меня с ним друг Давид Черняховский. Поляков назвал меня гением, что зафиксировано в личном ко мне письме. До этого в устной беседе нечто похожее произнес Шмуэль Эттингер.
Звонил Поляков мне иногда по несколько раз в неделю. Для него я был полигоном его идей. Вот небольшой некролог.
Поляков Леон (Лев, Арье) Владимирович, (1910-1997) родился в Санкт-Петербурге, умер в Париже, имя дано в честь Льва Николаевича Толстого, поклонником которого был его отец. Не любил, когда я называл его Леоном. Требовал "Льва". В конце жизни занимался исламом. Иронически процитировал Ларису Рейснер, назвавшую Магомета – "небогатым капиталистом", и добавил, что, по его мнению, это соответствует статусу магометанского Бога. "Продолжаю обличать ислам. Гнусная религия. Сложно объяснить почему. Отношение к Израилю: Я был в Тель-Авиве, когда убили Рабина. Кажется, дурак эфиоп Амир убил. Но после этого Израиль стал для меня менее привлекательным… Вы поймете, что я хочу выразить, к сожалению" (из письма С. Дудакову от 24 февраля 1997 г.).
Поляков Л. Арийский миф: Исследование истоков расизма. СПб., 1996; Он же.
История антисемитизма: Эпоха веры. М.; Иерусалим, 1997; Он же. История антисемитизма: Эпоха знаний. М; Иерусалим, 1998. 24 октября Жаль, что рабочее название моей книги "Запах чеснока" не "прошло". Я с наслаждением читаю воспоминания Веры Николаевны Фигнер (1852-1942) "Запечатленный труд". Дивное название, почти не уступает герценовскому "Былое и думы". Я имею в виду название. И очень обидно, что я почти ее не использовал, начиная с чесночного запаха. Фигнер рассказывает о зверствах одесского прокурора генерала Стрельникова. Свое кредо он формулировал просто, переиначив известное изречение Екатерины II: "лучше захватить девять невиновных, чем упустить одного виновного".
О его "подвигах" Фигнер пишет много, в частности об омерзительном отношении к евреям. Родителям арестованных он говорил: "Евреи блудливы, как кошки, трусливы, как зайцы". Другим сообщал, что готовит процесс "с чесночным запахом". Судьба прокурора была предрешена. Причину его устранения Фигнер усматривает не в антисемитизме государственного мужа – для нее это хотя и важная, но лишь деталь, а в деморализующем влиянии на публику должностного лица, обливавшего грязью народовольцев, представлявшего их как банду уголовников, которые действовали из личных побуждений, прикрывая политическими декларациями испорченность натуры (см.: Фигнер В. Запечатленный труд // Собр. соч. М., 1926. С. 306).
Второй момент, не акцентированный мной. В главе о Толстом и Бондареве я указал на попытку революционеров использовать сектантское движение в России.
Народовольцы тоже к этому стремились. По словам Фигнер, хотя результатов не было, но мысль, что надо стучаться в двери сектантов и старообрядцев, не умирала. Так, члены "Народной воли" посылали в Тверскую губернию, к известному Сютаеву, знакомому Толстого, одного рабочего. Сама Фигнер, по-видимому, в успех дела не верила, но живучесть "идеи" иллюстрировала деятельностью Марка Нотансона, который и 30 лет спустя не терял надежды (Там же. С. 301-305). Ирония мемуаристки очевидна. И вправду сказать, кто больший знаток славянской души, как не еврей?! Кстати, Фигнер упоминает многих знакомых Бондарева: А.В. Прибылева (Корба), Н.А. Жебунева, B.C. Лебедева.
Запнувшись на сектантстве, я вспомнил о средневековых интеллектуальных течениях, известных как "стригольники" и "жидовствующие". О персоналиях этих течений написано очень мало. Исключение – посольский дьяк Федор Васильевич Курицын. О других мы знаем отрывочно или почти ничего. Но вот счастливое исключение, где в одном имени соединены и псковская ересь конца XIV в., и новгородская конца XV в.
Мы знаем лишь его духовное имя – чернец Захария: звучит почти как имя основателя секты "жидовствующих" Схарии. Имя Захарий одно из излюбленных имен новгородских посадников. Наш чернец был настоятелем Благовещенского монастыря под Новгородом, по другим сведениям – игуменом Немчинова монастыря Холмского округа Псковской области (Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Париж, 1959. Т. 1. С. 495). На него стали поступать доносы архиепископу, что он "не приобщается" и запрещает "приобщаться" инокам. Привлеченный к дознанию, он сказал: "А у кого приобщаться, если все попы, митрополит и владыки стоят на мзде?". Суд признал Захария "стригольником", архиепископ сослал его в отдаленную пустынь. Как известно, великий князь Иван III сочувствовал движению, возможно, под влиянием Курицына – "диктатуры сердца", как ехидно писал о нем профессор богословия Карташев. По грамоте великого князя Захарий был освобожден под клятвенную подписку оставить заблуждение. Вероятно, не желая подчиняться духовному насилию, Захарий в 1487 г. бежал в Москву, где присоединился к "жидовствующим". Одновременно стал рассылать обличительные письма против гонителя еретиков архиепископа Геннадия. На соборе 1490 г. Захарий был осужден, лишен сана и отправлен в Новгород к своему злейшему врагу Геннадию, где его как "врага Божия и хульника христианского" предали "посмеянию" и заточению, т. е. гражданской, а не физической казни. Дальнейшие следы протестанта теряются (см.:
РБС. СПб., 1916. Т. [7]. С. 288). У Карташева есть любопытный анализ появления сектантов. Он глубоко уверен, что это следствие "еврейской интриги", замешанной на западном протестантизме, или, как он говорит, "современном гуманизме": "…историческая случайность подсунула застоявшимся в монотонности русским книжникам проблемы свободомыслия под еврейским соусом" (Карташев A.В. Указ. соч. С. 489). В этом он усматривает тлетворное влияние Запада, сумевшего всего лишь за год пустить глубочайшие корни еврейской пропаганды. Новгородские еретики, по словам Карташева, "свихнулись на убогом" силлогизме Ветхого завета: "это завет вечный в роды родов" и на фразе из Нового завета: "Я пришел не разрушить закон, а исполнить". Ясно, что дело не в примитивном понимании этих текстов. Карташев, уничижая еретиков, одних называет провинциальными священниками, но других вынужден признать образованными людьми своего времени. Он словно забывает, что церковные люди были наиболее образованными в то время, и вопросы они себе задавали отнюдь не примитивные. Карташев даже сектантов называет обществом аристократичным и, безусловно, считает, что часть еретиков приняла ортодоксальный иудаизм. Он называет брата казненного настоятеля Новгородского Юрьевского монастыря Кассиана – Ивашку (Ивана) Черного, который, сделав обрезание, отправился в Литву для каких-то переговоров с "свободомыслящими" евреями в XVI в. Но об этом я писал в своей последней книге "Парадоксы и причуды…".
Но, между прочим, "тлетворное" влияние Запада сказалось и на таких ревнителях православия, как новгородский архиепископ Геннадий, который требовал казнить еретиков, подобно испанским королям, введшим аутодафе и инквизицию. Пример был взят с "папистов" – и запылали на Святой Руси костры. 26 октября В сентябре были в Париже. Среди прочего, хорошего и плохого, музеи и больница, куда я попал, особняком стоит посещение "Комеди Франсез". Ставили "Венецианского купца". Наша подготовка была минимальной. Мы вспомнили Пушкина: "Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен" и мемуар театрального критика В.
Нелидова о знаменитом немецком актере Поссарте, имевшем большой успех в роли Шейлока. Великолепный театр в не менее великолепном месте. Прекрасная модернизированная обстановка, символизирующая триумф "условного театра" Вс. Мейерхольда. Изумительная пластика актеров.
Спектакль смотрится на одном дыхании. Нового прочтения Шекспира не получилось.
Все-таки в пьесе доминирует ритуальный аспект. Когда неумолимый Шейлок требует фунт мяса, то на сцене появляются обнаженный человек (Антонио), на теле которого красной краской намечают место усекновения, и ликующий Жид, с кривым мясницким ножом в руках. Ничто не может дезавуировать этой картины: ни подлость и пошлость других героев, ни юридическая и моральная правота ограбленного и обманутого отца.
